Джозеф Конрад - На отмелях Страница 50

Вдруг по толпе пробежал тихий шепот. Лингард выпрямился и принял бесстрастно-внимательную позу. Переговоры начались; велись они тихим голосом, в полутонах, с длинными паузами. Все воины неподвижно сидели на земле и только стоявшая вдали фигура Дамана высилась над всем собранием. Но и у Дамана миссис Треверс не могла подметить никаких жестов. И раздававшийся вокруг нее певучий шепот окутывал все окружающее атмосферой мира и спокойствия.

Она не понимала ни одного слова, и это почему-то успокаивало ее. Иногда наступало молчание, и Лингард шептал:

— Дело не так-то легко.

Тишина была такая мертвая, что можно было слышать шелест голубиных крыльев в ветвях высоких деревьев. Затем вдруг начинал речь один из сидевших на скамье, и полная неподвижность лица делала его слова еще более загадочными. Только настороженное выражение глаз показывало, что говоривший обращался не к самому себе, а к Лингарду, время от времени бросавшему в ответ несколько слов, то с серьезным выражением лица, то с улыбкой. Обычно вслед за этим среди присутствующих раздавался шепот, означавший как будто одобрение, и снова воцарялось задумчивое молчание, и толпа казалась еще более застывшей, чем раньше.

Когда Лингард шепнул миссис Треверс, что теперь его черед говорить, она подумала, что он подымется с повелительным жестом. Но он не встал. Он говорил сидя, и вибрирующий голос его, хотя и сдерживаемый, разносился далеко кругом. Он говорил и говорил, а солнце, взбираясь по безоблачному небу, перемещало тень деревьев и сквозь густую листву изливало потоки горячего света на головы толпы. Иногда раздавался ропот. Тогда Лингард останавливался и, бесстрашно глядя на собрание, ждал, пока водворится тишина. Один или два раза ропот превращался в громкий гул, и Иоргенсон что-то бормотал про себя. Даман по-прежнему стоял в тени дерева, над рядами голов, скрестив руки на груди. Край белой ткани скрывал его лоб, а у ног его, как бронзовые идолы с мечами на коленях, сидели два илланунских вождя, изукрашенные амулетами, яркими перьями, раковинами, ожерельями из зубов, когтей и сверкающих бус. И даже перья их головных уборов не пошевелились.

— Судах! Кончено!

Головы задвигались, сидящие тела закачались из стороны в сторону. Лингард кончил. С минуту он продолжал сидеть, оглядывая толпу, потом встал вместе с Иоргенсоном и миссис Треверс, и все собрание в беспорядке поднялось с мест.

Несколько приближенных Белараба, молодые широколицые люди, одетые во что-то вроде мундиров из клетчатого саронга, черной шелковой куртки и красной шапочки набекрень, кичливо прошли сквозь смешавшуюся толпу и выстроились в два ряда перед недвижимым Даманом и его илланунскими вождями в воинственных уборах.

Старейшины оставили свою скамью и подошли к белым с приветливыми улыбками и почтительными жестами. Судя по их поведению, они были настроены примирительно, и только человек в большом тюрбане упрямо держался в отдалении, вперив глаза в землю.

— Сделано, — прошептал Лингард.

— Это было очень трудно? — спросила миссис Треверс.

— Нет, — отвечал он, сознавая в глубине души, что хотя он и пустил в ход весь свой престиж и использовал до последних пределов обаяние своего богатства и страх перед своим именем, он все же добился только оттяжки окончательного решения. Он предложил миссис Треверс руку, приготовляясь увести ее, но вдруг застыл на месте.

Властным жестом Даман раздвинул ряды воинов Белараба в красных шапочках и направился к белым. В толпе воцарилось изумленное молчание.

Раздавшиеся ряды опять сомкнулись за ним. Илланунские вожди, несмотря на свой свирепый вид, осмотрительно не двинулись с места. Для этого не потребовалось и тихого предостерегающего шепота Дамана. Он шел один. Из-под складок его плаща высовывались эфес меча и ручки двух пистолетов. На груди на красном шелковом шнурке висел коран в бархатном переплете. Общий вид его был величествен и воинствен, движения спокойны, взгляд решительный. Он держался прямо, с какой-то торжественной скромностью.

Лингард поспешно предупредил миссис Треверс, что этот человек встречается с белыми и что, если он захочет обменяться с ней рукопожатием, она должна предварительно прикрыть свою руку концом шарфа.

— Почему? — спросила она. — Таковы правила приличия?

— Да, так будет лучше, — отвечал Лингард.

Через секунду миссис Треверс почувствовала, как ее обернутую руку тихо пожали тонкие смуглые пальцы и сама себя почувствовала совсем по-восточному, когда, закутанная по глаза, она встретилась с блестящим черным взглядом предводителя морских разбойников. Но это длилось только миг, потому что Даман сейчас же отвернулся от нее и подал руку Лингарду.

— Велика твоя сила, — сказал он приятным голосом. — Белые люди будут тебе выданы.

— Да, их отдадут под мой надзор, — с вежливой улыбкой отвечал Лингард, но не разгоняя хмурых морщин, легших на его лоб при приближении Дамана.

Он взглянул через плечо на группу воинов, эскортировавших пленников, которых только что вывели на двор.

Видя, что Даман как бы загораживает Лингарду дорогу, они остановились и плотным кольцом окружили обоих белых.

Даман равнодушно взглянул в том же направлении.

— Они были моими гостями, — пробормотал он. — Да позволит Аллах, чтобы я скоро пришел к тебе узнать о них… Как друг, — прибавил он после маленькой паузы.

— И да позволит Аллах, чтобы ты не ушел с пустыми руками, — отвечал Лингард, разглаживая морщины. — Ведь не для одних же ссор суждено встретиться тебе и мне. Разве ты предпочел бы, чтобы их отдали под надзор Тенге?

— Тенга толст и коварен, — с презрением отвечал Даман. — Он просто лавочник, который хочет быть вождем. Он — ничто. А мы с тобой — люди, имеющие силу. Но слушай. Людские сердца изменчивы, и вожди зависят от своих воинов. А ум простых людей неустойчив, желания их непостоянны, и мыслям их верить нельзя. Говорят, что ты великий вождь. Не забывай, что я тоже вождь вооруженных людей.

— Я слышал о тебе, — спокойно отвечал Лингард.

Даман уставился в землю. Вдруг, широко раскрыв глаза, он взглянул на Лингарда и проговорил:

— Но сам ты это видишь?

Миссис Треверс, слегка опершейся рукой о руку Лингарда, показалось, будто она участвует в пышно поставленной экзотической опере, на блестяще освещенной сцене, под аккомпанемент не музыки, а разнообразных звуков всепроницающей тишины.

— Да, вижу, — отвечал Лингард странно конфиденциальным тоном. — Но в руках великого вождя есть и сила.

Миссис Треверс заметила, что ноздри Дамана слабо задрожали, как будто под влиянием сильного волнения. Поддерживавшая ее рука Лингарда в белом рукаве оставалась твердой, как мрамор. Даже не глядя на него, она чувствовала, что он мог бы одним движением раздавить эту нервную фигуру, в которой веяло дыхание пустыни, где скитались на верблюдах его кочевники-предки.

— Сила в руках Аллаха, — сказал Даман, и лицо его сразу потеряло оживление. Он умолк.

— Это правда, — ответил Лингард.

Даман с тонкой улыбкой продолжал:

— Но он награждает людей по своей воле и дает успех даже тем, кто не принадлежит к истинной вере.

— Раз такова воля Аллаха, ты не должен питать злобы к ним в своем сердце.

Тихое восклицание: «Против этих-то людей!»-и пренебрежительный жест смуглой худой руки из-под складки плаща были почти понятны миссис Треверс, Таким выразительным презрением дышали они. Лингарду они обрисовали еще яснее характер союзника, добытого для него дипломатией Белараба. Но это высокомерное равнодушие не вполне успокаивало его. Он больше верил эгоизму людей. Даман согласился помогать ему только потому, что рассчитывал получить богатство и почетный пост в отвоеванном королевстве. Его отец и дед (о которых Иоргенсон писал, что их повесили ради примера двенадцать лет тому назад) были друзьями султанов, советниками правителей, богатыми купцами, финансировавшими пиратские экспедиции. Из чувства ненависти Даман стал добровольным изгнанником и жил в каком-то уединенном убежище, пока Белараб не извлек его оттуда.

В немногих словах Лингард объяснил Даману, что его воинам не грозит никакой опасности, пока они не будут ничего предпринимать против застрявшей на мели яхты.

Как и предполагал Лингард, захват пленников был вызван страхом и желанием обезопасить себя заложниками на случай возможных осложнений.

Застрявшая яхта вызывала у Дамана подозрения. Ему казалось, что теперь нарушена тайна, окутывавшая эти места. Ведь вообще верить белому человеку, хотя бы и совсем оторвавшемуся от своего народа, настоящее безумие. В данном случае, может быть, это был просто заговор, имевший целью запутать Дамана. Бриг Лингарда представлялся ему могущественным орудием войны. Даман растерялся и захватил двух белых в заложники, но, не доверяя своим диким воинам, поспешил передать их под охрану Белараба. Отсутствие Белараба, отказ Иоргенсона немедленно передать ему обещанные припасы и амуницию, положение дел в поселке — все это нагоняло на него смутный страх. А теперь еще белый человек одной силой своей речи добился обратной выдачи пленников. Даман был изумлен и испуган таким влиянием. Он прожил долгие годы отшельником в одном из самых диких уголков архипелага, и теперь ему казалось, что он со всех сторон опутан интригами. Но такой союзник, как Лингард, представлял большую цену, и Даман вовсе не хотел с ним ссориться. Поэтому он пока решил поверить Лингарду на слово, что ничто не грозит его людям, расположившимся на отмели. Он внимательно слушал и точно запоминал медленные речи Лингарда. Сила этого безоружного великана казалась ему огромной. Он тихо склонил голову.