Кальман Миксат - Черный город Страница 57

Розалия спрыгнула со стула, подхватила свою юбочку двумя пальцами и закружилась перед отцом, словно юла — грациозно, горделиво и весело, как избалованное дитя.

— Ах, папочка, где же ваши глаза? Ведь я еще совсем маленькая! Если позволите я лучше останусь в Ошдяне.

— Гм, в Ошдяне….

Гёргей вовремя удержался, чтобы не сказать вертевшиеся у него на языке горестные слова. Он не решался опечалить девочку грустной вестью.

— Что тебе делать дальше в Ошдяне? — возразил он. — И вообще, раз я так хочу, надо слушаться.

— А я не хочу, — упрямо возразила девочка и шутливо топнула ножкой.

Вице-губернатор, от души забавляясь задором и детским упрямством Розалии, поддразнивал ее:

— Твое «хочу» и мое «хочу» — которое же из них сильнее, как ты думаешь? — спрашивал он.

— Ваше! — поспешила заверить девочка, в притворной покорности склоняя головку, так что волосы ее, уже расплетенные на ночь, с шелестом упали до полу, золотистым пологом закрыв ей лицо. — Ваше «хочу» — приказ! Но что из этого? Приказ только тогда грозен, когда человек его боится. А вот я почему-то ни капельки не боюсь ни приказов ваших, ни вас, папочка.

Она отбросила с лица волну своих золотых волос и сосредоточенно наморщила лоб, словно погрузившаяся в раздумье старушка.

— Вероятно, потому, душенька, что ты любишь меня? — нежным, тихим голосом высказал предположение вице-губернатор. — Ну, подойди же ко мне.

Девочка подошла, но строптиво покачивала головой.

— Нет, не поэтому.

— Или ты не любишь меня?

— Я уважаю вас.

— А почему не любишь?

— Не знаю, — прошептала она задумчиво и печально.

— А за что уважаешь меня — знаешь?

— Знала. Потому что в заповеди сказано: "Чти отца своего".

— Значит, заповеди дня тебя все же — приказ?

— Потому что они от бога, а его я боюсь.

— Но и любишь его тоже.

— Нет, что вы!

Жужа Варга поспешила закрыть ей рот ладонью:

— Ах ты, маленькая еретичка! Разве так можно говорить! Роза скорчила гримасу, отчего на ее склоненном лице сразу появились очаровательные ямочки.

— Жужа, да убери ты свою ладонь! Я же тебе сказала: она пахнет чесноком.

Сердце Гёргея приятно согревала наивная, непринужденная болтовня ребенка. Только теперь он понял смысл оброненных Варгой слов, что, мол, девочка — маленький философ.

Взяв дочь за руку, теплую, мягкую, словно пушистый птенчик, Гёргей привлек ее к себе.

— А ну, иди ко мне, еретичка, — приговаривал он, гладя дочку по голове и любуясь золотым водопадом ее волос. — Объясни мне, барышня, почему ты не любишь боженьку?

— Потому что боженька сам меня не любит, — отвечала девочка упрямо.

— Откуда это тебе известно?

— Да если бы он меня любил, так не отнял бы у меня мою маму.

Чувствуя, что на глаза его навернулись слезы, Гёргей отвернулся. Поднявшись со стула, он прошелся взад и вперед по комнате, выглянул в раскрытое окно (словно вслушивался, о чем шумит лес), а затем остановился перед девочкой и посмотрел на нее теплым, долгим взглядом, будто старался запомнить каждую из мгновенных перемен в ее выразительном лице, которые он читал, как печальную, полную таинственности книгу.

— Вот видишь, как мало я занимался твоим воспитанием.

В мыслях у тебя никакого порядка! Бедная Катарина была доброй женщиной, но… Впрочем, что это я говорю? На чем я остановился? Да, на том, что тетя Катарина уделяла мало внимания твоему развитию, вот ты и выросла такая колючая, будто дикий шиповник: никто не подрезает его ветвей, никому нет до него дела. Ну-ну, ты губки не надувай, ведь так оно и есть на самом деле! Кое в чем ты еще совсем дитя несмышленое, а кое в чем, наоборот, умудрилась раньше времени состариться. Одним словом, дикарка! А я хочу, чтобы ты была воспитана, как настоящая барышня. У тебя, например, совершенно нет ни духовной опоры, ни ясной цели. И болтаешь ты невесть что! Подумай сама. Вот ты говоришь: "Не люблю бога потому, что он меня не любит". Но ведь это возмутительно, что ты так дерзко говоришь о создателе, ведь его деяния человеческому уму понять не дано! Не только твоему детскому умишку, но и высоким мыслям мудрецов! Бог дал человеку всего лишь частицу своего разума, такую малую, чтобы она никому не была во вред. Одному — столовую ложку из целого моря мудрости, другому — чайную ложечку. Ну, что это ты вдруг позевывать принялась? Смотри нашлепаю!

— Не извольте, сударь, сердиться на нее, — поспешила вмешаться Жужа Варга. — Что, например, до меня, то я очень люблю, когда Розика позевывает и видны ее чудные белые зубки.

Гёргей только усмехнулся и, не давая себя отвлечь в сторону, продолжал начатый разговор:

— Допустим на миг, что ты права, — хотя на самом деле это не так, — ты не любишь бога за то, что он якобы не любит тебя. Но и тогда в твоих рассуждениях нет ни капли смысла, — ведь меня вот ты тоже не любишь, а я-то люблю тебя. Ну, отвечай, маленький чертенок!

— Если бы, папочка, вы любили меня, — отвечала девочка, мгновенно перестраивая весь разговор на детский лад, — вы привезли бы мне гостинцев.

— Так ведь я же привез. Как же! — вспомнил вдруг Гёргей и крикнул в окно: — Эй, Престон, принеси сюда сверток с гостинцами.

А господин Варга все не возвращался, и Гёргей уже с беспокойством начал поглядывать на дверь. Вот, правда, за нею послышались шаги, но это пришел старик Престон и принес сверток. Розалия, сгорая от нетерпения, сразу же принялась его развязывать.

Впрочем, она тотчас же разочарованно отодвинула сверток в сторону.

— Ах, какой вы смешной, палочка! — по-детски, покачала она головкой, — ведь не настолько уж я мала, чтобы мне в подарок пряники привозить.

— А чего бы ты хотела?

Девочка капризно передернула плечами:

— Ну, шелку, лент… Ну, еще что-нибудь такое… Впрочем, проказница тут же, из милого озорства, навесила на каждое ухо по две кроваво-красные черешни и затрясла своей красивой головкой, чтобы эти серьги раскачивались.

— Э, дружок Розалия! — воскликнул вице-губернатор с притворным возмущением, — такого уговору не было, маленькая лисичка. Когда мне нужно, чтобы ты была взрослой, ты притворяешься несмышленышем, а когда тебе это выгодно, ты заявляешь: я уже большая!

— Не браните бедняжку! — снова принялась оправдывать девочку хозяйка. — Не сердитесь на нее, ваше превосходительство. Ведь и роза может считаться бутоном, пока она еще не совсем распустилась. Однако и бутон может уже называть себя розочкой, когда раскрылись первые его лепестки.

К сожалению, у Гёргея не было времени вдуматься в столь поэтический образ, потому что из-за двери донесся голос хозяина.

— Вот и я. Если вашему превосходительству угодно, можно нам и отправляться.

Гёргей надел шляпу, шагнул через порог в сени и сразу отпрянул, увидев перед собой в отсветах огня, пылающего в очаге, какого-то незнакомого мужчину в белом турецком тюрбане и кафтане коричневого цвета. Он уже поднес было руку к шляпе, чтобы поздороваться с незнакомцем, однако «турок», рассмеявшись, сказал:

— Да ведь это же я, Янош Варга!

— Вы, сударь? Вот уж не подумал бы! А к чему этот маскарад?

— К тому, ваше превосходительство, что паша с моей помощью таким способом надувает пророка Магомета, разумеется, если пророк Магомет поддается на обман. Видите ли, Коран запретил мусульманам приближать к себе «неверных». Вот мой хозяин и думает, что, если я буду входить в его замок в турецком наряде, Магомет не учует христианского духа и не узнает, что я кальвинист.

— Не может быть] — заметил Гёргей. — Почему же турки в таком случае терпят христианских девушек в своих гаремах?

— Женщина у них не считается человеком.

Выйдя из дому, лесничий и Гёргей направились по торной дороге дальше в лес, прошли по ней до старого дуплистого дерева, из которого доносилось тихое гудение (вероятно, в нем устроили свой улей дикие пчелы), а затем повернули налево. Разумеется, всю дорогу разговор шел о паше.

— Набожный, верно, человек, — заметил Гёргей, — коли соблюдает Коран даже в таких мелочах?

— Ну, безгрешным его назвать нельзя: винцо он тоже попивает, — сказал лесничий. — Скорее можно сказать, что он со странностями. Но зато нрава он веселого, не заносчив. Не чета нашей венгерской знати.

— Давно ли вы состоите у него на службе?

— Четвертый год пошел.

— Говорят, он только изредка сюда наезжает?

— Раза два в год, да и то на короткое время.

— А где он живет постоянно? Варга пожал плечами:

— Кто его знает.

— Но разве ему не присылают никогда писем или каких-нибудь сообщений?

— Нет.

— И сам он тоже сюда не пишет?

— И он не пишет.

— Как же это возможно? Ведь может случиться, что кому-то понадобится срочно известить его о чем-либо.