Марк Твен - Том 12. Из Автобиографии. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма Страница 51

Губернатор взял меня с собой. Он сказал, пожав плечами:

- Выдумка никудышная. Этак никого не обманешь. Они затеяли напоить меня; им кажется, что, если я свалюсь под стол, это будет очень смешно. Но они меня не знают. А шампанское мне пить не впервой, и я вполне его приемлю.

Чем кончилась шутка, стало ясно только в два часа ночи. К этому времени губернатор был как никогда обходителен, безмятежен, весел, доволен и трезв, хотя выпил столько, что, чуть начинал смеяться, из глаз у него капали не слезы, а шампанское. И к этому же времени последний из озорников догнал своих дружков под столом, пьяный вдребезги. Губернатор сказал:

- Что-то у меня в горле пересохло, Сэм. Пойдем домой, выпьем чего-нибудь - и спать.

Административный зверинец губернатор подобрал себе из числа самых смиренных своих избирателей - безобидных субъектов, помогавших ему в предвыборных кампаниях в Нью-Йорке, которым он теперь платил более чем скромное жалованье, к тому же бумажными долларами, не имевшими почти никакой цены. Они едва сводили концы с концами. Ориону причиталось тысяча восемьсот долларов в год, на эти деньги он не мог прокормить даже свой Толковый словарь. Но ирландка, прибывшая в Неваду в свите губернатора, предоставляла зверинцу квартиру и стол всего за десять долларов в неделю с человека. Мы с Орионом тоже были в числе ее постояльцев, и при такой дешевой жизни того серебра, что я привез с собой, хватило надолго.

Сначала я бродил по окрестностям в поисках серебра, но в конце 1862 или в начале 1863 года вернулся из Авроры и стал работать репортером "Энтерпрайз" в Вирджиния-Сити. Вскоре газета послала меня в Карсон-Сити на сессию законодательного собрания. Орион быстро завоевал расположение законодателей; как правило, они не доверяли ни друг другу, ни вообще кому бы то ни было, но ему, оказывается, они могли доверять вполне. В смысле честности никто во всем крае не мог с ним тягаться, но материальной пользы это ему не принесло: он не умел ни убедить законодателей, ни припугнуть их. Другое дело я. Я ежедневно появлялся в собрании, чтобы справедливо и беспристрастно распределять похвалы и упреки, а к следующему утру разгонять их на полполосы в "Энтерпрайз". Таким образом, я был особой влиятельной. Я заставил собрание провести закон, обязывающий все корпорации нашей территории регистрировать свой устав от слова до слова в особой книге, вести которую был уполномочен Секретарь территории - мой брат. Все эти документы были составлены в точности одинаково. За регистрацию уставов Ориону полагалось взимать сорок центов с каждой сотни слов, да еще пять долларов за выдачу справки о регистрации. У всех имелись лицензии на постройку дорог с правом взимать дорожные сборы. Самих дорог не было и в помине, но лицензию нужно было регистрировать и оплачивать. Каждый являл в своем лице горнорудное предприятие и в качестве такового должен был регистрироваться и платить. В общем, мы процветали. Служба регистрации давала нам в среднем тысячу долларов в месяц - золотом.

Губернатор Най часто отлучался из Невады. Он любил время от времени наведываться в Сан-Франциско, чтобы отдохнуть от территориальной цивилизации. Никто на это не сетовал - популярность его была безмерна. В молодости он работал кучером почтовой кареты в Нью-Йорке или где-то в Новой Англии, и у него выработалась редкостная память на имена и лица и привычка ублажать пассажиров. Свойства эти очень пригодились ему на политическом поприще, и он поддерживал их в себе постоянным упражнением. Пробыв на посту губернатора год, он успел пожать руку всем жителям Невады без исключения и потом уже узнавал каждого из них мгновенно и мог тут же припомнить его имя. Все двадцать тысяч невадцев были его личными друзьями, и, что бы он ни сделал, он мог рассчитывать на их одобрение. Когда его не было на месте то есть почти все время, - Орион заменял его как "исполняющий обязанности губернатора" - чин, который с легкостью сокращался просто в "губернатора". Супруге губернатора Клеменса нравилось быть губернаторшей. Едва ли кому-нибудь на земле высокое звание доставляло больше удовольствия. Она так откровенно упивалась своей ролью царицы общества, что обезоруживала и критиков и завистников. Как губернаторше и первой даме города ей понадобился приличный дом, в котором она могла бы жить, не роняя своего достоинства. И она с легкостью уговорила Ориона построить такой дом. Ориона всегда можно было уговорить. Он построил и обставил дом за двенадцать тысяч долларов, и во всей столице не было другого и вполовину такого шикарного и дорогостоящего особняка.

Когда четырехлетний срок службы губернатора Ная подходил к концу, раскрылась тайна, почему он согласился покинуть великий штат Нью-Йорк и переселиться в эту необитаемую полынную глушь. Ему это было нужно, чтобы стать сенатором Соединенных Штатов. Теперь оставалось только превратить территорию в штат. Это он проделал без труда. Ни песчаная пустыня, ни редкое ее население не были приспособлены к тому, чтобы содержать правительство штата, но люди не возражали против перемены, и дело губернатора выгорело.

Казалось, дело Ориона тоже выгорело, потому что он был не менее популярен благодаря своей честности, чем сам губернатор - по более веским причинам. Но в последнюю минуту внезапно проявилось его врожденное своенравие, и это привело к катастрофе.

3 апреля, 1906 г.

[АМЕРИКАНСКИЙ ДЖЕНТЛЬМЕН]

Я не шучу, напротив, я серьезен, как никогда, и я заявляю, что наш президент - образцовый американский джентльмен нашего времени. Я считаю, что в нем так же полно и точно выражен тип американского джентльмена нашего времени, как в Вашингтоне был выражен тип американского джентльмена тех, прошлых времен. Личность Рузвельта дает достаточный материал для обсуждения этой проблемы. В ней представлены ясно, исчерпывающе все черты, которых не должно быть в американском джентльмене и которые тем не менее его характеризуют. Из всех наций, как цивилизованных, так и диких, обитающих на нашей планете, мы, конечно, самая грубая нация, а наш президент высится среди нас как монумент, обозримый со всех сторон. В тех случаях, когда джентльмен сострадателен и отзывчив, - он безобразно груб и жесток. Совсем недавно, когда его креатура - неудачливый врач, губернатор Кубы, этот шулер в чине генерал-майора, - Леонард Вуд, загнал в западню шестьсот беззащитных туземцев и устроил кровавую баню, в которой не пощадил ни младенцев, ни женщин, - президент Теодор Рузвельт, образцовый американский джентльмен, первый американский джентльмен, вложил всю душу нашей нации джентльменов в ликующий вопль, который он направил Вуду по телеграфу, поздравляя его с "блестящей военной операцией" и восхваляя его за то, что он "поддержал честь американского флага".

Без сомнения, Рузвельт самый худший президент из всех, кого мы имели, и он также самый любимый из президентов и наиболее отвечающий нашим запросам. Американцы гордятся и восхищаются Рузвельтом, он вызывает у них благоговейное чувство. С таким жаром и в подобных размерах Америка не расточала своих восторгов ни одному из президентов до Рузвельта, даже включая Мак-Кинли, Джексона, Гранта...

3 апреля, 1906 г.

[СООБЩЕНИЕ О МОЕЙ СМЕРТИ]

Девять лет тому назад, когда мы жили в Лондоне на Тедворт-сквер, американские газеты получили сообщение, что я умираю. Умирал не я. Умирал другой Клеменс, наш родственник, но он тоже не умер, а каким-то мошенническим образом вывернулся. Узнаю представителя нашей семьи!

Лондонские корреспонденты американских газет стали стекаться ко мне, каждый с депешей в руках, чтобы узнать о моем здоровье. Я был совершенно здоров, и они должны были, к своему изумлению (и неудовольствию), убедиться, что я сижу у себя в кабинете, читаю, курю и как сюжет для корреспонденции за океан не стою ни гроша. Один из них, тихий, мрачноватый ирландец, пересилив досаду и даже с подобием улыбки сказал мне, что "Ивнинг сан", его газета в Нью-Йорке, дала ему знать, что имеет сообщение о смерти Твена. Что отвечать?

Я сказал:

- Отвечайте, что сообщение о моей смерти преувеличено.

Он торжественно удалился и телеграфировал точно, как я сказал. Ответ мой приобрел популярность, и его по сей день вспоминают в газетных редакциях, когда приходится опровергать какое-нибудь неосновательное сообщение.

Следующий журналист был тоже ирландец. В руке у него была телеграмма из "Нью-Йорк уорлд", и он так старался различными хитроумными способами скрыть ее содержание, что мне захотелось взглянуть на нее. Улучив подходящий момент, я взял ее у него прямо из рук. Телеграмма гласила:

"Если Марк Твен умирает, шлите пятьсот слов. Если умер - тысячу".

Четверг, 5 апреля 1906 г.

[ЭЛЛЕН ТЕРРИ. - СНОВА ОРИОН КЛЕМЕНС]

На днях я, по просьбе одного человека, придумал афоризм: