Кальман Миксат - ИСТОРИЯ НОСТИ-МЛАДШЕГО И МАРИИ TOOT Страница 5

Вот тебе и штука! Бароны Коперецкие вдруг сразу прозрели; поняли, какую ценность — ого! — представляет это имя. Теперь, как только у Коперецких рождались мальчики, все они получали имя Израиль Исаак, причем и у тех Коперецких, что были католиками, и у тех, что были протестантами. Конечно, наследство не могло достаться всем, но уже само имя было рекомендательным письмом для каждого Коперецкого, вступавшего в жизнь, и хотя не открывало для него верного пути к богатству, но все-таки и не закрывало и даже предоставляло кредит у некоторых легковерных ростовщиков. Теперь, сколько было семейств Коперецких, столько стало и Израилей Исааков; правда, наследство досталось только одному — сыну скипчавайского Михая Коперецкого (он родился как раз в то время, когда Бенедек IX ездил в Рим). В семье его стали называть попросту сеньором, хотя он еще только учился ходить; но ежели он, чего доброго, помрет, то его место займет другой и будет сеньором; пускай сейчас он только грудь сосет.

Так и росли Израили Исааки потихонечку да полегонечку, и уже с самого детства за ними ухаживали нежней, чем за Йожефами, Михаями, Бенедеками, Дёрдями и Яношами Коперецкими. Более того, мир, который с каждым днем становится все испорченней, тоже ставил выше Израилей Исааков, окрестив их — «чреватыми Коперецкими», в то время как Коперецкие с христианскими именами плыли к скромному своему счастью по неверным волнам и под общим именем Коперецких, «оставшихся с носом». Поэтому для родителей Коперецких с течением времени стало невыносимым несчастьем, что они только одного сына могли украсить таким именем. Их высокоблагородия оказались в положении английских лордов, проливающих слезы в колыбельки младших сыновей, и даже в худшем положении, ибо и второй, и третий сын английского лорда может стать лордом, если старшие помрут, но Дёрдям, Бенедекам и Михаям Коперецким уже никогда не стать Израилями Исааками. Просто возмутительно, что священники не позволяют отцам и матерям давать живым детям одинаковые имена. Ну, а если Израиль Исаак отдаст богу душу — ведь какое же будет горе, что среди оставшихся в живых не окажется ни одного Израиля Исаака!

Что поделаешь, нельзя так нельзя, но почему не найти какую-нибудь уловку, учитывая, скажем, благозвучие имени? И вот один из Коперецких, у которого был уже сын по имени Израиль Исаак, решил окрестить второго наоборот — Исааком Израилем. Против этого священники не могли возразить, канонами это не запрещалось. Только того и надо было Коперецким. Все они ринулись вдогонку. Мода есть мода — и в семьях стало почти столько же Исааков Израилей, сколько было Израилей Исааков. Баронессы только тем и занимались, что рожали их друг за дружкой.

Так оно и шло совсем невинно десятки лет подряд, и никто не усматривал в этом никакого подвоха, разве что безобидную шутку. Но как раз теперь, в те самые времена, о которых мы пишем, — кто бы мог тому поверить ранее, — из-за этого началась страшная катавасия.

В самое ближайшее время сеньором должен был стать Израиль Исаак Коперецкий IV — сын Михая. Дело в том, что звание сеньора принадлежало чахоточному Израилю Исааку III (из лютеранской ветви семьи), который, как говорили, постоянно рыщет в поисках весны и скоро найдет себе могилу. Ввиду того, что желание стать восприемником должно быть заявлено еще при жизни сеньора, — делалось это путем пересылки метрики, — самый старший в семье, описанный в предыдущей главе рыжий верзила Израиль Исаак IV, сын Михая Коперецкого. летом самолично отвез в Прагу выписку из церковной книги Но представьте себе, что случилось! Он нашел там уже другую метрику. Оказалась, что один из Исааков Израилей, о которых никто и думать не думал, а именно Исаак Израиль I (сын Бенедека XII) приехал вдруг и заявил, что он на целых четыре месяца старше рыжего Коперецкого, а посему достоин стать сеньором.

Этим неожиданным поворотом были потрясены все Коперецкие, жившие в самых разных краях, особенно те, что были настроены легитимистски (исключение оставляли лишь семейства с Исааками Израилями), и, встречаясь с незаконным претендентом, они давали ему обычно изрядную взбучку.

— Ты что, совсем с ума сошел? Что ты вздумал, несчастный? Что у тебя за мания величия? Ведь ты не Израиль Исаак. Ты, дружочек, только Исаак Израиль!

— Это все равно!

— Как бы не так!

— Ну так я докажу вам, что все равно. Речь идет о двух характерных еврейских именах, и завещателю было совершенно безразлично, какое из двух стоит впереди.

Так обстояло дело. Неожиданное выступление Исаака Израиля I действительно пришлось весьма некстати, ибо рыжий Коперецкий очень нуждался в наследстве, ему уже только с величайшим трудом удавалось скрыть свою бедность. Имение почти не давало доходов, а на службу поступить он не мог, ибо ни в чем не разбирался. Он рос, словно жеребенок. В школу его не отдала, обучали дома с помощью крапецкого учителя и певчего Йожефа Слимака. Когда Коперецкий научился читать (удивительно еще, что научился), отец стал на защиту сына и сказал, что больше не позволит его мучить. Что он делал и как убивал время до тридцати трех лет (столько было ему сейчас), трудно сказать. В сущности, ничего не делал, охотился, скакал верхом, ездил к соседним помещикам и к другим Коперецким на свадьбы да на именины, любил деревенских девок и молодух, играл в карты с окрестными джентри[12], менял лошадей у тренченских барышников; иной раз, когда продавали шерсть, недели две проводил в Пеште, где в «Казино» его считали «своим парнем» и человеком приятным, так как он терпел все шутки, все грубые выходки да издевательства и строил при этом хорошую мину. После смерти отца он принял крапецкое имение: две тысячи хольдов непроходимых лесов и около восьмисот хольдов пашни. Понемножку наращивал долги и с нетерпением ждал пражское наследство.

Ожидаемое наследство, несмотря на возникшие осложнения, очень подняло репутацию Коперецкого. Более того, пошел слух, что новый сеньор, если он чуть похлопочет, получит от государя, помирившегося с венграми[13], разрешение перевести капитал из Праги в венгерские финансовые учреждения, где по нынешним временам платят более высокие проценты. Именно поэтому после смерти Кожехубы председателем ссудо-сберегательной кассы предусмотрительно избрали барона Коперецкого.

Он ухватился за это с решимостью невежды, но Немезида очень скоро покарала его, ибо не успел он еще занять председательское кресло, как уже прославился в кругах финансистов одним своим изречением.

Членов правления, которые всей корпорацией принесли ему весть об избрании, он принял с подчеркнутой любезностью, а затем, с видом надменным и снисходительным, обратился к ним с вопросами.

— Ну, что ж, прекрасно, я с удовольствием буду вашим председателем. И наведу порядок. Сделаю все, чтобы облегчить вам жизнь. А вы много работаете?

— Порядочно. Все зависит от оборота.

— Ну, и какие же у вас дела?

— С утра до вечера приходят люди.

— Вот как? И что им нужно? — спросил он с удивлением.

— Хотят получить кредит.

— Что?! — вскинулся Коперецкий, угрожающе подняв кулаки. — Ну, погодите, я покажу им кредит!

Члены правления переглянулись, похолодев, и тут же уразумели, кого им бог послал. Они не сочли нужным держать в секрете пресловутое заявление патрона, и вскоре оно стало достоянием человечества, обойдя в виде анекдота всю страну и повсюду вызывая смех. Сберегательной кассе Коперецкий не принес этим особого почета, зато себе приобрел новый титул — «барона Тупицкого».

Происходило у него все это скорее по невежеству, нежели по глупости, а также и по легкомыслию, ибо он своего невежества не скрывал. Человек должен сохранять важность и сперва предоставлять говорить другим, когда не вполне уверен в чем-то. У невежества есть только одно покрывало — язык, так зачем болтать им попусту.

Но, ежели отвлечься от его невежества, Коперецкий был весьма себе на уме и отличался прирожденно галантным образом мышления. Он очень скоро свыкся с председательским креслом, понемногу разобрался в ведении дел и стал таким же отличным председателем ссудо-сберегательной кассы, какими были и его предшественники.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА Дела, которые наладить нельзя, тем не менее всегда как-то налаживаются

Ночью мысли господина депутата Ности вертелись вокруг службы барона в ссудо-сберегательной кассе. Старик почти не спал. У заемчивых людей всегда чудесно развит нюх. Какое-то тайное чутье нашептывает им, сколько можно выжать из того или иного человека. Никаких особых оснований у них нет, и все-таки они судорожно держатся своей догадки.

Встав поутру, старик Ности первым делом отправился к барону в огромный желтый дом на рынке, на фронтоне которого красовалась золотая пчела. Но чиновники ссудо-сберегательной кассы сказали, что барон еще не приходил, он спит, наверное, так как ночью была грандиозная пирушка и его высокоблагородие пришел в такой раж, что сначала исполнил серенаду здесь в городе в честь какой-то пештской девицы, от которой совсем без ума, потом вывез весь цыганский оркестр к Вагу и там потешил серенадой форелей, наконец, под предлогом того, что надо ловить форелей, столкнул в реку виолончелиста и цимбалиста, да так, что они чуть богу душу не отдали, но уж воспаление легких схватят наверняка. Одним словом, повеселились на славу, поэтому его высокоблагородие господин председатель придут чуть попозже.