Синклер Льюис - Том 7. Гидеон Плениш. Статьи Страница 49

— При чем тут…

— Каждый обвиняемый имеет право на то, чтобы в суде его представлял адвокат, так? Ну вот, Санди — адвокат капиталистов, а им адвокаты нужны, и притом неглупые.

— Это интересная точка зрения. Очень интересная. Но тут есть и другая сторона. В конце концов, мне кажется, административному деятелю полезнее, если его считают либералом. Пари держу, что к 1940 году будет выгоднее… то есть, я хочу сказать, почетнее, примыкать к антифашистам, чем к фашистам. И кроме того, я старый воинствующий либерал, а человек, прошедший такой путь, просто не может отвернуться от Народа… Нет — нет, в конечном счете победу одерживают не подозрительные проповедники индивидуализма, вроде Санди — Угря, а такие поборники общественной дисциплины, как полковник Чарльз Б. Мардук, автор самого обширного проекта всеобщего процветания.

— Хочешь выпить? — сказала Пиони.

— Конечно, хочу! — сказал доктор Плениш.

23

В приемной у сенатора Балтитьюда доктор Плениш разговорился с тихим худощавым человеком лет пятидесяти с жидкими льняными усами, в мешковатом сером костюме, небесно-голубой рубашке и небесно-голубом галстуке — обязательных атрибутах всех оригиналов и чудаков. Звали его Карлейль Веспер. Кое-что сказанное им в разговоре побудило доктора пригласить его позавтракать в Крэйон-клуб.

Доктор любил Крэйон: там всегда собиралось много бывших конгрессменов, которые теперь состояли на государственной службе или подвизались в кулуарах конгресса. Вежливые официанты звали его «доктор» и были уверены, что он по меньшей мере начальник отдела.

Выяснилось, что у мистера Веспера имеется идея создания богоугодной общественной организации и, что гораздо более удивительно, имеются также средства, благодаря поддержке миссис Джон Джеймс Пиггот, несокрушимой вдовы Западных Серебряных Рудников и Международной Железной Дороги, и мисс Рамоны Тундры, которая начала как малолетняя звезда экрана, а кончала как малоумная покровительница спасителей веры. Доктор Плениш был слишком опытен в делах общественных организаций, чтобы заинтересоваться одной идеей, без финансовой базы, хотя он охотно согласился, что столь возвышенное религиозное наитие не осеняло никого со времен св. Павла.

Карлейль Веспер был простодушен, как кардинал Ньюмэн. В течение многих лет он, обыкновеннейший бухгалтер, мечтал о христианской церкви, главой которой будет не папа, не архиепископ, не какой бы то ни было наемный священнослужитель, но сам Иисус Христос.

— Мне кажется, мы должны верить, что Иисус вполне справится без помощи разных докторов богословских наук, — говорил Веспер с застенчивой улыбкой ребенка или сумасшедшего. — Мне кажется, вначале почти каждая церковь шла по правильному пути, но потом появилось множество людей, называвших себя священниками или проповедниками, и всех их нужно было содержать, а потом им захотелось наряжаться в маскарадные костюмы, и это стоило денег, а затем понадобились просторные храмы, чтобы их голос красиво отдавался под сводами, — и, глядишь, вместо общения между богом и людьми получилось еще одно коммерческое предприятие по спасению душ. Я хочу, чтобы наша церковь покончила со всем этим.

Доктор Плениш обладал достаточными познаниями в истории, чтобы помнить, сколько таких Карлейлей Весперов стремилось основать церковь, которая покончила бы со всеми церквами. Но этому блаженному простачку удалось заинтересовать миссис Пиггот и мисс Тундру…

Веспер продолжал изливаться:

— То, что я имею в виду, мне представляется новой квакерской[104] общиной, только повеселее и на современный лад, без старинных квакерских родов Пенсильвании и Огайо, отпрыски которых сами ведут себя, как наследственные священнослужители. Моя организация, если она будет такой, как я хочу, а это значит, что, достигнув цели, она тотчас же должна стушеваться и исчезнуть, как всякий хороший учитель, — моя организация будет делать только одно: внушать каждому человеку — мужчине, женщине, ребенку, — что бог его самого создал священннком (это так хорошо понимали первые христиане) и что он волен молиться один или вместе с другими людьми, как он того пожелает. Я хочу назвать ее братством «Каждый Сам Себе Священник».

Да, я вынашивал эту идею двадцать лет. Но я умею вести книги, а вот в администраторы не гожусь. Не умею командовать людьми! Ах, если бы нам такого человека, как вы! Вы бы не согласились принять участие, скажем, быть нашим главным пастырем?

— Гм, гм… А сколько вы собираетесь платить?

— Я как-то не думал об этом. У нас сейчас есть в кассе десять тысяч доларов. Устроила бы вас половина такой суммы в год?

— Боюсь, что меньше, чем за шесть тысяч в год, я об этом и думать не могу. Примерно столько я получаю сейчас, а ведь у меня жена и ребенок.

— О, я убежден, что в этом неблагодарном мире даже шесть тысяч долларов — очень мало для деятеля с таким опытом и такой любовью к человечеству. Так что же, порешим на этом и начнем работать, брат Гидеон?

«Бррр!» — мысленно поежился доктор Плениш, но вслух произнес:

— Я об этом подумаю. Встретимся здесь завтра в двенадцать.

Он позвонил по телефону в Нью-Йорк, и Крис Стерн ему ответил:

— Да, кажется, этот юродивый Веспер действительно пристроился к сундуку этой толстой старой язычницы миссис Пиггот.

В тот вечер доктор еще не решился сказать Пиони про дела, которые у него завелись с полусумасшедшим шарлатаном.

На следующее утро его вызвал к себе Сандерсон — Смит, и, по-видимому, Сандерсон-Смит накануне неудачно провел вечер. Он сказал не столь вкрадчивым тоном, как обычно:

— Плениш, я хотел поговорить с вами относительно вашего лекционного турне по колледжам. Довольно вам миндальничать и разводить либерализм. Ставьте перед этими болванами-студентами вопрос ребром: или они будут бороться с профсоюзами, или профсоюзы сядут им на голову. Понятно?

— Я об этом подумаю, — сказал доктор Плениш не слишком воинственно.

За завтраком в Крэйон-клубе Веспер улыбнулся, протянул хорошенький чек на пятьсот долларов и сказал:

— Вот вам жалованье за первый месяц, брат Гидеон — Гидеон, меч Господень! Что же, с нами вы или нет?

— С вами, черт возьми, с вами! Ох, простите, сорвалось!

— Мне кажется, не стоит придавать слишком большое значение запрету, который древние евреи наложили на ругань и божбу. Разве Господь не сумеет отличить истинный смысл от слов, в которых он выражен? Его ведь не обманешь.

Доктор Плениш, чувствуя, что новый хозяин уже начинает раздражать его так же, как утром раздражал старый, мысленно простонал: «Эта святость меня в гроб вгонит. Святоша-карьерист! Нет, я не успокоюсь, пока не дойду до такой организации, где хозяином буду я сам или же такой человек, как полковник Мардук, у которого есть и ум, и сила, и деньги! А не то, что сентиментальный размазня вроде Веспера или злобный психопат вроде Санди-Угря… Ах ты, господи!»

Но вслух он уже говорил:

— Прежде всего надо подобрать имена для списка руководителей. Начнем с епископа Пиндика… Нет, что я, на этот раз ведь мы, слава богу, без священников. Ну, а что вы скажете об Уильяме Г. Найфе? Вот истинный пионер христианства.

Нелегко было решиться сказать Пиони, что отныне его заработок будет гарантироваться только св. Франциском Ассизским.[105] Он помнил, как хорошо она себя держала в Чикаго, услыхав, что Гамильтон Фрисби его выгнал, но все же предпочел отложить признание до вечера, когда они вернутся из кино.

Они сидели за чисто вымытым столом в темной вашингтонской кухоньке, мирно попивая вечерние коктейли, и тут он рассказал ей все. И когда он говорил, мысль о том, что можно быть священником, не получая за это денег, показалась ему самому не менее фантастической, чем проект путешествия на Луну.

Пиони слушала, онемев от ужаса. Потом:

— Ты что ж, совсем спятил? Бросить налаженное дело у Санди — дело, которого хватило бы еще по крайней мере лет на пять, и связаться с каким-то религиозным маньяком! Ты отлично знаешь, что я сама добрая христианка и хожу в церковь, но… Шесть тысяч в год? Да ты и шестисот не получишь! Через месяц вся эта затея лопнет. Чтоб ты немедленно развязался с этим бредовым предприятием, слышишь? Немедленно! Скажи Весперу, пусть катится подальше.

— Боюсь, что это невозможно. Я уже истратил половину тех пятисот, которые он мне дал — мы за два месяца задолжали за квартиру, — и потом сегодня я сказал Сандерсон-Смиту в глаза, что он не что иное, как штрейкбрехер высокой марки. Боюсь, что с ним у меня покончено навсегда.

— Ах, ты боишься?

Пиони выкрикнула эти слова; она пулей вылетела из кухни и помчалась наверх. Он пошел за ней и услышал, как щелкнул ключ в дверях спальни. Он даже не знал, что там есть ключ.