Жорис-Карл Гюисманс - Без дна Страница 47

— И потом, — продолжил он с запинкой, — если уж вам нужна вся правда, у нас есть ребенок.

— Ребенок! О мой бедный друг! — Она поднялась. — Мне остается лишь откланяться, прощайте, вы меня больше не увидите.

Но Дюрталь, схватив оскорбленную женщину за руки, стал смущенно просить ее остаться — идея с любовницей была, конечно, неплохой, но вот с ребенком он, похоже, хватил через край.

Госпожа Шантелув рвалась прочь, но он привлек ее к себе, поцеловал волосы, приласкал. Она подняла на него свой затуманенный взгляд.

— Пусти, — прошептала она, — я разденусь…

— Нет, не надо!

— Пусти!

«Ну вот, все вернулось на круги своя», — подумал он, обреченно опускаясь на стул. Им овладела невыразимая тоска.

Дюрталь разделся и сел возле камина, ожидая, когда она ляжет.

В постели она вновь прижалась к нему своим гибким холодным телом.

— Значит, я здесь в последний раз?

Дюрталь не ответил. Он понимал, что у Гиацинты иные планы на этот счет, и опасался, как бы она не вцепилась теперь в него железной хваткой.

— Так в последний?

Уходя от ответа, он покрывал поцелуями ее грудь.

— Ну, давай же!

Он вошел в нее со всей силой, чтобы она наконец замолчала, и вскоре в изнеможении отстранился, усталый и удовлетворенный своим бурным натиском. Она обвила шею Дюрталя и впилась в его губы. Однако ласки Гиацинты оставляли Дюрталя равнодушным. Он лежал печальный, без сил. Тогда Гиацинта склонилась над ним и стала возбуждать его ртом. Дюрталь застонал.

— Наконец-то я услышала, как ты стонешь, — воскликнула она, внезапно выпрямляясь.

Разбитый, изнеможенный Дюрталь был не в состоянии соображать — голова раскалывалась, в висках стучало…

Он все же собрался с силами, поднялся и, давая ей возможность одеться, отправился к себе в кабинет, где поспешно натянул свою одежду.

Через задернутую портьеру, разделявшую комнаты, Дюрталь видел светлое пятно от свечи, стоявшей напротив, на камине.

Гиацинта металась по спальне, то и дело загораживая пламя.

— Так, значит, мой бедный друг, у вас есть ребенок!

«Подействовало», — отметил про себя он, вслух же сказал:

— Да, девочка.

— И сколько ей?

— Скоро шесть, белокурая, умненькая, живая, вот только здоровье слабое, она нуждается в постоянном уходе и заботе.

— По вечерам вам, наверное, не по себе, — сочувственно вздохнула госпожа Шантелув из-за портьеры.

— Конечно! Да вы сами подумайте, умри я завтра, что станет с этими несчастными?

Дюрталь так увлекся, что и сам поверил в существование ребенка. Мысль о воображаемой возлюбленной с больным ребенком на руках растрогала его, голос задрожал, на глаза едва не навернулись слезы.

— О, как вы, должно быть, несчастны, мой друг! — Гиацинта отдернула портьеру и предстала перед Дюрталем уже одетой. — Поэтому, наверное, у вас такой грустный вид, даже когда вы смеетесь.

Он не сводил с Гиацинты глаз. Она ничуть не притворялась, ее влечение к нему было искренним — зачем только она так сладострастна. Без этого, вероятно, они могли бы остаться друзьями, в меру грешить, любить друг друга даже сильнее, не впадая в скотство. Но нет, это невозможно, в ее мерцающих глазах бездна, а в нервном, изломанном рисунке припухлых губ затаилось что-то хищное и жестокое…

Гиацинта присела за письменный стол и, теребя ручку, спросила:

— Вы работали, когда я пришла? Как там ваш Жиль де Рэ?

— Дело движется, но что-то медленно. Воссоздать силой воображения средневековый сатанизм можно, лишь окунувшись в эту среду. Хорошо бы сойтись с современными приверженцами дьявольского культа, ведь состояние души этих людей, по сути дела, то же. Пусть изменились приемы, но цель осталась прежней.

Он пристально взглянул на Гиацинту и, решив, что история с ребенком ее достаточно тронула, отбросил всякое притворство и пошел ва-банк:

— Вот если бы ваш муж поделился со мной сведениями о канонике Докре! — Гиацинта не проронила ни слова, но взгляд ее еще больше затуманился. — Правда, Шантелув догадывается о нашей связи и…

— Моего мужа наши отношения не касаются. Да, он страдает, когда я ухожу. Сегодня ему тоже было не по себе, он ведь знал, куда я собираюсь. Но я не признаю никакого права на запреты ни за ним, ни за собой. Как и я, он волен идти, куда ему заблагорассудится. Я должна вести хозяйство, блюсти наши общие интересы, проявлять заботу, любить своего мужа, — все это я исполняю, причем от чистого сердца. В остальном же я сама себе хозяйка, и моя личная жизнь его не касается, как, впрочем, и никого другого, — сказала, как отрезала, Гиацинта.

— Уж очень куцую роль вы отводите мужу, — невольно вырвалось у Дюрталя.

— Знаю, в моем кругу этих мыслей не разделяют. По-видимому, вам тоже они не по нраву. В первом браке мне стоило немалых сил и нервов отстоять этот мой взгляд на семейные отношения, однако у меня железная воля, и я подчиняю себе тех, кто меня любит. Кроме того, я ненавижу ложь. Когда через несколько лет совместной жизни я влюбилась в другого, то откровенно рассказала обо всем мужу…

— Осмелюсь спросить, как он воспринял ваше признание?

— Поседел за одну ночь и, так и не смирившись с тем, что называл предательством с моей стороны, наложил на себя руки.

— Вот как? — воскликнул Дюрталь, сбитый с толку холодной невозмутимостью этой непредсказуемой женщины. — А если бы он сперва вас задушил?

Пожав плечами, она аккуратно, двумя пальцами, сняла с платья кошачий волосок.

— Как бы то ни было, — заметил он, помолчав, — теперь вам живется вольготнее, ваш второй муж, похоже, более покладист и…

— Оставьте, пожалуйста, моего второго мужа в покое. Шантелув прекрасный человек, достойный лучшей жены. Он заслуживает только добрых слов, и я его люблю, насколько это в моих силах. Давайте сменим тему, у меня и так из-за нашей связи хватает осложнений с духовником, который не допускает меня к причастию.

Дюрталь взглянул на нее и увидел совсем иную Гиацинту — суровую, неуступчивую, — такой он ее не знал. У нее даже не дрогнул голос, когда она упомянула о самоубийстве первого мужа. Ей как будто и в голову не приходило хоть немного усомниться в своей правоте. Она оставалась холодной и непреклонной, а ведь только что рассказ Дюрталя о его мнимом отцовстве явно ее тронул. Хотя кто знает, может, она, как и он, ломала комедию?

Беседа принимала неожиданный оборот. Дюрталь искал предлог вернуться к сатанисту Докру.

— Довольно об этом, — сказала высеченная изо льда женщина, улыбнулась и, мгновенно превратившись в прежнюю Гиацинту, подошла к Дюрталю.

— Но если из-за меня вас отлучили от причастия…

— Ну вот, а вы переживали, что вас не любят! — перебила Гиацинта и покрыла поцелуями его глаза.

Дюрталь из вежливости обнял ее, но, почувствовав, как она дрожит, благоразумно отстранился.

— У вас такой строгий духовник?

— Да, он человек требовательный, старого закала. Впрочем, я нарочно такого выбрала.

— Будь я женщиной, то выбрал бы, наверное, духовника доброго и снисходительного, который не копался бы слишком уж придирчиво в моих грехах. Пусть бы он проявлял терпимость, поддерживал мои порывы к покаянию, осторожно вытягивал из меня признания в неблаговидных поступках. Правда, тогда есть опасность влюбиться в своего духовника, а, окажись он человеком нестойким, тогда…

— Но это все равно что кровосмешение, ведь священник — духовный отец, и к тому же святотатство — на священнике почиет Божья благодать. Ах, как меня все это возбуждало! — воскликнула она вдруг страстно, словно в ответ на какую-то тайную мысль.

Дюрталь пристально взглянул на Гиацинту. В ее удивительных близоруких глазах вспыхивали искры. Он явно угодил, сам того не желая, в больное место.

— Скажите, — Дюрталь улыбнулся, — вы по-прежнему обманываете меня с моим призрачным двойником?

— О чем это вы?

— По ночам вас продолжает посещать инкуб в моем обличье?

— Нет, теперь у меня есть вы — настоящий, из плоти и крови. Зачем же мне вызывать в воображении ваш образ?

— Из вас вышла бы восхитительная сатанистка!

— Вполне возможно, ведь я близко знала стольких священников!

— Мои поздравления. — Дюрталь склонил голову. — Но сделайте одолжение, ответьте откровенно, вы знакомы с каноником Докром?

— Конечно!

— И что он за человек? Мне о нем все уши прожужжали!

— Кто?

— Жевинже, Дез Эрми.

— Так вы знакомы с астрологом! Да, он прежде встречался с Докром в нашем доме, но я не знала, что каноник как-то связан с Дез Эрми, они бывали у нас в разное время.

— Да он не связан. Дез Эрми его никогда не видел, лишь слышал о нем от Жевинже. Вообще есть ли хоть доля истины во всех этих обвинениях в святотатстве, которые предъявляют Докру?