Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 48

Она удручала Энтони до умопомрачения разговорами, что «он первый умный мужчина, встретившийся на пути, и ее страшно утомили недалекие люди». Он не понимал, как мужчины могут влюбляться в таких женщин, и все же приходил к выводу, что, если судить беспристрастно, даже в Мюриэл можно рассмотреть определенную, вселяющую надежду нежность.

А Глория, рьяно демонстрировавшая свою любовь к Энтони, просто мурлыкала от радости.

И наконец, на полный нескончаемых речей и, по мнению Глории, наводящий тоску литературный уик-энд прибыл Ричард Кэрамел. Их дискуссии с Энтони продолжались, когда Глория уже давно спала сном младенца наверху.

– Странная штука этот успех и все, что с ним связано, – вещал Дик. – Еще до издания романа я безуспешно пытался продать несколько рассказов. А когда книга вышла в свет, немного подправил три рассказа и отдал в журнал, который раньше от них отказался. С тех пор я часто так делаю. Издатели не заплатят за книгу до зимы.

– Не дай себе пасть жертвой славы.

– Намекаешь, что я пишу ерунду? – заключил Дик. – Если имеется в виду преднамеренное переливание из пустого в порожнее, я этим не грешу. Но, пожалуй, я уже не так кропотлив и придирчив. Пишу теперь быстрее и не уделяю столько времени размышлениям. Наверное, из-за недостатка общения, после того как ты женился, а Мори уехал в Филадельфию. И нет уже прежних порывов честолюбия.

– Разве тебя это не тревожит?

– Неимоверно тревожит. Возникает состояние, которое я называю писательской лихорадкой, что, должно быть, сродни лихорадке охотничьей. Это некое литературное самоосмысление, и проявляется оно особенно сильно при попытках заставить себя писать. Но самые ужасные дни – это когда мне кажется, что писать я не умею. Тогда я задаю себе вопрос: а стоит ли вообще писать? То есть не являюсь ли я добившимся славы дешевым фигляром?..

– Мне нравится, когда ты так рассуждаешь, – признался Энтони, и в его голосе прозвучали забытые снисходительно-покровительственные нотки. – Опасался, что ты совсем одурел со своими литературными трудами. Вот как-то прочел совершенно отвратительное интервью, которое ты недавно дал…

Дик перебил с исказившимся гримасой страдания лицом:

– Боже мой! Даже не напоминай! Его написала одна не в меру восторженная молодая особа. Все повторяла, что моя книга исполнена «силы», вот я и потерял голову и наделал множество необдуманных заявлений. Хотя некоторые были не лишены смысла, как тебе кажется?

– Да, те слова о мудром писателе, который пишет для молодых представителей своего поколения, критиков поколения грядущего и школьных учителей всех последующих поколений в целом.

– Но я действительно так считаю, – признался Ричард Кэрамел, светлея лицом. – Просто не следовало заявлять об этом публично.

В ноябре супруги переехали в квартиру Энтони, откуда совершали полные ликования вылазки на футбольные матчи Йель – Гарвард и Гарвард – Принстон, на каток возле церкви Святого Николая, обошли все театры и всевозможные увеселительные мероприятия, от незаметных танцевальных вечеринок до блистательных балов, которые так любила Глория. Они устраивались в домах, где под присмотром великана-мажордома расхаживали исполненные достоинства лакеи в напудренных париках на английский манер. Энтони и Глория намеревались отправиться за границу в начале следующего года или когда закончится война. Энтони практически завершил очерк о двенадцатом веке в стиле Честертона, который хотел сделать вступлением к задуманной книге, а Глория тем временем провела всестороннее исследование рынка шубок из русских соболей. По всем признакам зима обещала много приятного, но тут демиург билфизма в середине декабря внезапно решил, что душа миссис Гилберт в своем нынешнем воплощении достаточно состарилась. Как следствие, Энтони повез убитую горем, бьющуюся в истерике Глорию в Канзас-Сити, где в соответствии с принятыми среди представителей рода человеческого обычаями отдали усопшей ужасную, потрясающую воображение дань.

В первый и последний раз в жизни мистер Гилберт представлял собой трогательную фигуру. Женщина, которую он сломил, заставляя обслуживать его тело и играть роль благодарной паствы для проповедей, по иронии судьбы его покинула – и именно в тот момент, когда он уже не смог бы достаточно долго ее выносить. Никогда больше он не получит возможности с таким упоением измываться над живой душой, изводя нелепыми капризами.

Глава вторая

Симпозиум

Глория усыпила разум Энтони. Она, казавшаяся самой мудрой и утонченной из женщин, повисла сверкающим занавесом на двери, закрыв доступ солнечному свету. В первые годы совместной жизни, которые, по мнению Энтони, неизменно несли на себе печать Глории, он видел солнце только сквозь расписанную причудливым рисунком портьеру.

Следующим летом их привело обратно в Мариэтту некое подобие утомленности своим образом жизни. Всю золотую, полную томной неги весну они без устали колесили по побережью Калифорнии, порой присоединяясь к другим компаниям. Кочевали из Пасадены в Коронадо, а из Коронадо в Санта-Барбару без какой-либо видимой цели, не считая желания Глории танцевать под разную музыку или любоваться едва различимыми оттенками переменчивой глади моря. Прямо из Тихого океана поднимались в первозданном величии, приветствуя супругов, скалы и приютившиеся рядом такие же далекие от цивилизации гостиницы с примитивной обстановкой. Во время вечернего чая постоялец мог убить время на приютившемся поблизости сонном базарчике под крышей из ивовых прутьев. Он славился костюмами для игры в поло с символикой Саутгемптона и Лейк-Форест, Ньюпорта и Палм-Бич. И подобно волнам, которые, искрясь на солнце, встречаются с плеском в тихой бухте, супруги прибивались то к одной, то к другой компании, переезжали с места на место, непрестанно ведя беседы об удивительных иллюзорных развлечениях и праздниках, которые непременно ждут вот за этой зеленой плодородной долиной.

Курс простого здорового досуга, который не без удовольствия изучают самые достойные из мужчин. Похоже, они числятся в списке вечных кандидатов некой эфемерной организации «Фарфоровая чаша» или «Череп и кости», распространившейся по всему миру. Красота женщин превосходит средний уровень: хрупкого, но спортивного телосложения, они несколько глуповаты в качестве хозяек, но очаровательны как гостьи и украсят любую компанию. Со спокойной грацией они танцуют по своему выбору па в дурманящие часы вечернего чая, с достоинством выполняя движения, которые превратили в уродливую карикатуру клерки и хористки по всей стране. И кажется насмешкой, что американцы, бесспорно, превзошли всех в этой изолированной, пользующейся самой дурной славой области искусства.

Беспечно протанцевав и вволю наплескавшись за щедрую на развлечения весну, Глория и Энтони в один прекрасный день обнаружили, что истратили слишком много денег. По этой причине пришлось на время удалиться от мирской суеты. Предлогом