Оноре Бальзак - Физиология брака Страница 55

— Во всяком случае, сударь, моя совесть чиста: я вас предупредила. Этот человек обязательно принесет вам несчастье. Уж поверьте, мы, женщины, разбираемся в мужчинах. И позвольте вам заметить, что этот барон, от которого вы без ума, — человек опасный, и вы совершенно напрасно допускаете его к нам в дом. Мыслимое ли дело: вы заставляете меня принимать человека, один вид которого мне отвратителен, а попроси я вас пригласить господина такого-то, вы бы наверняка отказали, потому что заподозрили бы, что его общество мне приятно! Не стану спорить, он прекрасный собеседник, человек услужливый, любезный; впрочем, вы куда лучше.

Все это — лишь некоторые из основ женской тактики, подкрепляемой обманчивыми жестами, взглядами, от которых не укрывается ни одна мелочь, коварными переливами голоса и даже паузами, скрывающими под собой западню.

Слыша такие речи, мало кто из мужей не соблазнится поймать жену в простенькую мышеловку: он зазовет к себе и господина такого-то, и пресловутого барона — козла отпущения — в надежде выяснить, кто из них ее мнимый избранник, а кто — истинный.

О! мне не раз доводилось встречать в свете молодых шалопаев, ничего не смысливших в любви и принимавших за чистую монету ту обманчивую дружбу, какой удостаивали их женщины, вынужденные прибегать к отвлекающим маневрам и устраивать мужьям такие же прижигания, какие мужья некогда устраивали им!.. Эти невинные жертвы старательно исполняли поручения своих мнимых любовниц, нанимали им ложи, скакали верхом вслед за их каретами по Булонскому лесу; в свете этих бедолаг почитали любовниками женщин, которым они не смели даже поцеловать руку, и самолюбие не позволяло им опровергнуть эти дружеские толки; подобно молодым священникам, произносящим мессу в отсутствие паствы, эти сверхштатные служители любви наслаждались показной страстью в отсутствие истинной.

Итак, возвращаясь домой, муж осведомляется у привратника: «У нас кто-нибудь был?» — «Около двух заезжал господин барон; он хотел повидать вас, сударь, но, узнав, что вас нет дома, не стал заходить, а вот господин такой-то и теперь наверху». Вы входите в гостиную и застаете жену в обществе юного холостяка, разряженного, надушенного, щеголяющего безупречно повязанным галстуком, — одним словом, истинного денди. Он держится с вами почтительно, жена ваша в его отсутствие украдкой прислушивается — не идет ли он, а когда он приходит, танцует с ним одним; если вы запрещаете ей с ним видеться, она приходит в негодование, и лишь много лет спустя (читайте Размышление о Последних симптомах) вы обнаруживаете безгрешность господина такого-то и виновность барона.

Один из самых ловких маневров, какие нам доводилось видеть, совершила юная женщина, которая в порыве непреодолимой страсти всеми силами выказывала ненависть к тому, кого не любила, а возлюбленного щедро дарила неприметными, но бесспорными знаками внимания. В тот миг, когда муж абсолютно уверился, что она любит sigisbeo[315] и ненавидит patito[316], она совершенно сознательно, повинуясь точному расчету, вовлекла patito в такую историю, которая внушила мужу и ненавистному холостяку, что и отвращение ее, и ее любовь были равно притворными. Окончательно сбив мужа с толку, она подбросила ему страстное письмо. Наконец, однажды вечером, разыграв славно состряпанную перипетию, красавица бросилась к ногам мужа, оросила их слезами и сумела обернуть развязку себе на пользу. «Я слишком уважаю и почитаю вас, чтобы избрать себе в наперсники кого-либо другого. Я люблю! В моих ли силах совладать с этим чувством? Но в моих силах признаться во всем вам, в моих силах умолять вас о помощи: защитите меня от меня самой, спасите меня от меня. Будьте моим повелителем, будьте суровы; увезите меня отсюда, удалите того, кто виновен во всех этих несчастьях, утешьте меня; я забуду его, я об этом мечтаю. Я не хочу изменять вам. Я смиренно прошу у вас прощения за то вероломство, на какое толкнула меня любовь. Не буду скрывать, я притворялась, что люблю кузена, лишь для того, чтобы ввести в заблуждение вас; я прекрасно отношусь к кузену, но люблю я... О, простите меня!.. Любить я могу только... (Горькие слезы.) О, уедем, оставим Париж». Она рыдала, растрепавшиеся волосы упали ей на плечи, туалет ее пришел в полный беспорядок; часы пробили полночь, и муж простил грешницу. Отныне кузен мог появляться в доме беспрепятственно, и Минотавр насытился еще одной жертвой.

Как бороться с подобными противниками? Они хитроумны, как все участники Венского конгресса[317] вместе взятые; они одинаково хорошо умеют и сдаваться, и ускользать. Какой мужчина настолько гибок, чтобы, забыв на время о своей силе и мощи, устремится вдогонку за женой по этому лабиринту?

Постоянно лгать, чтобы разведать правду, и говорить правду, чтобы разоблачить ложь; внезапно менять расположение батарей; заклепывать орудие, уже готовое выстрелить; вместе с противником взбираться на гору, чтобы через пять минут спуститься на равнину; идти за ним по пятам, не отставая ни на шаг, пусть даже он будет петлять, как заяц; если нет другого выхода, повиноваться, но при малейшей возможности оказывать пассивное сопротивление; подобно юному музыканту, который в одно мгновение пробегает пальцами всю клавиатуру рояля от самой низкой ноты до самой высокой, пробегать мысленно всю гамму предположений и угадывать то тайное намерение, которое движет женщиной; опасаться ее ласк и видеть в них не столько источник наслаждения, сколько следствие умысла, — все это детские забавы для людей, наделенных острым умом и ясным, цепким воображением, людей, которые умеют действовать и размышлять одновременно; однако огромное множество мужей трепещут при одной мысли о том, чтобы применить все эти принципы к своим женам.

Они полагают, что куда важнее научиться кое-как играть в шахматы или проворно забивать в лузу бильярдный шар, и тратят все свои силы именно на это.

Они объяснят вам, что неспособны постоянно напрягать ум в ущерб всем своим привычкам. Тут-то женщина и торжествует. Она сознает, что — пусть ненадолго — сделалась умнее и решительнее мужа, и в душе ее рождается презрение к главе семейства.

Если многие мужчины не хозяева в собственных домах, то виной тому недостаток не доброй воли, но таланта.

Что же до мужей, которые принимают вызов и вступают в недолгую, но страшную схватку с женой, им, надо признать, потребна великая нравственная сила.

Ведь тому, кто решился прибегнуть к описываемой нами тайной стратегии, зачастую уже нет нужды расставлять исчадиям ада, именуемым женщинами, ловушки и западни. Толку от этого не будет: стоит женщинам достичь некоторого мастерства в искусстве притворства, и лица их становятся непроницаемы, как сама смерть. Приведу пример.

Утро. Одна из самых молодых, прелестных и остроумных парижских кокеток нежится в постели; у изголовья ее сидит один из самых дорогих ее друзей. Красавице приносят письмо от другого друга, человека неистового, которому она позволила забрать над собою некоторую власть.

Записка начертана карандашом и гласит:

«Мне известно, что г-н С*** теперь у вас; я жду его, чтобы пустить ему пулю в лоб».

Госпожа Д*** спокойно продолжает беседу с господином С*** и просит его принести ей красную сафьяновую папку; он исполняет приказание.

— Спасибо, милый! — говорит она. — Продолжайте, я слушаю.

С*** рассказывает, она подает реплики и одновременно пишет следующую записку:

«Если вы ревнуете меня к С***, стреляйтесь на здоровье оба; умереть вы умрете, но вот отдать Богу душу... для этого ее надо иметь».

— Друг мой, — обращается она к С***, — зажгите вот эту свечку, прошу вас. Благодарю, вы просто прелесть. Теперь, сделайте милость, позвольте мне одеться, а сами тем временем отдайте это письмо господину д'А***, который ждет у дверей.

Все это она произносит с беспримерным хладнокровием, недрогнувшим голосом, не выдав ни тоном, ни выражением лица ни малейшего волнения. Дерзкий ход увенчался полнейшим успехом. Господин д'А***, получив ответ из рук господина С***, мгновенно успокоился; больше того, ему стоило немалого труда не расхохотаться в лицо подателю письма.

Но чем больше факелов бросим мы в страшную пропасть, которую пытаемся исследовать, тем глубже она нам покажется. Поистине у пропасти этой нет дна. Мы убеждены, что книга наша сделается куда интереснее и поучительнее, если мы покажем, как применялись наши стратегические принципы в эпоху, когда женщины предавались пороку с непревзойденной изощренностью. Пример рождает больше максим и демонстрирует больше способов обороны, чем любая теория.

Однажды, в конце обеда, устроенного князем Лебреном[318] для нескольких близких друзей, гости, разгоряченные шампанским, коснулись в разговоре неисчерпаемой темы — женских хитростей. Речь зашла о недавней истории с ожерельем, героиней которой называли графиню Р. Д. С. Ж. Д. А.[319]