Человек в движении - Рик Хансен Страница 47

И все же на исходе третьего дня он обнял меня за плечи и сказал, как счастлив, что все это позади. Похоже, он думал, что стоит нам отправиться в путь, как сразу станет легче. Судя по первым четырем дням, это было не легче.

Да, у всех нас нервы были на пределе. И больше всех это приходилось испытывать парню, сидевшему в кресле-каталке.

Никто не знал моего тела лучше, чем я сам. Я сам его тренировал. Я знал, на что оно способно. Я мог различить симптомы, предупреждающие об опасности, и знал, что делать при их появлении. И я решил, что в критическую минуту сумею перехитрить его.

Мы по-прежнему боролись с сиденьем. Я все еще был убежден, что причина моих физических проблем заключалась в механических неполадках, что, стоит нам найти правильное положение для сиденья и приспособить кресло таким образом, чтобы уменьшить нагрузку, мое тело само сумеет справиться со всем остальным. На второй день пути левая рука перестала беспокоить меня, однако немного побаливала тыльная сторона правого запястья. Поэтому мы решили опустить сиденье на одну шестнадцатую дюйма и подвинули его вперед на одну восьмую. Это позволило убрать нагрузку на запястье правой руки, но теперь та же самая проблема возникла с левым запястьем. Все происходило по закону Ньютона, а может быть, Мэрфи: любое положительное действие вызывало равное по силе противодействие где-то в другом месте.

Я был убежден, что моя рука опускалась слишком низко и я чересчур перенапрягал разгибающие мышцы тыльной стороны руки. Мы снова подняли сиденье на одну восьмую дюйма. Но от этого ничего не изменилось. Теперь у меня появилась острая боль в длинных сухожилиях пальцев обеих рук. Мы пробовали все, что могли. Тут в дело вмешался Гарри Фрейзер, он помогал массировать мне руки и обкладывал их льдом. Меня обхаживали, словно какого-нибудь знаменитого питчера из первой футбольной лиги: кисти, локти, запястья — все обкладывали льдом после каждого пробега.

Я был разбит морально и физически. Дождь и встречный ветер продолжали добивать меня, и я был уверен, что порвал сухожилие на среднем пальце правой руки: первый сустав покраснел, распух и отдавал острой болью. А у нас по-прежнему не было ультразвукового диагностического прибора, о котором я столько раз просил. Вот такая картина: все мое тело в полном порядке, если не считать этих дурацких сухожилий, из-за которых все турне может накрыться, если мы с ними не разберемся, и по-прежнему у меня нет никакого ультразвукового прибора!

Ну ладно. Значит, я сам отправлюсь туда, где такие приборы имеются. Мы подъехали к госпиталю, и я уговорил, чтобы меня пропустили в физиотерапевтическое отделение.

Дежурный врач не захотел мною заниматься. Он сказал, что вреда от этой штуковины может быть больше, чем пользы.

«Не беспокойтесь, — успокоил я его. — Мы это постоянно делаем. Мне это не повредит».

И это говорил ему я, Рик Хансен, горе-волшебник, парень, которому все давалось с трудом, внезапно возомнивший, что может быстро излечиться. Он сделал как я просил, и к вечеру в воскресенье боль в правой руке стала совсем нестерпимой. Оставалось лишь одно.

Я позвонил Аманде.

Так вот, разговаривать с ней я собирался не только о моем запястье. К тому времени я твердо знал, что люблю ее. Я мог разговаривать с ней так, как не мог ни с кем. Перед Амандой я мог душу раскрыть настежь. И мне становилось лучше лишь от одного звука ее голоса.

Я рассказал ей о затруднениях с запястьем и пальцем. И еще рассказал о том, что у нас по-прежнему даже отдаленно не было эффективной организации, что все предпринятые действия скорее шли во вред делу, чем на пользу, что ребята ломали голову над креслом и вообще у нас множество нерешенных проблем и что вот уже половина одиннадцатого вечера, а еще ничего не готово. Я должен им как-то помочь. Нам нужно будет встать и отправиться в путь в пять тридцать утра, чтобы успеть в Олимпию к восьми утра, когда у нас назначена встреча с губернатором штата, а весь день шел дождь с градом, и прогноз погоды на завтра обещает «усиление дождя со снегом и сильный ветер».

Она выслушала меня, а потом спросила: «Ты хочешь, чтобы я к тебе приехала?»

Разве я этого не хотел? Разве я не хотел, чтобы прекратилась боль в запястьях и ладонях? Разве я не хотел, чтобы стих ветер и перестал идти дождь, а спуски и подъемы стали более плоскими? Разве я не хотел увидеть ее вновь?

«Наверняка так будет лучше», — ответил я Аманде.

Три дня спустя она приехала и присоединилась к нам неподалеку от Портленда. То, что она увидела, привело ее в ужас.

Я как раз закончил дневной этап и был совершенно измотан. Она осмотрела мои запястья и обнаружила, что сухожилия разгибающей мышцы (они находятся на тыльной стороне руки) растянулись и упираются в разгибающие мышцы пальцев. Имелись также признаки нервного раздражения в запястьях вследствие опухания. И она толком не знала, чем может помочь в подобной ситуации.

Одно дело лечить такие травмы, когда пациент дает своим запястьям отдохнуть. И совсем другое, когда он усиливает травму тем, что каждый день крутит колеса каталки. И мы оба понимали, что, если в запястьях не наступит хоть небольшого облегчения, если мы не сумеем устранить или хотя бы уменьшить воздействие травмы, наше турне придется приостановить или вообще свернуть, прежде чем мы достигнем Калифорнии.

Впрочем, в одном я был уверен: от одного присутствия Аманды я уже чувствовал себя намного лучше. Она взяла отпуск и могла пробыть с нами две недели. Как выяснилось, этого времени как раз хватило, чтобы помочь мне преодолеть то, что едва не погубило нашу затею.

Все следующие три дня мы проходили по 70 миль — три дня непрерывных дождей и ветра, который дул мне в лицо,