Джон Голсуорси - Через реку Страница 58

— Эм говорит, — начала Флёр, — что ваши ломают себе голову, кто уплатил издержки. По её словам, вы лично подозреваете Дорнфорда и вам тяжело чувствовать себя обязанной ему.

— Ничего удивительного. Это всё равно как сознавать, что ты задолжала портнихе.

— Дорогая моя, — сказала Флёр, — строго по секрету признаюсь вам: заплатила я. Роджер пришёл к нам обедать и стал сокрушаться, как неприятно направлять счёт людям, у которых нет лишнего пенса. Я посоветовалась с Майклом и послала Роджеру чек. Мой отец составил себе состояние адвокатурой, так что всё получилось тем более кстати.

Динни вытаращила глаза.

— Видите ли, — продолжала Флёр, беря Динни под руку, — после того как правительство конвертировало заём, мои облигации вскочили на десять пунктов, так что, даже уплатив девятьсот с лишним, я всё равно уже на пятнадцать тысяч богаче, чем была, а курс все повышается. Я рассказала вам только потому, что боялась, как бы это не помешало вам выйти за Дорнфорда. Скажите откровенно, помешало бы?

— Не знаю, — помрачнела Динни. Она в самом деле не знала.

— Майкл говорит, что давно не встречал такого настоящего человека, как Дорнфорд, а у Майкла острое чутьё на людей. Знаете, — Флёр остановилась и выпустила руку девушки, — я удивляюсь вам, Динни. Вы рождены быть женой и матерью, — это слепому видно. Конечно, я помню, что вы пережили, но ведь прошлое мертво и не встанет из могилы. Я-то знаю, — я ведь пережила то же самое. Нужно думать о настоящем и будущем, то есть о нас самих и наших детях. Особенно это нужно вам, потому что вы — воплощение традиции, преемственности и всякого такого. Не позволяйте воспоминаниям портить вам жизнь. Простите меня, дорогая, но ваш случай абсолютно ясен: либо сейчас, либо никогда. А слово «никогда» применительно к вам — слишком грустная перспектива. Я, конечно, почти лишена морального чувства, заключила Флёр, нюхая розу, — но зато у меня много здравого смысла, и я терпеть не могу, когда что-нибудь пропадает даром.

Динни, растроганная взглядом этих карих глаз с необыкновенно яркими белками, долго молчала, прежде чем ответить.

— Будь я католичкой, как он, я не колебалась бы.

— Монастырь? — иронически подхватила Флёр. — О нет! Моя мать католичка, и всё-таки — нет. А вы к тому же и не католичка. Нет, дорогая, единственное решение — семейный очаг. Другое было бы ошибкой. А совместить оба нельзя.

Динни улыбнулась:

— Мне остаётся лишь просить прощения за то, что я доставляю людям столько хлопот. Как вы находите эту Анжель Перне?[37]

За весь субботний вечер Динни не пришлось больше поговорить с Дорнфордом: он агитировал соседних фермеров. Но после обеда, когда она вела счёт за четырёх игроков, заложивших русскую пульку, он подошёл и встал рядом с ней.

— В доме ликование, — бросила она, приписывая Флёр девять очков. Как фермеры?

— Самонадеянны.

— Неужели?

— Это ещё больше осложняет дело.

— Такая уж у них манера держаться.

— Чем вы занимались сегодня, Динни?

— Собирала цветы, гуляла с Флёр, играла с Катом, возилась со свиньями… Пять на тебя, Майкл, и семь на них. Вот уж подлинно христианская игра: делай партнёру то, что хочешь получить от него.

— Русская пулька! — задумчиво протянул Дорнфорд. — Странно слышать такое название от людей, ещё отравленных религией.

— Кстати, если вы собираетесь завтра к мессе, то до Оксфорда рукой подать.

— А вы со мной поедете?

— О да! Я люблю Оксфорд и только раз слышала мессу. Езды туда минут сорок пять.

Он посмотрел на неё таким же взглядом, каким спаниель Фош встречал её после долгого отсутствия:

— Значит, в четверть десятого на моей машине…

На другой день, когда она уселась с ним рядом в автомобиле, он спросил:

— Опустить верх?

— Пожалуйста.

— Динни, это прямо как сон!

— Хотела бы я, чтобы мои сны были такими же лёгкими, как ход у вашей машины.

— Вы часто их видите?

— Да.

— Приятные или дурные?

— Обыкновенные — всего понемногу.

— А бывают повторяющиеся?

— Один. Река, которую я не могу переплыть.

— А, знаю. Другие видят экзамен, который никак не выдержать. Сны безжалостны: они нас выдают. Были бы вы счастливы, если бы смогли во сне переплыть реку?

— Не знаю.

Они помолчали, затем он сказал:

— Эта машина новой марки: скорости переключаются совсем подругому. Но вы, наверно, не интересуетесь автомобилями?

— Я просто ничего в них не понимаю.

— А ведь вы несовременны, Динни.

— Да. У меня всё получается хуже, чем у других.

— Кое-что у вас получается лучше, чем у любого другого.

— Вы имеете в виду моё умение подбирать букеты?

— И понимать шутку, и быть такой милой…

Динни, убеждённая, что за последние два года она была чем угодно, только не милой, не ответила и сама задала вопрос:

— В каком колледже вы были, когда учились в Оксфорде?

— В Ориеле.

И разговор опять иссяк.

Сено было уже частично сметано в стога, но кое-где оно ещё лежало на земле, наполняя летний воздух благоуханием.

— Боюсь, — неожиданно признался Дорнфорд, — что мне расхотелось идти к мессе. Мне так редко удаётся побыть с вами, Динни. Поедем лучше в Клифтон и возьмём лодку.

— Да, погода такая, что грех сидеть в помещении.

Они взяли влево, миновали Дорчестер и возле Клифтона выехали к склону извилистой реки. Вышли из машины, наняли плоскодонку, немного проплыли и пристали к берегу.

— Отличный пример того, как осуществляются благие намерения, — усмехнулась Динни. — Намечаем одно, а получается совсем другое, правда?

— Конечно. Но иногда так даже лучше.

— Жаль, что мы не прихватили с собой Фоша. Он готов ездить в чём угодно, только бы ему сидеть у кого-нибудь в ногах и чтобы его посильнее трясло.

Ни здесь на реке, где они провели около часа, ни потом они почти не разговаривали. Дорнфорд словно понимал (хотя на самом деле не понимал), что в этой дремотной летней тишине, на воде, то залитой солнцем, то затенённой деревьями, он становится девушке гораздо ближе, чем раньше. Динни действительно черпала успокоение и бодрость в долгой лени этих минут, когда слова были не нужны, а тело каждой порой вбирало в себя лето — его благоухание, гул и неспешный ритм, его беспечно и беспечально парящую зелёную душу, чуть слышное колыхание камышей, хлюпанье воды и дальние зовы лесных голубей, доносящиеся из прибрежных рощ. Теперь она понимала, насколько права была Клер: с Дорнфордом в самом деле можно молчать.

Когда они вернулись в поместье, Динни почувствовала, что ей не часто выпадали на долю такие же молчаливые и отрадные утра, как это. Но она видела по глазам Дорнфорда, что между его словами: «Благодарю, Динни, я замечательно провёл время», — и его подлинными переживаниями — огромная дистанция. Его умение держать себя в узде казалось ей прямо-таки сверхъестественным. И, как всегда бывает с женщинами, сочувствие скоро сменилось у неё раздражением. Всё, что угодно, — только не эта вечная принуждённость, идеальная почтительность, терпение и бесконечное ожидание! Если все утро она провела с ним вместе, то всю вторую половину дня старалась избегать его. Глаза Дорнфорда, смотревшие на неё с грустью и некоторой укоризной, только усиливали раздражение Динни, и она изо всех сил притворялась, что ничего не замечает. «Экая вредная!» — сказала бы её старая няня шотландка.

Пожелав ему спокойной ночи у лестницы, она с искренней радостью заметила, какое растерянное у него лицо, и с не меньшей искренностью обозвала себя скотиной. Она ушла к себе в странном смятении, злясь на себя, на него, на весь мир.

— А, чёрт! — пробормотала она, нащупывая выключатель.

Тихий смех заставил её вздрогнуть. Клер в пижаме курила, забравшись с ногами на подоконник.

— Не зажигай, Динни. Иди сюда и посиди со мной. Давай подымим в окно.

Три настежь распахнутые рамы смотрели в ночь, простёртую под синим ворсом неба, на котором трепетали звезды. Динни выглянула в окно и спросила:

— Где ты пропадала с самого завтрака? Я даже не заметила, как ты вернулась.

— Хочешь сигаретку? Ты что-то нервничаешь.

Динни выдохнула клуб дыма.

— Да. Я сама себе противна.

— То же было и со мной, — тихо отозвалась Клер, — но теперь стало легче.

— Что ты для этого сделала?

Клер снова рассмеялась, и смех прозвучал так, что Динни немедленно задала вопрос:

— Ездила к Тони Круму?

Клер откинула голову, обнажив белую шею:

— Да, дорогая, я побывала у него вместе с нашим фордом. Мы подтвердили правоту закона, Динни. Тони больше не похож на обиженного сиротку.

— О! — сказала Динни и снова повторила: — О!

Голос у сестры был такой тёплый, томный, довольный, что щеки девушки вспыхнули и дыхание участилось.

— Да, как любовник он лучше, чем как друг. До чего же всеведущ закон, — он знал, чем мы должны стать. А в коттедже у Тони после ремонта очень мило. Только надо переделать камин на втором этаже.