Арчибалд Кронин - Замок Броуди Страница 56

— Я понимаю ваши чувства, они вполне естественны, — снова начал гость, — вы нас уже считаете своими врагами. Но, право, это не совсем так. В известном смысле мы с вами, конечно, конкуренты, но опыт показал, что часто двум предприятиям одного и того же характера — вот как ваше и наше — выгодно бывает объединиться.

— Вот как! — бросил иронически Броуди, когда его собеседник сделал внушительную паузу. Тот, не зная, какой человек перед ним, и не замечая симптомов нарастающего в нем гнева, с воодушевлением продолжал:

— Да, именно так, мистер Броуди. Мы находим, что такая комбинация даст возможность привлечь больше покупателей, а это, конечно, выгодно для обоих магазинов. Мы увеличим торговлю и будем делать барыши! Вот наша арифметика, — заключил он, как ему казалось, очень эффектно.

Броуди смотрел на него ледяным взглядом.

— Все, что вы тут наговорили, — гнусное вранье, — сказал он грубо. — Не думайте, что вам удастся мне заговорить зубы, и не ставьте мое предприятие наравне с вашим ярмарочным балаганом, торгующим побрякушками. Вы пришли сюда как браконьеры, чтобы поохотиться в чужих владениях, и я поступлю с вами, как поступают с браконьерами.

Посетитель усмехнулся:

— Вы шутите, конечно. Я представитель фирмы, пользующейся солидной репутацией, у нас повсюду имеются филиалы, мы не браконьеры. Открыть здесь новое отделение поручено мне, и я хочу с вами объединиться. А вы, — добавил он льстиво, — вы вовсе не похожи на человека, неспособного понять выгодность такого сотоварищества.

— Не говорите мне о вашем проклятом сотовариществе, — закричал Броуди. — Это вы, видно, называете так кражу клиентуры у других предприятий?

— Надеюсь, вы не собираетесь нас убеждать, что имеете какое-то монопольное право на торговлю шляпами в Ливенфорде? — возразил уже с некоторым негодованием представитель Манджо.

— Наплевать на право! В моих руках сила, и я вас уничтожу! — Он выразительным жестом согнул свои мощные бицепсы. — Я разорю вас в пух и прах.

— Право, мистер Броуди, это детские рассуждения. Объединяться всегда выгоднее, чем конкурировать. Впрочем, если вы предпочитаете войну, — он сделал жест извинения, — так у нас, знаете ли, большие преимущества. Нам уже и раньше, при аналогичных обстоятельствах, приходилось снижать цены, и мы свободно можем сделать это и сейчас.

Броуди бросил пренебрежительный взгляд на визитную карточку, которую до тех пор мял в руке.

— Послушайте, мистер… э… мистер… ну, все равно, как вас там зовут… вы говорите, как говорят в грошовых романах. Я не намерен ни на один фартинг снизить цены, — протянул он с презрительным сожалением. — У меня здесь большие связи, вот и все, и такой человек, как я, сумеет их сохранить.

— Что ж, я вижу, вы во что бы то ни стало добиваетесь открытой вражды между нами, — отрывисто заметил посетитель.

— Клянусь Богом, — загремел Броуди, — вот первое верное слово, какое я от вас услышал за все время, и надеюсь, что оно будет и последним!

После этих достаточно недвусмысленных заключительных слов представитель Манджо повернулся и спокойно вышел из лавки, а на следующий день — пятнадцатого марта — в помещении рядом появилась небольшая бригада рабочих.

Они начали работать, выводя Броуди из себя шумом, который производили, каждым стуком молотков, который с раздражающей монотонностью отдавался у него в мозгу. Даже во время перерывов, когда было тихо, их присутствие не давало Броуди покоя, он ожидал, что вот-вот возобновится это стаккато молотков, и, когда оно начиналось, кровь в его висках стучала тем же самым опасным ритмом. Когда сквозь смежную стену доносился режущий визг пил, он вздрагивал, как будто эти пилы пилили ему кости, а холодный стальной звук зубил о камень заставлял его хмуриться, как будто это они высекали в его лбу, между глазами, глубокую вертикальную морщину ненависти.

Помещение приводилось в порядок. Рабочие трудились усердно и, стремясь возможно скорее закончить свое дело, работали сверхурочно: двойная плата, видно, ничего не составляла для фирмы Манджо! К концу недели были сняты ветхие оконные рамы, дверь, полки и прилавок, все обветшавшие остатки прошлого, и теперь оголенный фасад лавки зиял перед Броуди ухмыляющейся маской, в которой окна без рам напоминали слепые глазные впадины, а пустой прямоугольник дверей — разинутый беззубый рот. Потом пришли маляры и штукатуры и соединили свои усилия с усилиями столяров и каменщиков. Благодаря их трудам и искусству общий вид лавки заметно менялся с каждым днем. Броуди бесила каждая фаза этого процесса, и его растущая антипатия к преобразившемуся зданию распространялась и на рабочих, которые, не жалея труда, так прекрасно его перестроили, сделали его самым красивым и самым современным магазином в городе. Когда один из этих людей как-то раз зашел к Броуди и, дотронувшись до шапки, вежливо попросил разрешения взять ведро воды, чтобы вскипятить чай себе и товарищам, так как у них временно закрыт водопровод, Броуди выгнал вон удивленного рабочего. «Воды! — прорычал он. — Вода вам понадобилась? И вы имеете нахальство приходить сюда за тем, что вам нужно! Ничего вы не получите. Если бы даже вся ваша банда жарилась в аду, я бы ни одной каплей не смочил ничьего языка. Убирайтесь вон!»

Но его недоброжелательство не мешало ходу работы, оно даже, как казалось самому Броуди, ускоряло ее, и он со злобой наблюдал, как вставили толстые зеркальные стекла, отливавшие зеленоватым блеском, как за ночь, словно грибы, вырастали ящики для образцов со стеклянными крышками. Появилась и нарядная вывеска — она так и сверкала! И наконец, в довершение всего, перед его глазами в ярком свете дня над входом водрузили модель громадного, щедро позолоченного цилиндра, который при малейшем ветерке весело покачивался.

Все это время Броуди перед людьми ничем не обнаруживал своих чувств. Он щеголял спокойным равнодушием, гордость не позволяла ему говорить о том, что его мучило. Перед знакомыми, шутившими насчет вторжения его конкурента, он делал мину глубочайшего пренебрежения к новой фирме и напоенные желчью остроты Грирсона в Философском клубе отражал притворной беспечностью и высокомерным безразличием.

Общее мнение было таково, что Броуди, несомненно, одержит победу над пришельцами.

— Я считаю, что они продержатся месяцев шесть, не больше, — сказал группе избранных мэр Гордон как-то вечером в клубе, в отсутствие Броуди. — А потом Броуди их выживет отсюда. Если его заденешь — это настоящий дьявол! Право, он вполне способен подложить заряд пороха под их красивую лавку.

— Это был бы рискованный номер при его склонности легко взрываться, — вставил Грирсон.

— Он их уничтожит, — повторил мэр. — Я просто поражаюсь Джемсу Броуди. Не знаю ни одного человека, который способен был бы, как он, перенести такую ужасную неприятность и срам из-за дочери, глазом не моргнув, не вешая голову ни на миг. Когда он чего-нибудь захочет, он превращается в настоящего сатану.

— А я вовсе не так в этом уверен, как вы, Гордон, нет, нет, — возразил кто-то. — Я не уверен, что он своей необузданностью сам не испортит все дело. Ведь он упрямством перещеголяет любого мула. Потом, знаете, Гордон, он до того зазнается, что людям, даже тем, кому он сначала нравился, начинают уже немного надоедать его спесь и барские замашки. Это совсем как семга: съешь немножко — приятно, а если тебя будут ею кормить все время, так тебя от нее начнет мутить.

Видя себя предметом общего внимания и улавливая довольно благосклонный оттенок этого внимания, Броуди решил, что общество поощрительно относится к нему, как к защитнику старого почтенного уклада в городе от нашествия сторонников модной мишуры, и еще больше стал заботиться о своей наружности, заказал себе два новых костюма из самого лучшего и дорогого сукна, купил у ювелира на площади красивую опаловую булавку в галстук, которую и носил теперь вместо прежней простой золотой подковы. Эта булавка немедленно обратила на себя внимание его приятелей, она переходила из рук в руки, и все восторгались ею.

— Я хоть и не знаток, а вижу, что камень хороший, — сказал, посмеиваясь, Грирсон. — Надеюсь, его покупка вас не разорила.

— Нечего мерить на свой аршин. Я сам знаю, чтó мне по средствам, а что нет, — обрезал его Броуди.

— Ну, ну, не сердитесь, я и не думал сравнивать ваши достатки со своими. Вы так сорите деньгами, что у вас их, наверное, целая куча. Ручаюсь, что и на черный день немало отложено, — пришепетывая, сказал Грирсон, проницательно и насмешливо заглядывая Броуди в глаза.

— Говорят, опал приносит несчастье. У свояченицы моей было кольцо с опалом, и оно принесло ей уйму всяких бед. В том самом месяце, когда она купила его, она поскользнулась и сильно расшиблась, — сказал Пакстон.