Эдит Уортон - Эпоха невинности Страница 48

Беседа скользнула на менее опасные рельсы, но, чего бы она ни коснулась, все, казалось, подтверждало мысль миссис Арчер об усилении «тенденций».

— Конечно, Ньюланд, я знаю, что ты позволил нашей дорогой Мэй бывать на воскресных вечеринках у миссис Стразерс, — начала она, но Мэй весело подхватила:

— О, знаете, теперь все ездят к ней. Она даже была приглашена на последний прием к бабушке.

Именно так, подумал Арчер, Нью-Йорк и справляется с переменами — упорно игнорирует их до тех пор, пока они не укоренятся, а после этого простодушно считают, что все это произошло еще в доисторические времена. В неприступной цитадели всегда найдется предатель; и после того, как он (а чаще она) уже сдаст ключи, какой смысл притворяться, что крепость взять невозможно? Однажды попробовав раскрепощенного гостеприимства миссис Стразерс, люди уже не хотят сидеть по воскресеньям дома, занимаясь злопыхательством по поводу того, что шампанское в ее доме является продуктом перегонки сапожной ваксы.

— Знаю, знаю, дорогая, — вздохнула миссис Арчер. — Такие вещи неизбежно должны случаться, коль скоро именно за развлечениями гоняются люди сегодня, но я никогда до конца не прощу вашу кузину мадам Оленскую за то, что она первой поддержала миссис Стразерс.

Лицо Мэй внезапно вспыхнуло ярким румянцем — это изумило как Арчера, так и всех сидящих за столом.

— О эта ЭЛЛЕН… — пробормотала она столь же обвинительным и неодобрительным оном, каким ее родители говорили: «О эти БЛЕНКЕРЫ…»

Это был именно тот тон, которым было принято говорить в семье о графине Оленской, с тех пор как она удивила и поставила всех их в неловкое положение, окончательно отвергнув все предложения своего мужа; но то, что это сорвалось с губ Мэй, давало пищу для размышлений. Чувство отчужденности вновь охватило Арчера при взгляде на нее — оно порой овладевало им, когда она уж слишком становилась похожа на своих родных.

Его мать, обычно очень чувствительная к атмосфере беседы, на сей раз продолжала довольно бестактно:

— Я всегда полагала, что люди, подобные графине Оленской, которые вращались в великосветских кругах, должны помогать нам поддерживать общественные различия, а не игнорировать их.

Румянец Мэй не сходил с ее лица — можно было подумать, что за ним стояло нечто большее, чем просто открытие того, что мадам О ленская неправильно ведет себя по отношению к обществу.

— Нет сомнений, что для иностранцев мы все похожи друг на друга, — ехидно заметила мисс Джексон.

— Не думаю, что Эллен есть какое-либо дело до общества; впрочем, никто не знает, есть ли ей вообще дело до чего-нибудь, — продолжала Мэй, стараясь выразиться как можно осторожнее.

— Да, да, — снова вздохнула миссис Арчер.

Каждый знал, что графиня Оленская больше не в милости у своей семьи. Даже ее верная наперсница, миссис Мэнсон Минготт, и та не могла оправдать ее отказ возвратиться к мужу. Минготты не провозглашали во всеуслышание свое неодобрение — чувство семейной солидарности было слишком сильным. Они просто, как выразилась миссис Уэлланд, «дали бедняжке Эллен идти своим путем», — и этот путь, оскорбительный и ни с чем не сравнимый для них, пролегал в немыслимой пропасти, где правили Бленкеры, а «пишущие люди» вершили свои неприятные обряды. Было невероятно, что Эллен, несмотря на свои возможности и преимущества, опустилась до уровня «богемы». Этот факт утвердил всех во мнении, что она совершила роковую ошибку, не вернувшись к графу Оленскому.

В конце концов, место молодой женщины — под мужниной крышей, особенно если она покинула его в обстоятельствах… скажем… если в них внимательнее всмотреться…

— Мадам Оленская пользуется большим успехом у мужчин, — сказала мисс Софи, в очередной раз под видом якобы примирительного замечания подливая масло в огонь.

— Ах, это та опасность, которая всегда подстерегает таких молодых женщин, как мадам Оленская, — печально согласилась миссис Арчер, и дамы, придя к этому заключению, подобрав свои шлейфы, поспешили в гостиную к столу с круглой лампой, тогда как Арчер и Силлертон Джексон удалились в готическую библиотеку.

Расположившись у каминной решетки и вознаградив себя за недостаточно хороший обед великолепной сигарой, Силлертон Джексон снова обрел свою напыщенность и словоохотливость.

— Если Бофорт обанкротится, — сказал он, — то вскроется много неприятного.

Арчер быстро взглянул на него. При упоминании о Бофорте перед его глазами всегда вставала грузная фигура в мехах и ботах, приближающаяся сквозь снег в Скайтерклиффе.

— Это будет нечто, — продолжал мистер Джексон. — Нечто совершенно невероятное. Он отнюдь не все деньги тратил на Регину.

— Но это — это преувеличение, не так ли? Я верю, что он выпутается, — сказал Арчер, желая переменить тему.

— Возможно, возможно. Я знаю, что он сегодня должен был быть у некоторых влиятельных людей. Конечно, — неохотно согласился мистер Джексон, — есть надежда, что они его вытащат — по крайней мере на этот раз. Мне бы не хотелось, чтобы бедная Регина проводила остаток своей жизни на каком-нибудь убогом морском курорте для банкротов.

Арчер ничего не сказал. Это казалось ему совершенно нормальным — хотя и трагичным, — что Бофорт может лишиться денег, добытых нечестным путем. Поэтому мысли его, скользнув над несчастной судьбой миссис Бофорт, вернулись к чему-то более близкому. Что означало то, что при упоминании графини Оленской Мэй так отчаянно покраснела?

Четыре месяца прошло с того летнего дня, который они провели вдвоем с Оленской; больше он не видел ее. Он знал, что она вернулась в Вашингтон, в маленький домик, который они сняли с Медорой; однажды он написал ей — несколько слов, спрашивая, когда же они увидятся снова, — и она еще более кратко ответила: «Еще не время».

С тех пор между ними не было никакой связи, и он выстроил в своей душе некое святилище, в котором среди секретных дум и желаний царила она. Мало-помалу оно превратилось в место, где была его настоящая жизнь и совершались правильные поступки; туда он приносил книги, которые читал, мысли и чувства, которые лелеял, свои суждения и мечты. Вне этого места, где текла его реальная жизнь, он двигался с растущим чувством неудовлетворенности и недовольства, наталкиваясь на знакомые предрассудки и традиционные точки зрения, словно рассеянный человек с отсутствующим взглядом, спотыкающийся о мебель в собственной комнате. Отсутствующий — это было именно то слово, которое характеризовало его теперь. Так бесконечно далек был он от всего, что окружало его, что было привычно для тех, кто был рядом с ним, что иногда его даже пугала их уверенность, что он по-прежнему находится среди них.

Вот и теперь он едва осознал, что мистер Джексон, откашливаясь, готовится к новым разоблачениям.

— Я не знаю, конечно, насколько распространяется осведомленность семьи вашей жены о том, что говорят в свете об отказе мадам Оленской принять последние предложения мужа.

Арчер молчал, и мистер Джексон двинулся в обход:

— Такая жаласть… Право, такая жалость, что она отказалась.

— Жалость? Ради бога, почему же?

Мистер Джексон внимательно уставился на свою ногу — туда, где туго натянутый носок соединялся с лакированной туфлей.

— Ну, если спуститься с небес на землю — на что она собирается теперь жить?

— Теперь?

— Если Бофорт…

Арчер вскочил, ударив кулаком по краю письменного стола. В стаканчиках медного чернильного прибора на столе заплескались чернила.

— Что, к дьяволу, вы хотите этим сказать, сэр?

Мистер Джексон, слегка поерзав на стуле, невозмутимым взглядом посмотрел на вспыхнувшее лицо Арчера.

— Ну, я узнал это из весьма достоверного источника, собственно говоря, от самой старой Кэтрин — что семья урезала содержание графини Оленской, когда она окончательно отказалась вернуться к мужу. А из-за этого отказа она потеряла право на свои собственные деньги — которые Оленский был готов ей предоставить только в том случае, если она вернется, — вот и все, что я хотел сказать. А что, мой мальчик, ВЫ собирались от меня услышать? — отозвался мистер Джексон с легкой усмешкой.

Арчер подошел к камину и наклонился, стряхивая пепел.

— Мне ничего не известно о личных делах мадам Оленской, но я уверен в беспочвенности ваших намеков…

— Они не мои, а Леффертса, — вставил мистер Джексон.

— Леффертса! Который пытался волочиться за ней и у которого ничего не вышло! — с негодованием вскричал Арчер.

— А-а, в самом деле? — живо воскликнул Джексон, как будто ждал этого — словно охотник, поставивший капкан. Он все еще сидел у огня, и его тяжелый взгляд не отрывался от лица Арчера, будто зажав его в стальные тиски. — Да, очень жаль, что она не покинула нас до краха Бофорта, — повторил он. — Если она вернется к мужу теперь, когда он обанкротится, это только подчеркнет общее впечатление — которому, кстати, подвластен не один Леффертс.