Томас Вулф - Паутина и скала Страница 50

Вдобавок Джордж стал пренебрегать учебой и много, бессистемно читать. Это тоже было плохим признаком. Нельзя сказать, чтобы Олсоп неодобрительно относился к чтению — он много читал сам; но когда стал расспрашивать ученика, что тот читает, желая выяснить, добротная ли это литература, согласуется ли с «более здравым и широким взглядом на вещи» — то есть, получает ли он какую-то пользу от чтения, — худшие опасения его подтвердились. Джордж стал рыскать по библиотеке колледжа совершенно самостоятельно и наткнулся на несколько подозрительных томов, невесть как попавших на эти респектабельные полки. Среди них обращали на себя внимание произведения Достоевского. Положение оказалось не просто настораживающим; когда Олсоп полностью допросил своего прежнего неофита — любопытство, даже если дело касалось падших, было одной из характернейших черт Джерри, — то нашел его, как впоследствии сказал верным, с сожалением описывая положение, «несущим бессмыслицу, словно псих».

Вышло так, что наш искатель приключений наткнулся на одну из этих книг подобно тому, как человек, идущий ночью по лесу, спотыкается о невидимый камень и падает на него. Джордж ничего не знал о Достоевском: если и слышал о нем, то нечто в высшей степени неопределенное, потому что эта странная, труднопроизносимая фамилия определенно никогда не произносилась в стенах Пайн-Рока — по крайней мере, в его присутствии.

Джордж наткнулся на Достоевского случайно, потому что искал что-нибудь почитать, и любил большие книги — на него всегда производили впечатление большие, толстые тома; и этот с многообещающим заглавием «Преступление и наказание» приглянулся ему.

Вслед за этим началось весьма странное и сумбурное приключение с книгой. Джордж принес ее домой, начал читать, но, одолев пятьдесят страниц, отложил. Все ему казалось очень странным и сумбурным; даже персонажи вроде бы имели по нескольку разных имен, и он не всегда мог понять, кто говорит. В довершение всего, Джордж не мог разобраться, что там происходит. Повествование, вместо того чтобы следовать привычным для него путем развития интриги, словно бы выбивалось, бурля, из какого-то тайного, бездонного подземного источника — говоря словами Кольриджа, «как лава, что в земле родил подземный взрыв». В результате сюжет словно бы сплетался с каким-то мрачным и бурным приливом чувств. Мало того, что Джордж не мог разобраться в течении событий; когда он возвращался назад, чтобы проследить нить повествования, то не всегда был уверен, что проследил ее до подлинного источника. Что до диалогов, все персонажи постоянно выкладывали с поразительной откровенностью все, что у них на уме и на душе, все, что они думали, чувствовали, видели во сне или воображали. И даже это прерывалось в самый напряженный момент вроде бы бессмысленными и несущественными высказываниями. Следить за ходом запутанных событий было трудно, поэтому, прочтя пятьдесят страниц, Джордж отложил книгу и больше на нее не смотрел.

И все же она не шла у него из головы. События, персонажи, диалоги, эпизоды вспоминались, будто обрывки не дающего покоя сновидения. Кончилось тем, что недели через две Джордж вернулся к роману и за два дня дочитал его. Так поражен, так озадачен он еще никогда не бывал. На следующей неделе он перечел книгу вновь. Затем прочел «Идиота» и «Братьев Карамазовых». На этой стадии Олсоп его выследил, загнал в угол и в результате состоявшегося разговора сказал своим ученикам, что заблудший «нес бессмыслицу, словно псих».

Возможно, так и было. По крайней мере, все, что первооткрыватель мог тогда сказать, было довольно бессвязным. Он даже не высказывал никаких фанатичных убеждений, не признавался в страстной вере, что открыл великую книгу или великого писателя. Тогда все это не приходило ему в голову. Он лишь был уверен, что наткнулся на нечто странное, ошеломляющее, о существовании чего до сих пор не подозревал.

В голове у Джорджа царил сумбур, однако он горел желанием поговорить с кем-нибудь, рассказать о прочитанном. И когда Олсоп явился к нему, с радостью вцепился в него. Олсоп был старше, мудрее, много читал, любил литературу, хорошо разбирался в книгах. Разумеется, лучше всего было поговорить об этом с Олсопом. В результате Олсоп предложил ему появляться, добродушно заметив, что в последнее время он стал чуть ли не чужаком: они устроят традиционный вечер дискуссий, придут все. Джордж восторженно согласился, было назначено время. И Олсоп потихоньку сообщил остальным членам группы, что там, возможно, удастся провести полезную работу по перевоспитанию — «вернуть Джорджа на правильный путь». Когда назначенное время наступило, все были добродетельно воодушевлены чувством долга, стремлением протянуть руку помощи.

Замысел Олсопа не удался. Встреча началась непринужденно, как ему того и хотелось. Олсоп сидел посреди комнаты, положив толстую руку на стол, с видом доброжелательного исповедника, с легкой улыбкой, говорящей: «Расскажи мне об этом. Сам знаешь, я готов к всестороннему взгляду». Ученики сидели в наружной тьме, кружком, должным образом сосредоточенные. Злополучный простак вынесся на эту арену, очертя голову. Он принес старый, потрепанный экземпляр «Преступления и наказания».

Олсоп по ходу общего разговора искусно подводил к этой теме и наконец сказал:

— Что это… э… за новая книга, о которой ты говорил мне в прошлый раз? То есть, — вкрадчиво продолжал он, — ты тогда рассказывал мне о книге, которую читал, — какого-то русского писателя, так ведь? — ласково произнес он и замялся: — Доста… Доста…. едского? — выговорил Олсоп с невинным видом, а потом, прежде чем Джордж успел бы ответить, его громадный живот заколыхался, из горла вырвался самодовольный громкий смех. Ученики бурно присоединились к нему.

— Господи Боже! — воскликнул Олсоп, снова негромко посмеиваясь, — я не хотел этого, смех вырвался случайно, помимо моей воли… А как все-таки произносится эта фамилия? — сдержанно спросил он. Манеры его стали серьезными, однако глаза за блестящими стеклами очков насмешливо сузились.

— До-сто-ев-ский, — ответил Джордж.

— Черт возьми, Джерри, может, просто начхать на нее? — спросил один из учеников. Комната вновь огласилась их смехом. Громадный живот Джерри задрожал, и его клокочущий смех оказался самым громким.

— Не обижайся, — снисходительно сказал он, увидя, что лицо Джорджа побагровело. — Мы смеялись не над книгой — нам хочется послушать о ней, только чудно говорить о книге, когда не можешь произнести фамилию автора. — Внезапно он снова затрясся от смеха. — Господи Боже, книга, может, и замечательная, но такой ужасной фамилии я еще не слыхал.

Комната вновь огласилась одобрительным смехом.

— Но продолжай, продолжай, — сказал Олсоп, притворяясь всерьез заинтересованным, — мне хочется послушать. О чем эта книга?

— Она… она… о… — сбивчиво заговорил Джордж, внезапно осознав, как трудно объяснить, о чем, тем более, что он и сам толком не знал.

— Я имею в виду, — вкрадчиво сказал Олсоп, — можешь ты рассказать нам что-нибудь об интриге? Дать представление, о чем там речь?

— Ну, — неторопливо заговорил Джордж, напряженно думая, — главный персонаж ее — человек по фамилии Раскольников.

— Как-как? — с невинным видом переспросил Олсоп. Вновь послышалось одобрительное хихиканье. Раскольщик?

Хихиканье перешло в хохот.

— Она произносится, — настойчиво сказал Джордж, — Раскольников!

Джерри вновь сдержанно засмеялся.

— Черт возьми, ну и фамилии ты выбираешь! — Потом заговорил одобряюще: — Ну, ладно, ладно, продолжай. Что делает этот Раскольщик?

— Ну… он… он… убивает старуху, — ответил Джордж, ощущая теперь вокруг атмосферу веселья и насмешек. — Топором! — выпалил он и при взрыве смеха побагровел от гнева и смущения, поняв, что ведет рассказ неуклюже, что начал объяснения наихудшим образом.

— Будь я проклят, если он не оправдывает своей фамилии! — пропыхтел Олсоп. — Старый Доста… старый Доста… знал, что делал, когда назвал его Раскольщиком, не так ли?

Джордж рассердился и с жаром заговорил:

— Тут не над чем смеяться, Джерри. Тут…

— Да, — веско ответил Олсоп. — Убийство старух топором не смешно — кто бы его ни совершал, — даже если язык можно сломать, произнося фамилию убийцы!

Эта острота была встречена взрывом одобрительного смеха, молодой человек окончательно вышел из себя и напустился на собравшихся:

— Да уйметесь ли вы наконец! Отпускаете шутки, хохочете над тем, о чем понятия не имеете. Что тут смешного, хотел бы я знать?

— Мне это вовсе не кажется смешным, — спокойно заметил Олсоп. — На мой взгляд, это отвратительно.

Его спокойное замечание было встречено одобрительным ропотом.

Однако одно из любимых определений Олсопа вызвало у Джорджа жгучее возмущение.