Оноре Бальзак - Шуаны, или Бретань в 1799 году Страница 53

— Сумасшедшая женщина! — воскликнул маркиз. — Вздумала требовать...

— Шевалье дю Висар, — продолжал Гюден, прерывая его, — ответил, что если бы дали ему деньги, обещанные от имени короля...

— Довольно, аббат... Мне все понятно. Эта сцена была подготовлена заранее. Не так ли? И вы являетесь послом...

— Я, маркиз? — снова прервал его аббат. — Напротив, я решительно стану поддерживать вас, и, надеюсь, вы будете ко мне справедливы и поверите, что восстановление алтарей во Франции, восстановление короля на троне его отцов представляют для моих смиренных трудов награду гораздо более заманчивую, нежели сан епископа Рейнского, который вы мне...

Аббат не посмел продолжать свою речь, ибо при этих словах маркиз горько усмехнулся. Но тотчас молодой предводитель отогнал от себя печальные мысли, лицо его приняло строгое выражение, и он пошел вслед за аббатом в комнату, из которой доносились сердитые голоса.

— Я здесь не признаю ничьей власти, — кричал Рифоэль, бросая на окружающих горящие взгляды и хватаясь за эфес сабли.

— А власть здравого смысла вы признаете? — холодно спросил маркиз.

Молодой шевалье дю Висар, более известный под своим родовым именем — Рифоэль, умолк, увидев главу католической армии.

— Что-нибудь случилось, господа? — спросил молодой предводитель, вглядываясь в разъяренные лица спорщиков.

— Да, случилось, маркиз, — ответил ему знаменитый контрабандист, смущенный, как простолюдин, который, очутившись перед вельможей, вначале чувствует на себе ярмо предрассудков, а затем, перешагнув преграду, отделяющую его от знатного человека, видит в нем равного себе и уже не знает никаких границ. — Да, кое-что случилось, — повторил он, — и вы явились очень кстати. Я не мастер на льстивые речи и объясняюсь напрямик. Всю прошлую войну я командовал отрядом в пятьсот человек. С тех пор как мы снова взялись за оружие, я завербовал на службу королю тысячу ребят, и головы у них такие же упрямые, как у меня. Вот уже семь лет, как я рискую жизнью ради правого дела. Я вас за это не упрекаю, но, знаете, всякий труд требует оплаты. Так вот, для начала я хочу называться господин де Котро и желаю, чтобы за мной признали чин полковника, иначе я сговорюсь с первым консулом и принесу ему повинную. Видите ли, господин маркиз, у меня и у моих людей есть чертовски назойливый кредитор, и приходится всегда удовлетворять его требования!.. Вот он, — добавил контрабандист, хлопнув себя по животу.

— Скрипачи уже пришли? — насмешливо спросил маркиз у г-жи дю Га.

Но контрабандист грубо затронул тему, слишком важную для этих людей, столь же расчетливых, как и честолюбивых; слишком долго они ждали подтверждения своих надежд на королевские милости, и поэтому презрительный вопрос их молодого предводителя не мог положить конец этой сцене. Юный и горячий шевалье дю Висар быстро загородил дорогу Монторану и схватил его за руку, чтобы тот не ушел.

— Берегитесь, маркиз! — сказал он. — Вы слишком пренебрежительно относитесь к людям, имеющим некоторое право на признательность того лица, чьим представителем вы здесь являетесь. Нам известно, что его величество дало вам полномочия устанавливать наши заслуги, за которые нам полагается награда... на земле или на том свете, — ведь эшафот поджидает нас каждый день. Про себя скажу, что чин генерал-майора...

— Вы хотите сказать — полковника?

— Нет, маркиз. Шарет уже произвел меня в полковники, мое право на чин, о котором я говорю, совершенно бесспорно, и я хлопочу в данную минуту не о себе, но обо всех моих храбрых соратниках, ибо их заслуги еще надо засвидетельствовать. Для этого достаточно вашей подписи, и до поры до времени они удовлетворятся обещаниями. И надо признаться, — шепотом добавил дю Висар, — что это очень немного. Но, — громко сказал он, — когда в Версале взойдет солнце и озарит счастливые дни монархии, легко ли будет преданным людям, которые помогали королю завоевать Францию в самой Франции, легко ли им будет добиться милости для своих семей, пенсий для вдов, возвращения земель и прочего имущества, которое у них так некстати конфисковали. Не думаю! Поэтому, маркиз, далеко нелишним окажутся письменные доказательства их заслуг. Я никогда не усомнюсь в короле, но не доверяю его министрам и придворным: эти бакланы будут трубить ему в уши о благе государства, о чести Франции, интересах короны и еще множество всякого вздора. А над каким-нибудь честным вандейцем или храбрым шуаном просто посмеются только потому, что он уже будет стар, потому что шпага, которую он обнажил ради правого дела, будет путаться у него в ногах, исхудавших в долгие дни лишений... Ну? Вы находите, что мы не правы?

— Вы говорите замечательно, господин дю Висар, но, пожалуй, говорите слишком рано, — ответил маркиз.

— Послушайте, маркиз, — тихо сказал ему граф де Бован, — а ведь Рифоэль, ей-богу, изложил все очень правильно. Вы-то вполне можете быть уверены, что король выслушает вас. А ведь нам придется видеть его лишь изредка, и, признаюсь вам, если вы не дадите мне честного слова дворянина добиться для меня в свое время должности обер-егермейстера Франции, какого черта я буду рисковать своей головой? Завоевать для короля Нормандию — не шуточное дело, поэтому я надеюсь также и на орден. Но, — добавил он, краснея, — мы еще успеем поговорить обо всем этом. Избави меня бог надоедать вам, по примеру этих нищих мужланов. Поговорите обо мне с королем, и этого с меня достаточно.

Каждый из главарей нашел более или менее ловкий способ осведомить маркиза о непомерной награде, какую он ждал за свои заслуги. Один скромно просил пост губернатора Бретани, другой — поместье и титул барона, третий — чин, четвертый — командование полком, и все требовали пенсий.

— А вы, барон? — спросил маркиз, обращаясь к дю Генику. — Вы разве ничего не хотите получить?

— Право, маркиз, эти господа оставили для меня только корону Франции. Что ж, я могу удовольствоваться ею!..

— Эх, господа! — сказал аббат Гюден громовым голосом. — Подумайте все-таки! В день победы ваша торопливость все испортит. Ведь королю придется сделать уступки революционерам.

— Якобинцам? — злобно крикнул контрабандист. — Пусть только король даст мне волю, — ручаюсь, что тысяча моих молодцов живо их перевешает, и мы от них избавимся.

— Господин де Котро, — сказал маркиз, — я вижу, что приглашенные уже начинают съезжаться. Мы все должны соперничать в заботах и усердии, чтобы побудить этих людей примкнуть к нашему святому делу, и вы сами понимаете, что сейчас не время заниматься вашими требованиями, будь они даже и справедливы.

С этими словами маркиз направился к двери, как будто хотел встретить первых гостей — несколько человек окрестных дворян. Но смелый контрабандист загородил ему дорогу и принял вдруг покорный и почтительный вид.

— Нет, нет, маркиз! Извините меня, но в тысяча семьсот девяносто третьем году якобинцы слишком хорошо научили нас, что не тот ест хлеб, кто его жнет. Подпишете мне вот эту бумажку, и завтра же я приведу вам полторы тысячи молодцов. Не подпишете, — я сговорюсь с первым консулом.

Бросив вокруг гордый взгляд, маркиз увидел, что дерзкие слова старого шуана и решительный его тон никого не возмущают. Только один человек, сидевший в углу, не принимал участия в этой сцене и спокойно набивал табаком глиняную трубку. Откровенное презрение к жадным ораторам, скромная поза и сочувствие, которое маркиз прочел в его взгляде, заставили де Монторана внимательнее посмотреть на этого бескорыстного служаку, и он узнал в нем майора Бриго. Вождь роялистов быстро подошел к нему.

— А ты? — сказал он. — Чего ты просишь?

— Э, маркиз! Пусть вернется король, и я буду доволен.

— А для себя?

— Для себя? Шутить изволите!

Маркиз пожал заскорузлую руку бретонца и, подойдя к г-же дю Га, сказал:

— Сударыня, я могу погибнуть в сражениях, не успев представить королю точный отчет о состоянии католической армии в Бретани. Если вам придется увидеть реставрацию, не забудьте ни этого славного человека, ни барона дю Геника. В них двоих больше преданности, чем во всех этих господах.

И он указал на вожаков, с явным нетерпением ожидавших, чтобы маркиз удовлетворил их просьбы. Все они держали в руках развернутые бумаги — вероятно, свидетельства их заслуг, удостоверенных роялистскими генералами в недавних войнах, — и все уже начинали роптать. В этой толпе аббат Гюден, граф де Бован и барон дю Геник совещались, как помочь маркизу отклонить столь непомерные притязания, ибо находили положение молодого предводителя весьма затруднительным.

Вдруг маркиз обвел это сборище своими голубыми глазами, блестевшими иронией, и сказал звонким голосом:

— Господа, я не знаю, достаточно ли широки полномочия, которыми королю угодно было облечь меня, — да, достаточно ли они широки для того, чтобы я мог удовлетворить ваши просьбы! Может быть, он не предвидел такого рвения и такой преданности. Вы сами сейчас будете судить о моих обязанностях, и, возможно, я окажусь в состоянии их выполнить.