Оноре Бальзак - Шуаны, или Бретань в 1799 году Страница 6

И он указал солдатам на опасные вершины у дороги. Все четверо в знак благодарности за доверие приложили руку к старой треуголке, у которой избитое дождями и обмякшее от времени поле загнулось на тулью. Один из четверки, капрал Лароз, хорошо знакомый Юло, сказал ему, звякнув ружьем:

— Мы им сыграем песенку на этой дудочке, командир.

И они отправились — двое направо, а двое налево. Отряд с тайным волнением смотрел, как они исчезли за откосами дороги. Юло разделял эту тревогу: он считал, что посылает разведчиков на верную смерть. Он невольно вздрогнул, когда скрылись из виду их треуголки. С тоской, глубоко затаенной и оттого особенно острой, офицеры и солдаты прислушивались к замирающему звуку шагов по сухим листьям. На войне бывают случаи, когда зрелище четырех человек, рискующих жизнью, вызывает ужас более глубокий, чем тысячи павших у Жемаппа[11]. Выражение лиц бывает тогда у солдат столь разнообразным и столь мимолетным, что живописцу приходится обратиться к воспоминаниям участников сражений, а мирным умам — предоставить самим изучать эти драматические лица, ибо бури войны, столь богатые подробностями, невозможно описать полностью без нескончаемых длиннот.

В то мгновение, когда исчезли сверкающие штыки четырех солдат, вернулся капитан Мерль, исполнив с быстротой молнии приказ командира. Тогда Юло двумя-тремя словами команды построил солдат на дороге в боевом порядке, затем приказал им подняться на вершину Пелерины где стоял его маленький авангард; но сам он шел последним, спиной к отряду, чтобы следить за малейшими возможными изменениями в любой точке этого ландшафта, который природа создала таким чудесным, а человек сделал таким грозным. Отряд дошел до того места, где Жерар стерег Крадись-по-Земле, и вдруг шуан, казалось равнодушно наблюдавший за маневрами командира, а на деле удивительно умным взглядом следивший за двумя солдатами, которые вошли в лес справа от дороги, свистнул три-четыре раза, подражая звонкому, пронзительному крику совы. Меняя переливы этого звука, три знаменитых контрабандиста, чьи имена мы уже упомянули, по ночам извещали друг друга таким способом о засадах, опасностях — обо всем, что для них было важно. Отсюда и возникло прозвище шуан, означающее на местном наречии «сова» или «филин». Это испорченное произношением слово послужило прозвищем всех участников первого восстания, подражавших повадкам и сигналам трех братьев. Услышав подозрительный свист, командир сразу остановился и пристально поглядел на Крадись-по-Земле. Однако он сделал вид, что верит притворной глупости шуана, решив держать его возле себя как барометр, указывающий движение врага. Поэтому он схватил за руку Жерара, который хотел было прикончить шуана. Затем он поставил в нескольких шагах от шпиона двух солдат и громко, отчетливо приказал им пристрелить его при малейшем подозрительном знаке, который он подаст. Несмотря на явную опасность, Крадись-по-Земле не выказал никакого волнения, и командир, наблюдавший за ним, отметил эту бесчувственность.

— Хитрец пересолил, — сказал он Жерару. — Да, да! Нелегко прочесть что-нибудь на лице шуана, но этот мошенник выдал себя желанием показать свою отвагу. Видишь ли, Жерар, если бы он разыграл ужас, я бы просто принял его за дурака. И мы бы с ним были два сапога пара; я уж не знал, что и думать. Сейчас на нас нападут! Но пусть попробуют! Теперь я готов.

Старый солдат произнес эти слова очень тихо и, с торжествующим видом потирая руки, насмешливо посмотрел на Крадись-по-Земле; затем он скрестил руки на груди и стал посреди дороги, между двух офицеров, своих любимцев, ожидая результата принятых мер. Он был уверен, что предстоит схватка, и спокойно осматривал своих солдат.

— Ого, быть бане!.. — тихонько сказал Скороход. — Командир потирает руки!..

Юло и его отряд оказались в критическом положении, когда действительно на карту поставлена жизнь и когда люди решительные считают для себя честью проявить самообладание и спокойствие мысли. В такие минуты о человеке судят по его делам и выносят ему бесповоротный приговор. Поэтому для Юло, который лучше, чем его офицеры, знал о грозившей опасности, было даже вопросом самолюбия казаться самым спокойным из всех. Поочередно переводил он глаза на Крадись-по-Земле, на дорогу, на леса и с каким-то мучительным нетерпением ждал, когда же раздастся залп шуанов, которые, думалось ему, притаились вокруг, словно лесные духи. Но лицо его оставалось бесстрастным. Зная, что глаза всех солдат устремлены на него, он сморщил свое смуглое и рябое от оспы лицо, вздернул правый уголок рта и прищурил глаза — эту его гримасу солдаты всегда принимали за улыбку. Затем он ударил Жерара по плечу и сказал:

— Ну, теперь мы спокойны. О чем вы хотели меня спросить?

— Какая новая напасть на нас обрушилась, командир?

— Дело не новое, — тихо ответил Юло. — Вся Европа против нас[12], и теперь ей легко вести игру. Пока господа члены Директории дерутся друг с другом, как лошади у пустой кормушки, все их правление трещит по швам, и они оставляют армию без помощи. В Италии нас расколотили! Да, друзья, мы ушли из Мантуи в результате поражения при Требии, а Жубер только что проиграл сражение при Нови. Надеюсь, что Массена отстоит горные проходы в Швейцарии, захваченные Суворовым. На Рейне мы отброшены. Директория послала туда Моро. Удержит ли этот смельчак границу?.. Допустим! Но коалиция в конце концов раздавит нас, и, к несчастью, единственный генерал, который в силах нас спасти, — у черта на куличках, в Египте! Да и как ему вернуться? Англия хозяйничает на море.

— Отсутствие Бонапарта меня не беспокоит, командир, — ответил молодой майор Жерар, человек образованный и незаурядного ума. — Наша революция от этого не остановится. Нет! Мы должны не только защищать французскую землю, у нас двойная миссия. Мы обязаны сохранить душу страны, благородные принципы свободы, независимость и человеческий разум, пробужденный нашими национальными собраниями, — надеюсь, что он будет распространяться все дальше и дальше. Франция — словно путник, которому вверен светоч: одной рукой он держит его, другой охраняет; если ваши известия верны, то еще никогда за последние десять лет не окружало нас столько врагов, которые стремятся загасить этот светильник. Доктрины и страна — все на краю гибели.

— Увы, да! — со вздохом согласился Юло. — Эти шуты, члены Директории, ухитрились поссориться со всеми, кто мог бы умело вести ладью. Бернадот, Карно, все, даже гражданин Талейран, покинули нас. Короче говоря, у нас остался только один добрый патриот — хитрец Фуше, он все держит в руках с помощью своей полиции. Вот это голова! Он-то и предупредил меня вовремя об этом восстании. И все же я уверен, что мы попали в западню.

— Да! Если армия не вмешается в дела правительства, — сказал Жерар, — адвокаты доведут нас до того, что будет хуже, чем до революции. Разве эти фитюльки умеют командовать!

— Я всегда опасаюсь одной вести, — продолжал Юло, — вдруг мы узнаем, что они столковались с Бурбонами! Разрази их гром! Если они сговорятся, то в каком положении мы здесь окажемся?

— Нет, нет, командир, до этого не дойдет, — возразил Жерар. — Армия, как вы говорите, поднимет голос, — только бы она не выбирала выражений из лексикона Пишегрю, и тогда, надеюсь, мы увидим, что не для того же мы рубились целых десять лет, чтобы в конце концов другие пряли лен, который мы растили.

— О да! — воскликнул командир. — Недешево нам стоило переменить одежду!

— Ну так вот, — сказал капитан Мерль, — будем по-прежнему действовать как добрые патриоты и постараемся не давать шуанам сообщаться с Вандеей, — ведь если они стакнутся с ней, да если еще Англия сюда замешается, — на этот раз я не поручусь за фригийский колпак единой и нераздельной Республики.

Но тут разговор прервал крик совы, раздавшийся довольно далеко. Командир встревожился и сразу посмотрел на Крадись-по-Земле, но ни один мускул не дрогнул на застывшем, бесстрастном лице шуана. Рекруты, собранные одним из офицеров, сгрудились, как стадо на дороге, шагах в тридцати от роты, построенной для боя. За ними, в десяти шагах, стояли солдаты и патриоты под командой лейтенанта Лебрена. Командир окинул взглядом боевое расположение и в последний раз посмотрел на пикет, выставленный на дороге. Довольный этой диспозицией, он обернулся и уже хотел скомандовать: «Марш!» — как вдруг заметил трехцветные кокарды двух солдат, возвращавшихся из леса по левую сторону дороги. Увидев, что с правой стороны патруль еще не возвратился, Юло решил подождать его.

— Может быть, как раз оттуда и вылетит бомба, — сказал он офицерам, указывая на тот лес, который, казалось, похоронил в своей чаще двоих его разведчиков.

Пока вернувшиеся стрелки отдавали ему нечто вроде рапорта, Юло выпустил из поля зрения Крадись-по-Земле. Шуан вдруг засвистел, да так громко, что этот свист можно было услышать на громадном расстоянии, и, раньше чем его сторожа успели прицелиться в него, он ударом кнута опрокинул обоих на откос у дороги. И тотчас же республиканцев ошеломили крики, вернее, дикие вопли. Из леса, поднимавшегося над откосом, где сидел шуан, грянул залп, и семь-восемь солдат упали. Пять-шесть солдат выстрелили в Крадись-по-Земле, но промахнулись; он с быстротой дикой кошки вскарабкался на косогор и скрылся в лесу; его сабо скатились в канаву, и оказалось, что он обут в грубые башмаки с железными подковками, какие носили королевские егеря. При первых же криках шуанов новобранцы бросились в лес направо от дороги, словно стая птиц, взлетевшая при виде путника.