Зинаида Гиппиус - Чего не было и что было Страница 50

Мало того: ведь и старые интеллигенты в России, теперь, уже не однородны: и среди них, как и среди зарубежных, свои разделения. Не оставляя непримиримости — они идут дальше; и не боятся потерять ее, когда расходятся на первом перекрестке. Я знаю, например, одного совершенно непримиримого интеллигента, который недавно прислал резкое осуждение «политике Карташева; другой, быть может, пошлет ей приветствие…».

На каких же читателей рассчитывают редакторы «Борьба за Россию»? Объединенные только непримиримостью, предлагающие, как оружие для борьбы, только непримиримость, — к кому они обращаются? Может быть, к перепуганным слоям, средненизшим, полукультурным, четвертькультурным и т. д., где всего есть, и хорошего, и дурного, только теперь — хорошего — забитого и дурного — взлелеянного? Увы: журнал в данном его виде, еще меньше заинтересует эти широкие круги, нежели интеллигентов. Статьи, рассуждения, «развитие мыслей» о России, большевиках и непримиримости покажутся им (пусть несправедливо) просто скучнейшим вздором… если журнал и попадет к ним в руки. Чего доброго, само слово «непримиримость», ассоциированное с этой «скукой», им опротивеет…

Но еще вопрос, дойдет ли журнал до широких кругов. Руководители его ничем не хотят для этого жертвовать, даже внешним. Например — орфография. Я — первый противник так называемой «новой». Но я первый подал бы голос за эту проклятую «новую» — для журнала, который должен проникать в современную Россию. Я, может быть, и «Борьбой за Россию» его бы еще не назвал. Это не помешало бы говорить о необходимости борьбы, а в то же время не делало бы из имени журнала неопределенного объявления без указания адреса. Ведь журнал, хоть и называется «Борьбой», ответа насчет борьбы, какая она, в чем, — не дает. За Россию… — какую? Тоже нет ответа. Имена редакторов, объединенных лишь отрицательным принципом непримиримости, позволяют предполагать, что когда настанет час борьбы — бороться будут не за одинаковую Россию. «Час настал!» — говорят они. Если настал — тем хуже: поздно искать, знамени для готового в поход войска, а одной «непримиримости» — для похода — мало. Даже «России» мало. С определенной ложью трудно бороться неопределенной правдой.

Но час борьбы, кажется, еще не настал, — только наступает. Настал он, и давно, для подготовки борьбы, настал и для свободного журнала, который, проникая в Россию, делал бы там нужное дело. Такой журнал, в моем представлении, был бы сначала лишь «Правдой о России», правдой, которую живущие в России не знают. Они ее действительно не знают, и не могут знать, как заключенные в одной камере не могут знать, что Делается в другой, соседней, или в квартире начальника тюрьмы («на воле» — уж и не говорю).

Задача «информационная», на вид скромная, не легка, однако; и требует немалых жертв. Орфография — пустяки, но Ведь надо, в каком-то смысле, отказаться от себя, от собственных рассуждений во всяком случае. Понять, что и самые благородные, возвышенные, — никого теперь не зажгут. А собирая неведомую там правду, надо снизиться до конкретности, победить брезгливость… даже к анекдоту. Демагогия? Нет, только милосердие. Основа демагогии — ложь, а здесь основа — правда.

Это все сторона — почти внешняя. Еще труднее внутренняя. Еще ближе и строже тут надо всматриваться в реальную действительность и с ней считаться. Я уже говорил о теперешней тяге в России к определенности, о жажде как-то разобраться, хотя бы в желаниях своих и надеждах, но до конца. Тамошняя интеллигенция начинает разделяться (и разделений этих не боится). Что-то вроде происходит, бессознательно или полусознательно и в других слоях, — ниже, глубже…

Учитывают ли эту действительность редакторы «Борьбы за Россию»? Может ли данная коалиционная редакция, если даже видит эту реальность, с ней считаться?

Вот тут только нам и приходится обратиться к тому лево-правому редакционному «объединению», самый факт которого вызвал столько протестов.

Странные протесты. Откуда они? Ничего нового не случилось. Карташев и Мельгунов (возьмем эти имена символически) соединились… на непримиримости. Но они вовсе не «соединились», они и раньше были вместе… непримиримы. Ново только дитя, родившееся из этого соединения, — «Борьба за Россию» — но и дитя совершенно естественное, такое, какое и могло родится. Для «Борьбы за Россию» нет нужды ни Мельгунову праветь, ни Карташеву леветь: «во главу угла» журнала они поставили камень «непримиримости». Поставив его «во главу» — они поставили и условия, напоминающие немного условия известной детской игры: «Барыня прислала сто рублей, что хотите, то купите, да и нет не говорите, белого и черного не покупайте». Журнал зовет к непримиримости, проповедует непримиримость… а дальнейшего «не предрешают» ни Мельгунов, ни Карташев.

Поэтому мне совершенно не понятна крайняя позиция «Последних Новостей». Газета как будто видит в самом этом блоке что-то неприемлемое, почти преступное, во всяком случае неестественное. Какое отсутствие меры! Оценивать это соединение возможно, лишь оценивая его результат, — журнал как таковой — что я и делаю. Исполнит ли он, в данном своем виде, нужное дело? Соответствует ли он моменту? Можно или нельзя класть «непримиримость» во главу угла, и… чтобы ни шагу — дальше? Исходя из предположения, что в России уже существуют или намечаются, приблизительно наши же разделения, что одной непримиримости там уже мало, следует отметить: нельзя. Уже нельзя. Но каждый из разномыслящих (обо всем, что «дальше») редакторов считает, вероятно, что можно. И если они, соединяясь, добровольно ограничивают себя тем, в чем действительно согласны, — они правы, и соединение их ни с какой стороны критике не подлежит. Часть эмиграции, которая, подобно «Поел. Новостям» его критикует, — действует прежде всего, нелогично. Против чего она возражает? Ведь не против же «непримиримости»? Или на узкой, — но крепкой — доске непримиримости не стоят они все рядом, — и Карташев, и Мельгунов, и Струве, и Милюков, и Керенский? Керенский обиделся бы, не дай мы ему места в этом ряду. Все дело — в «шаге дальше». Карташев и Мельгунов, чтобы оставаться вместе, решили не делать дальше никаких шагов. Правильное решение или неправильное, и ожидаемые ли даст оно плоды — вопрос другой. Объединенные редакторы «Борьбы за Россию» не будут, конечно, протестовать против свободной критики их журнала. Но судить и осуждать самое объединение, такое прямое и такое естественное — более чем бесполезно. Ни с правой, ни с левой точки зрения (антибольшевицкой, конечно) — оно суду не подлежит.

О СВОБОДЕ [33]

Что такое свобода?

Уж, конечно, я не стану сейчас заниматься разъяснениями этого понятия. Слишком оно сложно, слишком широко. С тех пор как люди себя помнят, они все разъясняют вопрос о свободе. Но пока — бесконечные разъяснения весьма мало помогали понять свободу тем, кто ее не понимал. Мне даже приходит иногда в голову: а вдруг это что-то, с чем надо родиться? Кто не родился — тому не разъяснишь. Зато другой, с этим рожденный, и без всяких объяснений будет действовать так, что во всех его делах, в последней мелочи, отразится его внутреннее чувство свободы. Его понимание, что такое свобода.

Все, думаю, согласны, что Максим Моисеевич Винавер, — имя которого нас здесь сегодня собрало — один из рожденных с этим таинственным знаком в душе — знаком свободы. Под ним проходила и прошла его жизнь. Я не буду касаться его общей деятельности, она достаточно известна; но я подчеркну: за какое бы дело, широкое или узкое, он ни брался, к какому бы руки ни прикладывал — он вносил в него, прежде всего, дух свободы.

Я хочу сказать два слова о Максиме Моисеевиче — редакторе литературного журнала, руководителе «Звена».

«Одолевают меня сомнения, — писал он мне, — хорошо ли я сделал, взявшись на старости лет не за мое, в сущности, дело и с упорством продолжая его… Поддерживает меня только нерадостная мысль, что никто другой за это нужное дело не берется и едва ли возьмется. Моя писательская деятельность была всегда далека от журналистики — я сам потому мало в «Звене» пишу, и вынужден опираться на других…».

Сомнения понятные, — но напрасные: трудное дело редакторства (сейчас особенно трудное) Максим Моисеевич исполнял так, как мог исполнять только он.

Опираться на других… еще бы! Бывает ли журнал — без сотрудников? Существуют разнообразные принципы и методы в деле искания этой опоры. Между ними не последнее место занимает метод персональный (в иных случаях даже он один и годится). Этот метод мне пришлось когда-то объяснять одному редактору и даже прибегнуть для этого к такому примеру (прошу извинения за его вульгарность): «Представьте себе, что вам нужно купить лошадь. Вы долго испытываете ее, но наступает момент, когда надо решить, годится она вам, или не годится. Годится — покупайте целиком, и уж не рассчитывайте, что три ноги годятся, а четвертую вы подвяжете, и тогда она повезет вас по вашему желанию. Нет, она повезет только со всеми ногами и как ей свойственно. Не можете решиться? Откажитесь от покупки».