Токутоми Рока - Куросиво Страница 53

1

Он твердо решил никогда в жизни не ступать ногой за перевал Сасаго и вдруг, сам не зная, как это вышло, нарушил свое решение и приехал в столицу. И что он увидел? Все кругом неузнаваемо изменилось. Засилье и произвол Сацума и Тёсю чувствовались на каждом шагу, чувствовались гораздо сильнее, чем он предполагал… Его близкие, старые друзья, словно верные псы, виляли хвостами у их подворотни. И нигде ни одного настоящего, мужественного сердца! Потеряв всякую надежду на то, что этот порядок может когда-нибудь измениться, что жизненный пульс этого режима когда-ни-. будь ослабеет, старый Хигаси отряхнул со своих ног прах столицы, снова пересек перевал Сасаго и заперся у себя в деревне Фудзими, в Коею. Здесь все было как вчера.

Незаметно миновало полгода, и Фудзи снова покрылась снежным венцом. Наступили студеные рассветы, когда почва покрыта толстым слоем инея, по вечерам дули холодные ветры. Старые больные кости Сабуро Хигаси мучительно ныли.

Вспоминая о своей поездке, он невольно горько усмехался. Что касается госпожи Хигаси, то она была окончательно сбита с толку. Муж ничего не писал ей из Токио, но она была уверена, что, раз он задержался там так долго, значит безусловно его дела разрешились самым счастливым образом. Муж вернется в европейском костюме, в цилиндре… Он приедет в экипаже или в крайнем случае в коляске рикши с золочеными гербами, в прекрасном настроении, веселый… Сама она скоро станет госпожой губернаторшей, отмоет, наконец, руки, пахнущие «мисо»,[178] сменит полотняные и ситцевые кимоно на дорогие мягкие ткани. Ей придется бывать на людях – значит, надо будет заняться собой, привести в порядок свой гардероб, да и слова следует употреблять помягче, поделикатнее… Мысленно она уже представляла себя знатной барыней. Но мечтать ей было мало, и она без умолку трещала о своих планах, хвастаясь на всю деревню. Она вскружила голову даже своему упрямому старику отцу, внушив ему уверенность, что после приезда мужа все обязательно будет так, как она говорит, и что поэтому ему лучше не портить хорошие отношения с зятем. Ей даже удалось выжать из него немного денег, и она уже начала украдкой готовить себе черное кимоно с гербами.

Приезд мужа поверг ее в полную растерянность. Муж вернулся с той самой единственной плетеной корзинкой, с которой отправился в путь, в измятом кимоно, расстроенный, недовольный, сказал только: «Ох, и устал же я!», ка вопрос жены о служебных делах сердито обозвал ее дурой и больше не промолвил ни слова. Потом, бросив косой взгляд на приунывшую жену, добавил: «Я послал деньги Сусуму». Тогда она снова приободрилась: «Ах, значит, вам назначили жалованье?» В ответ он снова крикнул ей: «Дура!», и разразился насмешливым смехом. А когда она спросила, как поживает господин Аояги с домочадцами, он лаконично ответил: «Здоровы». И хотя, по всей видимости, муж не привез в злополучной плетеной корзинке приказа о назначении на пост губернатора, она все же набралась храбрости и отважилась спросить: «Значит, вы отказались от службы?» Он снова захохотал: «Да, видно, не придется тебе стать госпожой губернаторшей!» Тогда она рассердилась. Что он находит тут смешного или веселого? Но она боялась мужа и не смела открыто высказать ему свое разочарование или упреки. Вместо этого, всегда такая словоохотливая, она сделалась вдруг молчаливой, то и дело вздыхала и вся поникла, как пузырь, из которого выпустили воздух…

Односельчане, второпях прибежавшие в дом Хигаси, чтобы принести поздравления с удачей, растерялись при столь неожиданном обороте дела и быстро разошлись восвояси. Тесть, против обыкновения поспешивший с визитом к зятю, как только услышал о его возвращении, узнав о результатах поездки, тотчас же сунул свою трубку обратно в футляр и, поговорив немного о том, что в последнее время дела идут из рук вон плохо и с деньгами приходится страх как туго, пустился в обратный путь, озадаченно прищелкивая языком.

Вспоминая о своем возвращении, об этой встрече, старый Хигаси горько усмехался.

2

Подобострастно склоняться перед тем, кто отмечен золотой печатью успеха, и презирать неудачника, возвратившегося на старое пепелище, потерпев крушение в жизненной буре, – таков уж исстари заведенный порядок, таков обычай пошлой толпы… Не это огорчало старого Хигаси. Ему было нестерпимо обидно, что схватка, к которой он готовился долгие двадцать лет, закончилась его поражением, едва он успел скрестить мечи с противником.

Поражение! Что ни говори, а он потерпел поражение – этого отрицать невозможно. И первое тому доказательство – горечь воспоминаний.

Зачем он поехал в Токио? Чтобы раздобыть денег на учение Сусуму… Но старик сам понимал, что это довольно несостоятельная отговорка… Зачем неоднократно встречался с Фудзисава и с Хияма, зачем ходил с ними в Ююкан, присутствовал на банкете на загородной даче Хияма в Мукодзима? Чтобы лучше присмотреться к ним, чтобы своими ушами услышать то, о чем раньше знал только понаслышке, и в конечном итоге, чтобы таким образом лучше разведать врага… Нет, все эти предлоги тоже никуда не годились. Конечно, он никогда и мысли не допускал отказаться от своих убеждений, которые вынашивал в течение долгих двадцати лет, и ни с того ни с сего продаться врагам теперь, когда седина уже убелила его голову. Но ведь они-то и в самом деле собирались его купить! Вспоминая, как решительно он отверг это их предложение и вернулся к себе в деревню, старый Хигаси не мог не испытывать чувство удовлетворения, но самый факт того, что он позволил себе приблизиться к противнику, допустил, чтобы они приценивались к нему, уже означал» что ни говори, что он пошел на уступку, позволил врагу распоряжаться собой! Стыдясь незапятнанной белизны снегов Фудзи, падавших хлопьями на его чело, старый Хигаси вновь и вновь отряхивал прах столицы со своих дорожных одежд, и все-таки на душе у него было тяжело.

Но не только это терзало старика.

Попав в столицу после двадцатилетнего перерыва, он почувствовал себя удивительно отставшим от жизни. Он пытался сердито спорить с этим чувством в душе, ко ощущение отсталости, словно тень, неотступно следовало за ним на протяжении всего времени его пребывания в столице. Может быть, это странное чувство возникло из-за резкого расхождения между его представлениями о жизни и тем, что он увидел, из-за его неправильной оценки современного порядка вещей? Старый Хигаси с гневом отверг подобное предположение. Он проклял современные порядки и вновь благословил свои убеждения. Но эти сомнения влекли за собой нелегкие раздумья.

В сотый, в тысячный раз вызывая в памяти словесный поединок, который произошел там, на даче у Хияма, сравнивая позицию своих противников со своей, старый Хигаси мысленно договаривал то, что не успел сказать им в тот вечер, клеймил их пороки, на которые должен был, но не успел тогда указать. И теперь, взвешивая хладнокровно на досуге вопрос о том, на чьей же стороне была правда, старый Хигаси приходил в замешательство. Да, они насквозь прогнили, они легкомысленны и ветрены. Взяв в руки власть, они помышляют лишь о собственной выгоде, они маскируют свою корысть пышными фразами, пустыми отговорками – это безусловно факт. В какие бы одежды они ни рядились – сердцевина у них гнилая. Какого бы тумана ни напускали с помощью красноречия – истинная сущность их видна с первого взгляда. И что же? Разве победа в этом сражении досталась ему, Хигаси, а его противники потерпели поражение? Рассуждая логически, борьба должна была бы закончиться именно так, но в действительности триумф выпал как раз на их долю, а он оказался разбитым наголову…

Почему же он побежден, что привело его к поражению? Они говорили, что он отстал от эпохи… Неужели между его взглядами и современной эпохой такая пропасть? Хорошо, допустим, что эта пропасть действительно существует. Но неужели каждый неизбежно должен подчиниться требованиям этой самой «современной эпохи»? Неужели дух этой «современной эпохи» является высшим критерием?

Душа старого Хигаси была охвачена сомнениями.

3

Тот, кто живет в глуши, кто привык к размышлениям в одиночестве, тот, для кого единственным собеседником является собственная тень на стене, нередко попадает в плен узких, предвзятых суждений. Но старый Хигаси обладал слишком трезвым рассудком, чтобы стать рабом ограниченных, убогих воззрений.

В самом деле, знать наверняка – лучше, чем теряться в догадках; видеть своими глазами – лучше, чем ловить случайные слухи. Поездка в Токио после двадцатилетней жизни в деревне помогла ему лучше узнать и врага и самого себя, и она заставила его пересмотреть отчасти свои взгляды на нынешнее правительство.

Он убедился, что враги купаются в роскоши и предаются излишествам, но они гораздо сильнее, чем можно было предполагать. Словесное сражение на даче Хияма было, так сказать, рекогносцировкой, не более, но и в этой мимолетной стычке он понял, что меч врага острее, чем он думал, и с горечью почувствовал, что его собственная рука слабее, чем пыл души. А они, презрительно называвшие его провинциалом, ограниченным человеком с шорами на глазах… Да, он вынужден признать, что чем выше положение, занимаемое человеком в обществе, тем шире его горизонты… Это правительство, которое он упрекал за разврат, за то, что оно ведет страну к гибели, против ожидания нередко действует в ногу со временем, использует преимущества, дарованные самой жизнью. Одним словом, цитадель правительства Мэйдзи, с которой, по его предположениям, можно было покончить одним ударом, оказалась намного крепче, чем он ожидал…