Том 5. Багровый остров. Пьесы, повесть, черновые варианты романа «Мастер и Маргарита» 1928–1931 гг. - Михаил Афанасьевич Булгаков Страница 56

Бетси. Какое у него вдохновенное лицо!..

Сизи. Дайте мне сто червей, и у меня будет вдохновенное. В первом акте царя угробили...

Кири (мутно). Деньги... червонцы...

Попугай. Червонцы! Червонцы!

Кири. А... Чердак, шестнадцать квадратных аршин, и лунный свет вместо одеяла... О, вы, мои слепые стекла, скупой и жиденький рассвет!.. Червонцы!.. Кто написал «Багровый остров»? Я, Дымогацкий, Жюль Верн. Долой пожары на Мещанской... бродячих бешеных собак... Да здравствует солнце... океан... Багровый Остров!..

Гробовая тишина.

Сизи. А вот таких монологов, небось, в пьесе не пишет!

Все. Тссс...

Кири. Кто написал «Багровый остров»?

Лорд. Вы, вы, Василий Артурыч... Уж вы простите, ежели я наорал на вас под горячую руку. Да... да... Старик Геннадий вспыльчив...

Савва. Увлекающийся молодой человек! Я сам когда-то был таков... Это было во времена военного коммунизма... Что теперь...

Кири. А репортеры, рецензенты!.. Ах... так... Дома ли Жюль Верн? Нет, он спит, или он занят, он пишет... Его не беспокоить!.. Зайдите позже... Его пылающее сердце не помещается на шестнадцати аршинах, ему нужен широкий вольный свет...

Леди. Как он интересен!..

Дирижер. Оркестр поздравляет вас, Василий Артурыч!

Кири. Мерси... спасибо, данке зер. Прошу вас, граждане, ко мне, на мою новую квартиру, квартиру драматурга Дымогацкого — Жюль Верна, в бельэтаже с зернистой икрой — я требую музыки!..

Дирижер. Не продолжайте, я уже понял...

Оркестр играет из «Севильского цирюльника».

Кири (Лорду). Что, мой сеньор? Вдохновенье мне дано, как ваше мненье?.. Что, мой сеньор?

Лорд. Дано, дано, Василий Артурыч... дано, дано!.. Кому же оно дано, как не вам!

Кири. Коль славен наш Господь в Сионе... ах, далеко нам до Типперэри...

Савва. Это он про что?

Паспарту. Осатанел от денег... Легкое ли дело!.. Сто червонцев!.. Геннадий Панфилыч! Кассир спрашивает, разрешили ли?.. Можно ли билеты продавать?

Лорд. Можно, должно, нужно, непременно, немедленно!

Музыка.

Пусть обе кассы торгуют от девяти до девяти!.. Сегодня, завтра, ежедневно!..

Кири. И вечно!

Лорд. Снять «Эдипа»... Идет «Багровый Остров»! Метелкин, дать световые анонсы!

Паспарту. Есть, Геннадий Панфилыч!

На корабле, на вулкане, в зрительном зале вспыхивают огненные буквы: «“Багровый Остров” сегодня и ежедневно!»

Кири. И ныне, и присно, и во веки веков!

Савва. Аминь!

Занавес

Бег. Восемь снов. Пьеса в пяти действиях

Бессмертье — тихий, светлый брег;

Наш путь — к нему стремленье.

Покойся, кто свой кончил бег!..

Жуковский.

Действующие лица

Серафима Владимировна Корзухина, лет 25, петербургская дама.

Сергей Павлович Голубков, лет 29, сын профессора-идеалиста.

Высокопреосвященный Африкан, архиепископ Симферопольский и Кара-Базарский, архипастырь именитого воинства, он же, страха ради иудейска, химик Махров.

Паисий — монах.

Баев — товарищ.

Первый буденновец.

Второй буденновец, с фонарем.

Григорий Лукьянович Чарнота, 35 лет, запорожец по происхождению, генерал-майор, командующий сводной кавалерийской дивизией в армии генерала Врангеля.

Барабанчикова — мадам, существующая исключительно в воображении генерала Чарноты.

Люська, походная жена генерала Чарноты.

Крапилин, вестовой Чарноты, человек, погибший из-за своего красноречия.

Маркиз де Бризар, обрусевший француз, командир гусарского полка в дивизии Чарноты.

Гусарский ротмистр той же дивизии.

Игумен дряхлый и начитанный.

Монахи.

Роман Валерианович Хлудов, 35 лет.

Голован, есаул, адъютант Хлудова.

Белые штабные офицеры.

Комендант станции.

Начальник станции.

Николаевна, жена начальника станции.

Олька, дочь начальника станции, 4-х лет.

Корзухин Парамон Ильич, муж Серафимы, лет 45.

Тихий, начальник контрразведки.

Скунский — служащий в контрразведке.

Гаджубаев — тоже.

Главнокомандующий вооруженными силами Юга России.

Его конвойные казаки.

Летчик.

Личико в кассе.

Артур Артурыч — тараканий царь.

Фигура в котелке и в интендантских погонах.

Турчанка-мамаша.

Проститутка-красавица.

Английские, французские и итальянские моряки.

Трое в павлиньих перьях, с гармошками.

Турецкие и итальянские полицейские.

Мальчишки (турки и греки).

Муэдзин.

Армянские и греческие головы в окнах.

Антуан Грищенко, лакей Корзухина.

Грек Дон-Жуан.

Сон первый происходит в Северной Таврии в октябре 1920 года.

Второй сон — где-то в Крыму в начале ноября 1920 года.

Третий и четвертый — в начале ноября в Севастополе.

Пятый и шестой — в Константинополе, летом 1921 года.

Седьмой — в Париже, осенью 1921 года.

Восьмой, последний — осенью 1921 года, в Константинополе.

Действие первое

Сон первый

...Мне снился монастырь...

Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «...Святителю отче Николае...» Из тьмы возникает скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви, где-то в Северной Таврии. Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продаются свечи, широкую лавку возле нее, окно, забранное решеткою, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы.

За окном безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На лавке, укрытая с головою попоной, лежит и страдает мадам Барабанчикова, химик Махров, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится что-то в нем разглядеть. В высоком игуменском кресле сидит Серафима Владимировна Корзухина. Она в черной шубе. Судя по лицу, Серафиме нездоровится. У ног Серафимы, на скамеечке, рядом с чемоданчиком, сидит Сергей Павлович Голубков, петербургского вида молодой человек, в черном пальто и в перчатках.

Монахи (поют таинственно). ...Святителю отче Николае, моли Бога о нас...

Голубков (прислушавшись). Вы слышите, Серафима Владимировна? Поют... У них внизу подземелье... пещеры, как в Киеве. Вы бывали когда-нибудь в Киеве, Серафима Владимировна?

Серафима. Нет. Что? В Киеве? Нет.

Голубков. Как странно. Временами мне начинает казаться, что я вижу сон. Бежим мы с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам... Попали в церковь. Я, сидя на чемодане, заскучал по Петербургу. Вдруг вспомнилась так отчетливо моя лампа на Караванной, книги...

Серафима (шепотом). Зачем же вы бежали, Сергей Павлович? Нужно было остаться.

Голубков. О нет! Это бесповоротно, и пусть будет что будет. И потом вы уже знаете, что скрашивает мой путь... С тех пор, как мы встретились в коридоре вагона, под фонарем, прошло ведь, в сущности, немного времени... один месяц скитаний, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно. Мне чудится коридор теней, освещенных вашими глазами. И когда они со мной, я не чувствую тяжести.