Пэлем Вудхауз - Том 1. Дживс и Вустер Страница 55

Наконец мы выехали из Лондона, я получил возможность отвлекаться на разговоры, не рискуя врезаться в идущую впереди машину или задавить пешехода, и объявил прения открытыми.

— Дживс, вы не забыли о нашем вчерашнем разговоре?

— Нет, сэр.

— Надеюсь, важнейшие вехи изложенных мною событий хранятся на скрижалях вашей памяти?

— Да, сэр.

— Вы уже размышляли на эту тему?

— Да, сэр.

— Что-нибудь надумали?

— Пока нет, сэр.

— Понятно, я на это особенно и не рассчитывал. Тут требуется время.

— Да, сэр.

— Вся беда в том, — сказал я, крутанув руль, чтобы не задавить перебегавшую дорогу курицу, — что в лице Роберты Уикем мы имеем дело с натурой пылкой и высокомерной.

— Да, сэр.

— А девушек, обладающих пылкими и высокомерными характерами, следует всячески ублажать. А не называть распутной Иезавелью с морковными патлами.

— Ни в коем случае, сэр.

— Если бы меня кто-то назвал Иезавелью с морковными патлами, я бы точно обиделся. Кстати, кто такая эта Иезавель? Имя вроде знакомое, но хоть убей не вспомню.

— Это из Ветхого завета, сэр. Царица Израиля.[82]

— Ну как же, конечно, царица. Скоро и свое-то имя забуду. Ее ведь потом съели псы, верно?

— Да, сэр.

— Не слишком приятный конец, что и говорить.

— Да, сэр.

— Такая уж, значит, судьба. Кстати, о возможности быть съеденным псами: в «Бринкли-Корте» сейчас живет такса, при первой встрече с ней у вас может создаться впечатление, что она смотрит на вас как на легкую закуску в перерывах между более обстоятельными приемами пищи. Не обращайте внимания. Это все показное. В этой воинственности…

— «…в ней много слов и страсти, нет лишь смысла[83]», сэр?

— Именно так. Пустое бахвальство. Несколько ласковых слов, и пес к вам будет прикован… как это вы тогда выразились?

— …«прикован стальными обручами[84]», сэр?

— Двух минут хватит. Он и мухи не обидит, просто ему нужно держать фасон, потому что его назвали Крошкой. Когда псу изо дня в день кричат «Крошка, Крошка», он чувствует, что должен как-то доказать свою состоятельность, это всякому ясно. Вопрос самоуважения.

— Совершенно верно, сэр.

— Крошка вам понравится. Славный пес. У него уши наизнанку. Отчего все таксы ходят с ушами наизнанку?

— Не знаю, сэр.

— Вот и я тоже. Хотя частенько об этом думал. Однако, хороши же мы, Дживс. Болтаем о разных Иезавелях и таксах, когда должны сосредоточить всю умственную энергию на…

Я умолк на полуслове. Мое внимание привлекла придорожная гостиница. Вернее, не сама гостиница, а то, что стояло перед гостиницей, а именно двухместный ярко-красный автомобиль с открытым верхом, в котором я узнал машину Бобби Уикем. Я тотчас понял, в чем дело. Возвращаясь обратно в «Бринкли» после двух дней, проведенных в материнском доме, она почувствовала, что становится жарко, и притормозила возле этого заведения, чтобы пропустить чего-нибудь холодненького. Кстати, очень разумная мысль. Ничто так не восстанавливает силы в жаркий летний полдень, как животворящий источник влаги.

Я нажал на педаль тормоза.

— Дживс, вы не возражаете, если я попрошу вас подождать меня минутку?

— Разумеется, сэр. Хотите поговорить с мисс Уикем?

— А, так вы тоже узнали ее машину?

— Да, сэр. Она выделяется из общего ряда.

— Как и ее хозяйка. Мне кажется, я должен попытаться что-то сделать для мирного разрешения конфликта путем ласковых увещеваний. Стоит попробовать, как по-вашему?

— Вне всякого сомнения, сэр.

— Как говорится, попытка — не пытка. Придорожная гостиница — она называлась «Лиса и гусь», что, впрочем, к делу не относится, — ничем не отличалась от всех прочих придорожных гостиниц: внутри было полутемно, прохладно, пахло пивом, сыром, кофе, соленьями — одним словом, крепким английским крестьянским хозяйством. С улицы сразу попадаешь в уютный маленький зал с развешанными по стенам пивными кружками и расставленными там и сям столиками и стульями. На одном из стульев за одним из столиков сидела Бобби Уикем со стаканом имбирного эля в руках.

— С ума сойти, Берти! — сказала она, когда я ее окликнул. — Откуда ты взялся?

Я объяснил, что возвращаюсь на машине из Лондона в «Бринкли».

— Смотри, как бы твое авто не угнали. Могу поспорить, ты оставил ключи в машине.

— Оставил, но вместе с Дживсом, который бдительно несет там бессменную вахту.

— Так ты прихватил с собой Дживса? Я думала, он в отпуске.

— Он любезно согласился его прервать.

— Какая преданность!

— Сказал ему, что он мне нужен, и он не колебался ни секунды.

— А для чего он тебе так нужен?

Пришла пора перейти к ласковым увещеваниям. Я понизил голос до конфиденциального шепота, но когда она спросила, где я умудрился застудить горло в такую жару, заговорил громче.

— Мне кажется, он может кое-что уладить.

— Что именно?

— Скажем, вашу ссору с Селедкой, — сказал я и начал с величайшей осторожностью подбираться к сути. Я знал, что должен очень тщательно выбирать выражения, потому что с натурами пылкими и высокомерными надо действовать очень осмотрительно, особенно если у них рыжие волосы, как у Бобби. Если ей вдруг померещится в моих словах что-то оскорбительное, она тотчас обидится, а если Бобби обиделась, ей ничего не стоит взять со стола бутылку с имбирным элем и треснуть меня по башке. Я не утверждаю, что она обязательно это сделает, но сбрасывать со счетов такую возможность тоже не следует. Поэтому я очень плавно подгребал к своей цели.

— Начну с того, что Селедка мне все рассказал, и я знаю от очевидца — или правильнее будет сказать «от ухослышца» — все подробности вашего последнего телефонного разговора. Не сомневаюсь: ты сейчас подумала, что такая откровенность не делает ему чести. Но не забывай, что мы вместе росли, а делиться сердечными тайнами с человеком, с которым ты дружишь с детства, вполне естественно. Как бы там ни было, он начал изливать мне свою душу, и не успел он опорожнить ее до половины, как я заметил, что он просто вне себя от горя — лицо налилось кровью, глаза вращаются, как у буйнопомешанного, вот-вот завопит «о, смерть, где твое жало?[85]»

Я увидел, как она вся затрепетала, и старался не упускать из виду бутылку с имбирным элем. Но даже если бы она схватила бутылку и раскроила мне череп, это не произвело бы столь ошеломляющего впечатления, как слова, которые слетели с ее губ:

— Бедненький! — вздохнула она.

Я до этого заказал себе джин с тоником. Услышав ее восклицание, я сделал большой глоток.

— Ты сказала «бедненький»?

— Да, я сказала «бедненький», хотя правильнее было бы сказать «глупенький». Подумать только, он принял все за чистую монету. Уж ему-то следовало бы знать, что на самом деле я ничего такого не думала.

Я твердо решил докопаться до истины.

— И все твои угрозы были так, пустые слова?

— Я просто разозлилась и спустила на него всех собак. Господи, разве девушка не имеет право разозлиться? Я и представить себе не могла, что он так расстроится. Реджи все всегда понимает буквально.

— Выходит, шалун Амур снова при деле?

— Трудится, не покладая рук.

— Иначе говоря, вы по-прежнему пара влюбленных голубков?

— Именно так. Может быть, я действительно верила в то, что говорила, но всего минут пять, не больше.

Я глубоко вздохнул, но тут же пожалел об этом, потому что вместе с воздухом вдохнул в легкие остатки джина с тоником.

— А Селедка об этом знает? — спросил я, когда мне удалось, наконец, прокашляться.

— Еще нет. Я как раз еду, чтобы все ему рассказать.

Тут я, наконец, осмелился спросить о том, что мне особенно важно было знать, причем наверняка.

— Тогда, если я правильно понял, для меня свадебный колокольный звон отменяется?

— Боюсь, что так.

— Ничего страшного. Как скажешь.

— Не хочу, чтобы меня посадили за двоемужество.

— Лучше не рисковать. Значит, на сегодня твой выбор — это Селедка. Я тебя вполне понимаю. Идеальный спутник жизни.

— Золотые слова. Он чудо, верно?

— Отличный парень.

— Я бы не пошла ни за кого другого, пусть бы он, как царь Соломон, прислал мне в дар обезьян, слоновую кость и павлинов.[86] Расскажи мне, каким он был в детстве?

— Да таким же, как все.

— Не может такого быть!

— Ну, разве что вытаскивал людей из горящих зданий и спасал голубоглазых детишек из-под копыт скачущих лошадей.

— Он часто совершал все эти подвиги?

— Чуть ли не ежедневно.

— И он был гордостью школы?

— Конечно.

— Правда, судя по его рассказам, сама школа не стоила того, чтобы становиться ее гордостью. Что-то вроде «Дотбойз-холла[87]».