Джон Пассос - Манхэттен Страница 59

– Хорошо… Невада, вы извините нас, если мы немного поговорим о деле. Мы на минутку отойдем к окну. Как только завтрак будет готов, мы забудем о делах.

– Хорошо, я пока переоденусь.

– Садитесь сюда, Гэс.

Минуту они сидели молча, глядя в окно на леса строящегося напротив здания.

– Ну, Гэс, – неожиданно резко сказал Болдуин, – я решил принять участие в выборах!

– Великолепно, Джордж! Мы нуждаемся в таких людях, как вы.

– Я иду по списку реформистов.

– Вы с ума сошли!

– Я предпочитаю сказать вам об этом раньше, чем вы услышите стороной, Гэс.

– Кто же будет голосовать за вас?

– Ну, у меня крепкая поддержка… И пресса будет у меня хорошая.

– Пресса – чушь!.. У нас – избиратели… Черт возьми, если бы не я, ваша кандидатура на пост окружного прокурора вообще никогда бы не обсуждалась.

– Я знаю, вы всегда были мне другом, и надеюсь, что вы будете им и впредь.

– Я еще никого не предавал, Джордж. Но вы знаете, теперь ведь один лозунг: «давай – бери».

– Ну? – перебила их Невада, подходя к ним танцующими шажками; на ней было розовое шелковое платье. – Наговорились?

– Мы кончили, – проворчал Гэс. – Скажите, мисс Невада, откуда у вас это имя?

– Я родилась в Рено, штат Невада. Моя мать ездила туда, чтобы развестись, – там это легко. А я как раз тогда и родилась.

Анна Коген стоит за прилавком под вывеской «Лучшие сандвичи в Нью-Йорке». Ее ноги болят в остроносых туфлях на высоких каблуках.

– Ну, я думаю, скоро начнется, иначе у нас будет скверная торговля, – говорит продавец содовой воды рядом с ней; у него топорное лицо и выпирающий кадык. – Всегда так – публика налетает сразу.

– Можно подумать, что у всех появляются в одно и то же время одни и те же мысли.

Они глядят сквозь стеклянную перегородку на бесконечную вереницу людей, входящих и выходящих из туннеля подземной дороги. Вдруг она выскальзывает из-за прилавка и пробирается в душную кухню, где толстая пожилая женщина чистит плиту. В углу на гвозде висит зеркало. Анна достает из кармана пальто, висящего на вешалке, пудреницу и пудрит нос. На секунду она замирает с пуховкой в руке и смотрит на свое широкое лицо с челкой на лбу, с прямыми подстриженными волосами.

– Паршивая еврейка! – горько говорит она.

Она возвращается на свое место за прилавком и натыкается на управляющего – маленького жирного итальянца с лоснящейся лысиной.

– Вы только и делаете, что смотритесь целый день в зеркало. Очень хорошо… Вы уволены.

Она смотрит на его маслянистое лицо.

– Можно мне еще дослужить сегодня? – лепечет она.

Он кивает.

– Ну-ну, пошевеливайтесь, тут не институт красоты!

Она бежит на свое место за прилавок. Все стулья уже заняты. Девицы, конторские мальчики, серолицые бухгалтеры.

– Сандвич с цыпленком и чашку кофе.

– Сандвич с сыром и стакан сливок.

– Сандвич с яйцом и кофе.

– Чашку бульона.

Едят торопливо, не глядя друг на друга, уставив глаза в тарелки, в чашки. Позади сидящих ожидающие очереди проталкиваются ближе. Одни едят стоя, другие – повернувшись спиной к прилавку, глядя через стеклянную перегородку с надписью «яанчосукаЗ» на стремительный поток, льющийся из серо-зеленого мрака подземки.

– Ну, Джо, расскажите мне все подробно, – сказал Гэс Мак-Нийл, выпустив большой клуб дыма и откинувшись на спинку вертящегося стула. – Что это вы, ребята, затеваете в Флэтбуше?

О'Киф откашлялся и переступил с ноги на ногу.

– Видите ли, сэр, у нас там агитационный комитет.

– Я знаю… Но это не причина делать налет на вечеринку швейников, а?

– Я к нему не имел никакого касательства… Очень уж наши ребята злятся на пацифистов и на красных.

– Все эти шутки были хороши год тому назад… Общественные настроения меняются. Я вам скажу, Джо: здешняя публика сыта по горло героями войны.

– У нас сильная и гибкая организация.

– Знаю, знаю, Джо. Верю… Хотя я лично решил больше не нажимать на военную премию… Штат Нью-Йорк исполнил свой долг в отношении бывших солдат.

– Это верно.

– Эта премия означает новый налог на средних деловых людей и ничего больше. Довольно налогов!

– А наши ребята думают, что они кое-что получат.

– Всем нам казалось, что мы многое получим, и ничего мы не получили… Ради Бога, не говорите мне об этом… Джо, возьмите себе сигару из того ящика. Мне их прислал из Гаваны приятель с одним морским офицером.

– Спасибо, сэр.

– Берите, не стесняйтесь. Возьмите четыре, пять штук.

– Благодарю вас.

– Скажите, Джо, какой линии будут держаться ваши ребята на выборах мэра?

– Это зависит от того, как кто отнесется к нуждам бывших солдат.

– Слушайте, Джо. Вы – парень толковый…

– Будьте спокойны, сэр, все будет в порядке. Я с ними поговорю.

– Сколько их у вас там?

– Да около трехсот членов, и каждый день записываются новые… Мы вербуем их повсюду. Мы хотим устроить на Рождество танцы и кулачный бой в Арсенале, если достанем боксера.

Гэс Мак-Нийл откинул голову на воловьей шее и расхохотался:

– Вот это да!

– Но, честное слово, военная премия – это единственное, что может удержать наших парней.

– А что, если я приду как-нибудь вечером и потолкую с ними?

– Это было бы хорошо, но они слушать не хотят тех, кто не был на войне.

Мак-Нийл вспыхнул:

– Смотрите-ка, какими вы бойкими вернулись с фронта! – Он рассмеялся. – Это будет продолжаться год или два, не дольше. Я видел, как возвращались солдаты с испано-американской войны…[188] Запомните это, Джо.

Конторский мальчик вошел и положил на стол карточку.

– Вас хочет видеть дама, мистер Мак-Нийл.

– Простите… Это старая дура из школьного совета… Ну, до свиданья, Джо. Загляните на той неделе… Я буду держать вас в курсе дел – вас и вашу армию.

Дуган ждал в конторе. Он подошел с таинственным видом.

– Ну, Джо, как дела?

– Очень хорошо, – сказал Джо, выпячивая грудь. – Гэс сказал мне, что Таммани-холл будет поддерживать нас в деле с премией… Мы составляем план широкой национальной кампании. Он дал мне несколько сигар – ему их привезли из Гаваны на аэроплане… Закуривайте.

С торчащими в углу рта сигарами они гордо зашагали через площадь Ратуши. Против старого здания ратуши возвышались строительные леса. Джо ткнул в них сигарой.

– Тут мэр ставит новую статую Гражданской Добродетели.[189]

Запах жареного мяса терзал его пустой желудок, когда он проходил мимо ресторана «Чайлд»– Рассвет сеял мелкую, серую пыль на черный, чугунный город. Дэтч Робертсон уныло переходил Юнион-плейс, вспоминая теплую постель Фрэнси, острый запах ее волос. Он глубоко засунул руки в пустые карманы. Ни гроша, и Фрэнси ничего не могла ему дать. Он прошел по Пятнадцатой улице мимо отеля. Негр подметал ступени. Дэтч посмотрел на него с завистью: у него есть работа. Грузовики с молоком дребезжали по мостовой. На площади Стайвезент мимо него прошел молочник, держа в каждой руке по бутылке молока. Дэтч выдвинул нижнюю челюсть и грубо сказал:

– Дай глотнуть молока. Ну!

Молочник был худой розоволицый юнец. Его голубые глаза расширились.

– Пожалуйста… Зайдите за фургон, там под сиденьем есть открытая бутылка. Только чтобы никто не видел…

Он пил большими глотками сладкое молоко, ласкавшее его пересохшее горло. Не стоило говорить с ним так грубо. Он подождал, пока мальчик вернулся.

– Спасибо, малый, знатное молоко.

Он прошел в тенистый парк и сел на скамью. На асфальте сверкал иней. Он поднял обрывок вечерней газеты.

Похищено пятьсот тысяч долларов. Средь бела дня на Уоллстрит ограблен банковский артельщик.

В самый разгар делового дня два человека напали на Адольфуса Ст. Джона, артельщика компании «Гаранта-трест», и выхватили у него из рук портфель, в котором находилось полмиллиона долларов ассигнациями…

Дэтч чувствовал, как колотится его сердце, когда он читал заметку. Он весь похолодел. Он встал и начал размахивать руками.

Конго миновал турникет воздушной дороги. Джимми Херф шел за ним, глядя по сторонам. На улице было темно, холодный ветер свистел в ушах. Одинокий «форд» стоял у входа.

– Как вам тут нравится, мистер Эрф?

– Очень славно, Конго. Что это? Вода?

– Залив Шипсхед.[190]

Они шли по дороге, обходя сине-стальные лужи. Дуговые фонари, точно увядшие гроздья, качались на ветру. Вдали, направо и налево маячили светящиеся кучки домов. Они остановились у длинного здания, построенного на сваях над водой. «ПРУДОК». Джимми с трудом различал буквы над темным окном. Дверь открылась, когда они подошли к ней.

– Хелло, Майк, – сказал Конго. – Это мистер Эрф, мой друг.

Дверь закрылась за ними. Внутри было темно, как в печи. Мозолистая рука схватила в темноте руку Джимми.

– Рад познакомиться, – послышался голос.

– Скажите, как вы нашли мою руку?