Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей Страница 55

Получив лет десять тому назад перевод в Калнинай, ксендз Платунас нашел здесь построенный его предшественником прекрасный каменный костел, но зато совершенно развалившиеся постройки и запущенные поля. Новый настоятель горячо взялся за хозяйство. Через три года поля его стали давать невиданный в округе урожай. Но земли было немного, а хозяйственные замыслы настоятеля простирались все дальше. К счастью, под боком было помещичье имение, и Платунас заарендовал на выгодных условиях участок хорошей земли в размере среднего крестьянского надела.

На следующий год все прихожане дивились на его новую ригу. Еще через год выросли такие же хлева и амбар, а через два года — новый красивый дом. Сборы, пожертвования, толоки — все, что оба ксендза могли выжать из прихожан проповедями, обходами дворов с молебствиями и посещениями больных, помогло настоятелю так быстро стать на ноги. В глазах собратьев и курии ксендз Платунас покрыл себя славою прекрасного организатора.

Такая интенсивная хозяйственная деятельность не могла не отразиться на его пастырских обязанностях, на его жизненном укладе и на всем характере. Человек не слишком интеллигентный, падкий до мирских благ, он не любил чтения, не ощущал в себе каких-либо высоких стремлений, быстро опустился, и сквозь тонкий слой духовной культуры проступила вся грубость его упрямого, эгоистического характера.

Управителей ксендз Платунас не держал и все хозяйственные дела вел сам с помощью своей сестры, которая у него была экономкой. Надзор за хозяйством заставлял его придерживаться довольно строгого распорядка. С наступлением весны и весь сезон полевых работ он ежедневно вставал вместе с солнцем. Отправив батраков на работу и заглянув на скотный двор, он тотчас шел служить обедню.

Быстро покончив с церковными делами, завтракал, потом брал в одну руку палку, в другую бревиарий и отправлялся на скотный двор, на гумно или же в поле, поглядеть, как двигается работа. Он и присматривал за всем, и отдавал приказания, и, в случае надобности, бранил кого-нибудь, но в то же время читал бревиарий, испытывая величайшее удовлетворение от того, что, несмотря на уйму работы и всяких дел, никогда не пренебрегает такой важной обязанностью.

Придя домой обедать, он выпивал за столом рюмку водки, закусывал круто посоленным кусочком хлеба и луковицей, с отменным аппетитом ел незатейливые кушанья, а затем отдыхал за проверкой счетов. После этого опять ходил по хозяйственным делам и между делом читал вечернюю часть бревиария. Поужинав, еще с часок разговаривал с ксендзом викарием о дневных происшествиях. Потом еще раз обходил усадьбу и, удостоверившись, что коровы заперты в хлеву, лошадям задан корм, а свиньи загнаны, шел к себе в спальню, раздевался и, читая уже в постели «Maria mater gratiae, mater misericordiae…»[105], засыпал.

Так настоятель Платунас, наводя порядок в хозяйстве и славя бога, трудился на пользу себе и церкви. И как же он бывал недоволен, если не вовремя, в самую рабочую пору, приезжал кто-нибудь крестить младенца или звать к больному! Он и сердился, и попрекал, что вот, не могли подождать с крестинами до воскресенья, а к больному, как назло, зовут в такой день, когда у него пропасть работы.

— Скажите на милость, — ворчал настоятель. — Хворать в такое время! Сейчас одни лентяи хворают. Что, так уж ослабел ваш больной? — в десятый раз спрашивал он. И, услышав в десятый раз, что очень ослабел и никого не узнает, недоверчиво махал рукой.

— У вас всегда так. Чуть живот схватит, и уж никого не узнает. А приедешь, — он как ни в чем не бывало. Одна пустая трата времени…

Однако, если нельзя было послать викария, он все же ехал, так как знал по опыту, что раз уже осмелились обратиться к нему, значит, приспела крайняя необходимость. Не любили прихожане своего настоятеля, но побаивались его и по-своему уважали. Платунас был человек хоть и черствый, и несговорчивый, но справедливый.

Викарий ксендз Йонас Стрипайтис в некоторых отношениях отличался от своего настоятеля, а в других походил на него. За пять лет священства его крупное тело успело обрасти изрядным слоем сала. В красном, круглом, как полный месяц, лице было столько типично ксендзовского, что никакое платье не позволило бы ошибиться относительно его принадлежности к духовному сословию. Волосы он всегда стриг под машинку, поэтому всем бросались в глаза две жирные складки на затылке, образовавшиеся от твердого воротника сутаны.

Характер у ксендза Стрипайтиса был легкий, он любил поговорить, побалагурить и не пропускал ни одного знакомого, ни чужого, не поболтав с ним. Поэтому в приходе он пользовался большой популярностью. Мужики говорили, что он, по крайней мере, не гордец, а бабы не могли нахвалиться им.

Эти свойства очень помогли ему, когда он выступил в роли общественного деятеля. В те времена общественная деятельность духовенства начала проявляться в довольно крупных масштабах. Оно уже почувствовало потребность в сопротивлении «сицилистам» и прогрессивным элементам разного толка. Орган духовенства «Наставник» выпускал с этой целью специальное приложение «Цветики прогресса». Ксендз Стрипайтис, вообще-то небольшой охотник до чтения, усердно следил за этим изданием, настраивая себя против врагов церкви. Он первый в околотке организовал крестьян своего прихода и основал отделение «Сохи». Не довольствуясь этим, калнинский викарий ввел еще одно новшество — организовал потребительское общество «Удача» и открыл лавку колониальных товаров.

Если у настоятеля всю энергию и время поглощало хозяйство, то у викария — общественная деятельность. Ксендз Стрипайтис единолично представлял правление «Сохи» и «Удачи». Фактически он был и председателем, и казначеем, и секретарем. Кроме того, он ездил в город за товаром, весной заказывал удобрения, осенью организовывал продажу хлеба, каждый день учитывал приход и расход и целыми часами стоял за прилавком. Случалось, что сам ксендз наливал керосин, отвешивал сахар, заворачивал селедки, отпускал деготь, соль, перец или корицу.

С церковными делами ксендз Стрипайтис управлялся необычайно проворно. Усевшись в исповедальне, он смеривал взглядом вереницу кающихся и прикидывал, за какой срок разделается с ними. Кончив, проверял точность своего расчета, и если оказывалось, что он задержался дольше, чем предполагал, — ругал себя за то, что мешкал на этот раз. Поэтому он терпеть не мог, когда кающийся тянул, рассказывал со всеми подробностями или приостанавливался, вспоминая, не забыл ли чего.

— Еще что помнишь? Все?.. Ты мне сказки не рассказывай, ты выкладывай грехи… Ладно, ладно, знаю… Дальше… Сколько раз?.. Еще что? Чего хнычешь? Помни, что господь везде тебя видит, а после смерти придется отвечать за все свои дела. В покаяние один раз пройдешь на коленях крестный путь, три раза прочтешь молитвы по четкам и пять раз — по пять молитв святому духу. Запомнишь? Раскаиваешься в грехах? Обещаешь исправиться?.. Становись на колени и бей себя в грудь… — и, так как, по его мнению, в этот день набралось особенно много дел, формулу отпущения он произносил в сокращенном виде.

Когда ксендз Стрипайтис выслушивал исповедь, ему все бывало ясно, ни в какую казуистику он не вдавался, а для особо серьезных случаев, когда кающегося надо было как следует пронять и побранить, имел про запас несколько устрашающих формул по поводу тех, кто нарушает целомудрие, ругается черным словом, заводит распри, читает вольнодумные сочинения и клевещет на священнослужителей, — и повторял их каждому.

Быстро отправлял он и другие требы: крестины, похороны, панихиды, а заупокойную обедню мог отслужить за пятнадцать минут.

Настоятель Платунас и викарий Стрипайтис хорошо понимали друг друга и делились своими заботами. Викарий иногда шел с настоятелем в поле поглядеть на посевы, настоятель часто захаживал в лавку за покупками, но ни один не вмешивался в дела другого. И славно жилось им в Калнинай! Поэтому оба они предчувствовали, что третий здесь будет и лишним и надоедным. И, конечно, этот третий, только что выпущенный из семинарии новопосвященный пресвитер, ничего не поймет в их делах и многим даже будет возмущаться. То, что опытный ксендз находит вполне обычным, новичку может показаться странным или предосудительным.

По некоторым, известным одному ксендзу Стрипайтису причинам это обстоятельство слегка нарушало и его покой.

Итак, оба калнинских ксендза заранее ощетинились в ожидании своего юного собрата.

Однажды, ближе к осени, две, очевидно, прибывшие издалека подводы привлекли внимание всего села Калнинай. В первой легкой тележке сидели пожилой крестьянин и молодой ксендз, в другой прежде всего бросались в глаза большой узел с постелью, стол, пара табуреток, кровать, солидный ящик и кое-какая мелкая утварь. Жители Калнинай сразу догадались, что это перебирается новый ксёндз, о котором богомолки кое-что уже прослышали.