Михаил Чулков - Пересмешник, или Славенские сказки Страница 59

По сих словах рассказал Алиму о себе все то, что сказывал об нем Гомалис Аскалону: ибо сие справедливо.

- Наконец, когда я бросился в море,- продолжал Кидал,- то не отплывший еще от берега дельфин посадил меня к себе на спину и после возвращения к острову понес меня по пространству неизмеримых вод, и находились мы в сем пути весьма долгое время; наконец пристал он к некоторому необитаемому острову, и тут, спустив меня со спины, потонул в глубину морскую. Лишившись всей надежды, как тогда думал, пошел искать на сем страшном и незнакомом мне острове или спасения моего, или смерти. Но сверх чаяния моего, пришед на средину оного, ибо он был не велик, увидел тут сад, насажденный человеческими руками; ограда была его каменная и местами вставлены железные решетки самой древней и удивительной работы; ворота в оной были решетчатые и заперты большою цепью и замком совсем мне непонятным.

Когда пришел я к оным и стал рассматривать внутренность сада, то совсем мне не в примету превеликий водяной бык ударил рогами в двери столь сильно, что чуть они не повалились и вместе со стеною. От сего удара я несколько робел, ибо услышал его невзначай; потом, собирая поминутно свои силы, начал рассматривать сие чудо. Огненные его глаза наполнены были тогда кровию и сверкали наподобие ярких звезд; изо рта его падала на лол кусками белая пена; бил он ногами в землю и подымал великую пыль. И так разъярившись еще больше и разбежавшись, ударил рогами в ворота сильнее еще прежнего. Что должно мне было думать о таком его свирепстве? Вознамерился было я убить его: ибо я вооружен был тогда пращою, потому что на том острове, на котором я обитал, без оной обойтися было невозможно для множества свирепых зверей; но опять раздумал, опасаяся, чтоб не причинить тем обиды обладателю тем местом и, не видав еще его, сделать толикое озлобление: ибо, думал я, что, может быть, сделается он моим покровителем. Однако некоторая непонятная сила принуждала меня вооружиться совсем без нужды против сего свирепого чудовища.

Долго я превозмогал себя и не хотел сего исполнить; наконец пришло на меня некоторое забвение, и весьма сильный сон начал клонить мою голову. Я лег на камень, который близко меня находился, и в скором времени заснул.

Как только я затворил мои глаза, то в забвении моих чувств мечталося мне сие происхождение: весьма с высокой и крутой горы сводили под руки совсем мне незнакомого человека, которого называли проводники хотынским обладателем Оланом. Сии проводники были боги, один Перун, а другой Световид, во образе пастухов. Я сидел тогда на берегу быстрой реки, которая, протекая с великим стремлением, омывала мои ноги. Увидев сих людей, идущих прямо ко мне, встал и ожидал их к себе с некоторым подобострастием: ибо и под смертным видом божество их не скрывалось.

Подошед весьма близко ко мне, говорили они Олану:

- Вот твой избавитель,- указывали они на меня,- он по определению нашему прекратит в скором времени твое несчастие, в воздаяние за что выдай за него дочь твою Плакету, ибо и сие смотрением нашим уже исполнено. Мы дали им свидание и начали в сердцах их любовь. А ты, Кидал,- продолжал говорить великий Перун,- сорви сию траву, коя растет под тем камнем, на котором ты спишь, и, приложив оную к замку, оставь на том месте и, вошед в середину, убей сего вола, который находится в ограде сего сада: тогда узнаешь ты, как можешь освободить владение Оланово от ига рабства, ибо справедливый наш гнев за несказанное беззаконие его жены над оными уже кончился. Прими в твои руки почти уже бесчувственного хотынского обладателя и будь избавителем его. Добродетель твоя, приятное нам житие и чрезвычайная храбрость заслуживают сию славу.

И когда я только взял под руки незнакомого мне и еще до сих пор неизвестного Олана, то боги, оставив образа смертных, в одну минуту скрылись в облаках, и я препроводил их с великим страхом и трепетом. Хотынский обладатель столь был слаб тогда, что не мог стоять о себе и как только облокотился он ко мне на плечо, то я тотчас проснулся и, удивляясь весьма много сему, предприял исполнить божеское повеление.

Продолжение Кидаловых приключений -Проснувшися,-продолжал Кидал,- озрелся я на все стороны и увидел ту траву, о которой сказывали мне боги: она росла почти под самым тем камнем, на котором я спал. Сорвав ее немедленно, поспешил я к воротам; и как только приложил оную к замку, то в одну минуту упал он на пол, цепь переломалась и ворота растворились. Я, не опасаясь ничего, вступил в тот сад и когда увидел, что разъяренный вол бежал ко мне с великим стремлением, то я, вложив поспешно в пращу большой кусок железа, поразил его в самый лоб, и так сильно удалось мне его ударить, что он, не шагнув после ни шага с того места, с великим ревом издох; и как только вышел из него дух, то все деревья, находящиеся в сем саду, вдруг опустили свои ветви и казались совсем поблеклыми; цветы, растущие по дорогам, облетели, и началось подо мною некоторое колебание земли, чего я нимало не опасался, и продолжал путь мой далее, без сомнения, сохраняем будучи богами.

Когда же пришел я на середину сего сада, то увидел тут весьма толстое дерево, которое всякую минуту шевелило своими листами: оно было не весьма высоко, но весьма кудревато, так что под ветвями оного поставить было можно целое здание; кора на нем была красного цвета и походила больше на кровь, давно уже истекшую из человека; при корне оного кора сия немного раздвоилась, и на теле дерева написаны были сии стихи:

Богами проклята еще в начале века,

И нет ни одного на свете человека,

Который бы хотел вкусить мои плоды:

Я в свет произвожу болезни и беды,

Отчаянье, печаль и, словом, все напасти;

Все смертные моей трепещут ныне власти.

Я только для того на свете пребываю,

Что счастие в себя народно пожираю,

И волей не даю ни малой им отрады.

Гублю всегда людей, опустошаю грады;

А если принуждать к добру меня кто станет,

То власть моя тогда навек пред ним увянет.

Прочитав сию удивительную надпись, не мог я пробыть без негодования и столь подосадовал на неистовое это дерево, что, выняв саблю, начал рубить его ветви.

Но весьма в скорое время удержал меня некоторый гигант за руку и говорил мне:

- Постой, ты избавитель одного народа, а не всего смертного племени; и так искоренять сие древо до основания тебе не должно. Возьми,- продолжал он, подавая мне некоторый весьма острый камень,- оным ты раздроби голову убитого тобою вола, из мозгу его выйдут два воина, которые в одну минуту убьют друг друга, и который упадет из них навзничь, то с того сними панцирь, шлем и саблю и облекися в них, тогда способен ты будешь освободить Олана от крепкого сна или способен будешь приступить к сему делу.

Итак, отдавши мне сей камень, поднял он отрубленные мною ветви и, посмотрев на меня с великим удивлением, скрылся из моих глаз.

Держа в руках дар сего духа, думал я бросить его на землю: ибо представлялся он мне совсем ненужною вещию для разрубления воловьей головы, и размышлял я так: "Имев при себе саблю, должен помощи искать от ножа". Но, однако, пошел я с оным к буйволу и только переступил шагов с десять, как увидел подле некоторого куста крылатого юношу, который, сидя тут, весьма горько плакал. Я хотел знать непременно причину его печали и, для того остановившись, спрашивал его, кто он таков и о чем так много скорбит, и если есть к тому способ, то я обязывался быть в его услугах.

- Я называюсь Пекусис,- отвечал мне юноша, обернувшись ко мне,- и есмь гений несчастного города Хотыня; плакал я на сем месте двадцать лет с лишком и, по прошествии оного срока, часа с три находился в великой радости, а теперь я плачу опять: ибо Кидал хочет бросить данный ему от духа камень и разрубить воловью голову своею саблею, от чего в одну минуту последует ему погибель. Хотынь останется опять под игом рабства, а я должен до скончания века орошать сие место моими слезами.

Услышав сие, пришел я в превеликое удивление и благодарил сего гения от искреннего моего сердца и, досадуя сам на себя, укорял незнанием и что я так мало имел рассуждения, что совсем незнаемые мне вещи презирал, не постигая того, что от малых великие возрастают; и обнадежив гения, что я, конечно, вперед не буду так безрассуден, и о чем не имею понятия, того презирать не стану, расстался я с сим добродетельным духом, пекущимся всегда о сохранении вверенного ему смертного племени.

Пришед к тому страшному волу, разрезал его темя и увидел, что вышли из мозгу его два сильные богатыря, которые немедленно сразились между собою и по долгой и страшной битве упали оба мертвые на землю.

Осматривая оных, увидел я одного, который лежал навзничь; немедленно подошед к нему, снял с него шлем и саблю; а как только отделил я от тела его панцирь, то в одну минуту из сего храброго воина сделался почтенного вида весьма старый муж, который много походил на пустынника, но только платье делало его отменитым от всего смертного племени. Сверх нижнего долгого полукафтанья была на нем широкая и долгая епанча черного цвета, как и исподнее платье, которое опоясано было ремнем со изображением дневных на оном знаков. Чрез плечо имел он повешенную перевязь со всеми знаками месяцев целого года; на голове его была острая шапка, украшенная петушьими косами; а в руках имел он жезл, около которого обвилась большая живая змея, а на верху оного вместо набалдашника укреплена была звезда. Итак, как будто после крепкого сна проснувшися, встал он на ноги и смотрел на меня весьма пристально, не говоря мне ни слова.