Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 79 Страница 5

Ошибку эту делают не только люди, служащие государству, но и люди, казалось бы, враждебные ему, как большинство социалистов. И эта ошибка передовых людей — социалистов — усваивается и теми людьми, которые не разделяют их взглядов, но в этом случае пользуются их доводами. Социалисты совершенно справедливо утверждают, что теперешняя жизнь людей, вся, с разделением на нетрудящихся, всякого рода капиталистов и трудящиеся массы, неправильна и безнравственна по отношению тех, которые, не работая, пользуются трудами рабочего сословия. Всякий землевладелец, капиталист, общественный деятель, получающий большое вознаграждение, все одинаково воры и грабители, — всё это совершенно справедливо. Но ошибка в том, что они смешивают в одну категорию людей, посредством насилия всякого рода (а всякое насилие неизбежно ведет, в случае сопротивления, к убийству) заставляющих рабочий народ служить богатым, — и тех, которые, сами не делая насилия, пользуются им. (Мало того, социалисты даже обращают главное внимание на тех, которые пользуются насилием (капиталисты), а не на тех, которые производят его.) Между тем для того человека, для которого стоит впереди вопрос нравственный, оценка эта совершенно противоположная, и человек, производящий насилие, без сомнения, более безнравственен, чем тот, кто пользуется им. Заметьте, что я никак не хочу сказать, чтобы люди, пользующиеся насилием, не были бы безнравственны и не должны бы были стремиться к прекращению этого пользования, но то, что они менее безнравственны, чем первые, и что каждому человеку в своей личной жизни прежде надо перестать самому делать насилие, а потом уже стараться освободиться от того пользования им, в условии которого он находится.

Отвечаю так длинно на ваше письмо потому, что как раз этот предмет в последнее время занимал меня, и я, как умел, старался сам для себя разъяснить его. Что же касается до вашего вопроса, то повторяю то, что сказал выше: что всякое рассуждение о том, что дело военного или судьи может быть с нравственной точки зрения оправдано, есть грубый софизм. Не слушая самого рассуждения, можно смело быть уверенным, что оно ложно и служит только оправданием существующего зла.

На это обыкновенно делают возражение о том, что если все военные, судьи, вообще насильники будут думать и поступать так, то погибнет государство. Но дело в том, что для разумного человека нет и не может быть вопроса о том, будет ли его воздержание от того, чтò противно и его совести и учениям мудрецов всего мира, содействовать разрушению или утверждению того, что называется государством. Человек не знает и не может знать, нужно ли, или не нужно, полезно или вредно государство, даже не нуждается в этом знании, но знает несомненно, что насиловать, убивать людей — дурно и не должно, что это противно его совести и воле бога, и что совершение поступков, согласных с совестью и волею бога, не может не быть полезным для него и для всех людей, а что, напротив, поступки, противные совести и воле бога, не могут не быть вредны и для того, кто их делает, и для всех людей. Ведь это так просто, что нельзя достаточно удивляться, что могут находиться люди, утверждающие противное.

Решать вопрос о том, что для блага многих нужно убить такого-то и такого человека, поразительно явно и не логично и не разумно уже по одному тому, что если одни люди, собрание людей, судьи и всякие правительственные власти могут решать вопрос, какой человек должен быть убит для блага многих, то точно так же могут решать это всякие другие собрания людей, как это происходит среди революционеров, когда они приговаривают к смерти правительственных лиц.

Король во Франции приговаривает и казнит революционеров. Революционеры приговаривают и казнят короля и его сторонни[ков]. Наполеон приговаривает и казнит и тех и других. Рассуждение это могло бы иметь смысл только тогда, когда у людей был бы несомненн[ый] признак того, что смерть такого человека или таких людей наверное обеспечит благо всех людей, но признака такого нет и не может быть. Самая же большая нелепость рассуждения о пользе и необходимости убийства одних для блага многих видно в непрактичности таких убийств, называемых казнями. Убивают для успокоения общества. Но, во 1-х, у каждого убитого есть или семья, или друзья, или единомышленники, и для этих людей убийство их семьянина, сын[а], брата, друга, единомышленника не только не успокаивает, но раздражает, озлобляет. Это одно, другое то, что убийство, совершаемое правительством, людьми, считаемыми высшими, такими, к[отор]ых предполагается уважать и с которых брать пример поступков, возбуждая к этим людям страх, уничтожает к ним уважение. Если уж такие люди обеспеченные, свободные считают, что есть случаи, когда можно убивать людей, то нам-то и бог велел, говорит или хоть смутно чувствует всякий человек, побуждаемый к убийству.

Третья и самая очевидная нелепость рассуждения о том, что правительственные убийства содействуют успокоению общества, заключается в том, что правительственные убийства совершаются не единолич[но], как убийства, совершаемые разбойниками, но сложным соединением от царя до палача, всех принимающих участие в этом преступном и противн[ом] человеческой природе деле. Дело это так ужас[но], так противно человеческой природе, что, для того чтобы не чувствовать свою ответственность, люди стараются разложить ее на многих. И действительно, и царю, и докладчику, и министрам, и секретарю, и судьям, и прокурору, и офицерам, как вы, и солдатам, и тюремщикам, и плотникам, ставящим виселицу, и священнику, и палачу, всем кажется, что не я, мои это дела, а я только исполняю свою обязанность. Но это только кажется. В глубине же души все эти люди знают, что они участники преступления и, участвуя в нем и оправдывая себя, как вы оправдываете казни в своем письме, всё больше и больше развращаются. А чем больше развращения в народе, тем меньше возможна в нем добрая жизнь и тем чаще повторяются и будут повторяться те сам[ые] дела, против к[оторых] по обычным рассуждениям нет другого средства, кроме убийства.

Пишу всё это вам п[отому], ч[то] любя вас как брата, хоть по возрасту вы, вероятно, годитесь мне во внуки, любя же вас не могу не желать вам избавления от того ужасного заблуждения, в к[отором] вы находитесь.

Л. Т.

Печатается по дубликату подлинника, вклеенному в копировальную книгу № 8, лл. 433—435; черновое — по автографу.

Ответ на письмо офицера-топографа Владимира Ивановича Панфилова от 7 января 1909 г. из Петербурга, в котором Панфилов писал по поводу напечатанного П. И. Бирюковым в «Биографии Л. Н. Толстого» (т. II, М. 1908, стр. 481—482) высказывания Толстого «о несовместимости некоторых человеческих профессий со званием христианина.... что можно быть «христианином» во всевозможных профессиях, исключая двух: военной и судейской», и выражал сомнение в правильности этого утверждения.

* 19. А. Вереникину.

1909 г. Января 12. Я. П.

Ясная Поляна.

12 января 1909 г.

Царство любви полной никогда не наступит; если бы оно наступило, кончилась бы жизнь человеческая. Жизнь человеческая — в приближении к этому царству любви. И участие в этом приближении всегда и для всякого человека возможно, и в этом приближении — истинная жизнь и благо и отдельного человека и всех людей.

Печатается по дубликату подлинника, сверенному с черновиками.

Ответ на письмо от 2 января 1909 г. воспитанника четвертого класса духовной семинарии в Новочеркасске Алексея Вереникина, который спрашивал, «на основании чего» Толстой «считает возможным осуществление идеала царства любви».

* 20. П. Кудинову.

1909 г. Января 13. Я. П.

Ясная Поляна.

13 января 1909 г.

Для того чтобы понимать смысл человеческой жизни, надо понимать жизнь. Жизнь же есть проявление во мне высшего, величайшего духовного совершенства, того, что называется богом. И потому смысл жизни в уничтожении в себе всего того, что мешает этому проявлению во мне бога. В этом же и благо.

Печатается по дубликату подлинника, вклеенному в копировальную книгу № 8, л. 440.

Ответ на письмо Павла Кудинова (сведений о нем не имеется) от 12 января 1909 г. (почт. шт.) из Москвы, в котором Кудинов спрашивал, в чем смысл жизни.

* 21. П. Н. Караханову.

1909 г. Января 14. Я. П.

Ясная Поляна.

14 января 1909 г.

Павел Николаевич,

Очень сожалею, что мнение мое вам будет неприятно: стихи ваши слабы, не советую вам этим заниматься.

Если есть мысли и чувства, которые хочется выразить, то не лучше ли их выразить самым простым и понятным способом, не стесняя себя размером и рифмою.

Лев Толстой.

Печатается по дубликату подлинника.

Ответ на письмо Павла Николаевича Караханова от 8 января (почт. шт.) из Александрополя, Эриванской губ., в котором Караханов, сообщая о своем намерении издать сборник своих стихов, просил Толстого дать отзыв о приложенных к письму стихотворениях.