Огай Мори - Семейство Абэ Страница 5

— Если все мы, братья, будем заодно, никто не посмеет плохо говорить об отце,— сказал младший, Ситинодзё, еще носивший челку. В его мальчишеском голосе звучала твердая вера, мрак будущего как будто осветился надеждой.

Гомбэй встал и распорядился:

— Ладно. Скажи матери и всем женщинам, чтобы шли прощаться с отцом.

Мицухиса вступил в права наследника, ему был пожалован высокий ранг и должность правителя Хидзэна. Его вассалам была дарована кому земля, кому прибавка к жалованью, кому повышение в должности. Были среди них и родственники восемнадцати покончивших с собой самураев. Старшие сыновья унаследовали должности отцов. Если в семье был старший сын, он считался преемником отца независимо от возраста. Вдовам и престарелым родителям полагалась пенсия. От имени князя им жаловали усадьбы, выдавали деньги на поминки. Никто не проявлял к ним зависти, потому что все они были членами семей, близких к покойному даймё: главы этих семей стали спутниками даймё на смертном пути.

К наследникам же Яитиэмона было совсем иное отношение. Гомбэй, хотя и был старшим сыном, не мог унаследовать отцовское имение. Поместье Яитиэмона с доходом в тысячу пятьсот коку было поделено между всеми его сыновьями, и, хотя владения семьи оставались по общей величине прежними,

164

положение Гомбэя, как наследника дома, было подорвано. По существу, его влияние сошло на нет. Братья получили по наделу, но если раньше они могли рассчитывать на покровительство главного дома семьи, как на укрытие под большим деревом, то теперь все переменилось. Братьев вроде бы и облагодетельствовали, но вместе с тем лишили опоры.

Политика — дело хитрое. Остеречься ошибок вовремя не поможет никто, а когда выйдет худо — ищут виноватых. Некий Хаяси Гэки служил в должности главы Государственного надзора, он умел угодить господину и находился при нем неотлучно. Ловкий служака вошел в доверие к наследнику еще в ту пору, когда тот был ребенком и внимал его сказкам. Гэки, человек не слишком большого ума, не считал возможным ставить Абэ Яитиэмона, совершившего харакири без разрешения покойного даймё, в один ряд с восемнадцатью самураями. Он-то и внес предложение раздробить поместье семьи Абэ.

Мицухиса же не то чтобы был плохой правитель, но ему недоставало опыта. Он принял совет Гэки, не раздумывая, тем более, что ни Яитиэмон, ни старший сын Гомбэй к его свите не принадлежали, и воспользовался случаем, чтобы сделать прибавку Итидаю, который служил непосредственно у него.

Яитиэмон принадлежал к свите прежнего даймё, но умер не так, как остальные восемнадцать вассалов, и на его имя легла тень. Он все же совершил харакири, но бесчестие, однажды запятнавшее человека, смывается не так-то легко.

Яитиэмона никто не славил. Молодой господин, правда, разрешил похоронить его останки у могилы даймё. Если бы и к наследству его отнеслись с должным уважением, честь семьи Абэ была бы восстановлена и преданность ее господину не знала бы границ. Но теперь всем стало ясно, что семейство Абэ в опале. Положение Гомбэя и его братьев было незавидным, их начали сторониться.

Приближался семнадцатый день третьего месяца девятнадцатого года Канъэй, первая годовщина со дня смерти прежне-

165

го даймё. Еще не успели построить храм Мёгэдзи на месте его упокоения. Возвели только часовню и в ней поставили табличку с посмертным именем «Мёгэин-дэн».

Поминальная церемония была поручена бонзе Кёсюдзе. Для поминовения прибыл из Киото высокочтимый настоятель храма Дайтокудзи, что в районе Мурасакино. Как видно, поминки предполагались пышные. Во всяком случае, подготовка в замке Кумамото шла полным ходом уже месяц.

Наконец назначенный день наступил. Погода стояла ясная, солнечная. Над могилой буйно расцвела сакура. У часовни выставили часовых. Прибыл князь и первым воскурил благовония — сначала перед поминальной табличкой отца, потом у табличек покончивших с собой самураев. Затем к возжиганию курительных палочек допустили родню усопших. Состоялось пожалование парадной одежды с гербами и повседневной одежды. Все, начиная с ранга конюшего, получили платье с длинными рукавами, носильщики — платье с короткими рукавами, самураи самого низшего ранга — небольшие денежные суммы.

Церемония благополучно подходила к концу, как вдруг случилось непредвиденное. Когда настал черед Абэ Гомбэя, он подошел к поминальной табличке покойного даймё, зажег курительную палочку и хотел отойти. Но вдруг выхватил нож из вакидзаси, отрезал свою самурайскую косу и положил ее перед табличкой.

Присутствующие остолбенели. Гомбэй же как ни в чем не бывало пошел прочь. Кто-то наконец опомнился и закричал:

— Абэ-доно, постойте!

Его догнали и отвели в служебное помещение. На все вопросы он отвечал примерно так:

— Возможно, вы сочтете меня смутьяном, но я не собирался сеять смуту. Отец мой, Яитиэмон, всю жизнь служил даймё верой и правдой. Умер он, действительно, без дозволения покойного, но отнеслись к нему так же, как к тем, кто получил разрешение умереть. Как член его семьи, я прежде других получил возможность воскурить благовония у поми-

166

нальной таблички даймё. Но владение наше раздроблено, поделено между братьями, и теперь мне уже не занять того положения, какое было у отца. Я опозорен перед всеми — перед покойным даймё, перед нынешним господином, перед собственным отцом, перед своей семьей и сослуживцами. Сегодня, когда я пришел возжечь курительные палочки у таблички даймё, я особенно остро почувствовал, как низко я пал, и потому решил сложить с себя звание самурая. Конечно, мой поступок может показаться дерзким. Но, повторяю, я не хотел сеять смуту.

Мицухиса пришел в ярость. В ответах Гомбэя ему послышался упрек, к тому же он пожалел, что последовал совету Гэки. Двадцатичетырехлетний повелитель был вспыльчив и не умел еще владеть собой. В нем не было великодушия, умения прощать. А посему он приказал задержать Гомбэя.

Когда Ягохэй и остальные братья узнали об этом, они затворились в своей усадьбе и стали ждать дальнейших вестей. Вечером же, посоветовавшись, они решили обратиться к почтенному настоятелю, который приехал на поминки покойного даймё.

Итидаю отправился в отведенные бонзе покои, поведал о своем горе и просил заступиться за Гомбэя. Бонза внимательно выслушал его и сказал:

— Судьба вашей семьи вызывает сочувствие, но осуждать приказ даймё мне не подобает. Однако, если господину Гомбэю будет угрожать смерть, я попрошу о снисхождении. Мое заступничество, вероятно, будет уместным, поскольку господин Гомбэй, лишившись своей прически, стал подобен монаху.

Итидаю вернулся домой, довольный беседой. Братья приободрились, у них появилась надежда. Минуло несколько дней. Настоятелю пришла пора возвращаться в Киото. При встрече с даймё он не раз порывался вступиться за Абэ Гомбэя, но удобного случая не представлялось. Мицухиса понимал, что, если вынесет приговор Гомбэю сейчас, пока настоятель еще здесь, тот может вмешаться, и отказать почтенному бонзе

167

будет неловко. Поэтому он откладывает решение вопроса до отъезда настоятеля. И тот покинул Кумамото, так и не сделав ничего для Гомбэя.

Как только бонза выехал за пределы Кумамото, Мицухиса распорядился отвезти Абэ Гомбэя в Идэнокути и там удавить. Приговор за дерзость, проявленную у поминальной таблички покойного даймё, и за непочтительность к нынешнему даймё был приведен в исполнение.

Ягохэй и другие братья собрались на совет. Конечно, Гомбэй сам полез на рожон. Но ведь их покойный отец, Яитиэмон, был уравнен со всеми остальными, покончившими с собой самураями. С Гомбэем могли бы поступить и иначе. Если бы ему приказали совершить достойное воина харакири, возражений не последовало бы. Но его придушили среди бела дня, словно какого-нибудь воришку. Это лишало надежд на лучшее и остальных братьев. Даже если их не постигнет княжеская кара, на какое уважение могут рассчитывать родственники удавленного? Надо было держаться всем вместе. Яитиэмон не зря завещал им это. И было единодушно решено всей семьей принять бой и умереть — другого выхода не было.

Братья Абэ с женами и детьми затворились в Ямадзаки, усадьбе Гомбэя. Посланный на разведку человек доложил, что в усадьбе Ямадзаки тихо и ворота заперты, а дома Итидаю и Годаю опустели.

Был выработан план взятия усадьбы. Атаку на главные ворота поручили Такэноути Кадзуме Нагамасе, командиру отряда, вооруженного огнестрельным оружием, и отряда лучников. В помощь ему дали двоих помощников командира отряда — Соэдзиму Кухэя и Номуру Сёхэя.

Кадзума владел наделом в тысячу сто пятьдесят коку и возглавлял отряд в тридцать ружей. С ним был Отона Симатоку Уэмон — вассал Центрального правительства в Эдо. Соэдзима и Номура получала по сто коку каждый.