Морис Метерлинк - Жизнь термитов Страница 6

В отношении фунгикольных, или разводящих грибы, термитов оправдана только последняя гипотеза. Очевидно, вначале грибы вырастали сами по себе на остатках травы и древесных опилках, скапливавшихся в их пещерах. Должно быть, термиты уяснили, что грибы обеспечивают их более богатой, более надежной и непосредственно усвояемой пищей, чем перегной или древесные отходы, и, вдобавок к этому, обладают тем преимуществом, что избавляют их от обременительных и утяжелявших их простейших. С тех пор они стали планомерно выращивать споровые. Они усовершенствовали эту культуру настолько, что сегодня усердно выпалывают все другие виды, растущие в их садах, и оставляют только два вида пластинчатых и сумчатых грибов, признанных наилучшими. Кроме того, рядом с эксплуатируемыми садами они готовят дополнительные, запасные сады вместе с резервами семян, предназначенными для быстрого создания вспомогательных грядок, которые заменят те, что внезапно почувствуют себя уставшими или бесплодными, как это часто случается в своенравном мире споровых.

Очевидно, или по крайней мере вероятно, что все это произошло случайно; и случайно же появилась идея выращивания в теплицах – наиболее практичного метода, как свидетельствуют грибные питомники в окрестностях Парижа.

Отметим, впрочем, что большая часть наших изобретений может быть приписана случайности. Почти всегда нас наставляет на путь подсказка или намек природы. Нужно только воспользоваться этой подсказкой и извлечь выгоду из ее последствий, что и сделали термиты, причем так же искусно и четко, как сделали бы мы сами. Когда речь идет о человеке, то говорят о триумфе его разума, когда же встает вопрос о термите – о силе вещей и гении природы.

Рабочие

I

Общественно-экономическая организация термитника намного необычнее, сложнее и поразительнее организации улья. В улье есть рабочие пчелы, расплод, трутни и матка (на самом деле это рабочая пчела со свободно развившимися половыми органами). Весь этот мир питается медом и пыльцой, собранными рабочими. В термитнике же царит удивительный полиморфизм. По словам классиков термитологии Фрица Мюллера, Грасси и Сандиаса, всего насчитывается от одиннадцати до пятнадцати форм особей, произошедших из внешне одинаковых яиц. Не вдаваясь в сложные технические подробности этих форм, именуемых, за неимением лучшего, формами 1, 2 и 3, ограничимся изучением трех каст (включающих в себя, впрочем, подотделы), которые можно назвать трудящейся, военной и репродуктивной.

В улье, как мы знаем, самка правит единолично: здесь полный матриархат. В некую доисторическую эпоху, в результате то ли революции, то ли эволюции, самцы были отодвинуты на задний план, и несколько сотен из них пчелы попросту терпят в течение некоторого времени как обременительное, но неизбежное зло. Вышедшие из яиц, сходных с теми, из которых рождаются рабочие пчелы, но не оплодотворенных, они образуют касту праздных, прожорливых, беспокойных, разгульных, сладострастных, надоедливых, глупых и открыто презираемых князьков. У них великолепное зрение, но очень маленький мозг, они лишены всякого оружия и не обладают жалом рабочей пчелы, на самом деле представляющего собой яйцевод, превращенный вековечной девственностью в отравленный стилет. После брачных полетов, когда их миссия выполнена, их бесславно истребляют, но благоразумные и безжалостные девственницы не снисходят до того, чтобы вонзить в это отродье драгоценный и хрупкий кинжал, предназначенный для грозных врагов. Они просто отрывают у них одно крыло и бросают их у входа в улей, где они умирают от холода и голода.

В термитнике матриархат заменило добровольное оскопление. Рабочие могут быть как самцами, так и самками, но их половые органы полностью атрофированы и едва различимы. Они полные слепцы, и у них нет оружия и крыльев. Они обязаны только собирать, обрабатывать и переваривать целлюлозу и кормить всех других обитателей. Кроме них никто из этих обитателей, будь то царь, царица, воины или странные «заместители» и крылатые взрослые особи, к которым мы еще вернемся, не способны воспользоваться пищей, находящейся у них под носом. Они умирают от голода на громадной куче целлюлозы: одни, – как, например, воины, – потому, что их гигантские жвала закрывают доступ ко рту, а другие, – например царь, царица, крылатые взрослые особи, покидающие гнездо, и особи, оставленные про запас или находящиеся под наблюдением, – для того чтобы, по мере надобности, заменять умерших или бессильных монархов, потому что в их кишечнике нет простейших. Только трудящиеся умеют есть и переваривать. В некотором смысле, это коллективные «желудок» и «живот» популяции. Если термит, к какому бы классу он ни принадлежал, проголодается, он стучит антенной по ползущему мимо рабочему. Последний тотчас отдает несовершеннолетнему просителю, способному стать царем, царицей или крылатым насекомым, содержимое своего желудка. Если же проситель – взрослая особь, то трудящийся поворачивается к нему задом и великодушно уступает ему содержимое своего кишечника.

Как видим, это полный коммунизм, коммунизм пищевода и утробы, доведенный до коллективной копрофагии. Ничего не пропадает в этой мрачной и процветающей республике, где осуществляется, с экономической точки зрения, гнусный идеал, словно бы предлагаемый нам природой. Если кто-то сбрасывает кожу, его «рубище» немедленно пожирается; если умирает рабочий, царь, царица или воин, труп мгновенно поедают оставшиеся в живых. Никаких отбросов, автоматическая и всегда полезная очистка, все вкусно, ничего не валяется, все съедобно, все – целлюлоза, и экскременты утилизируются практически до бесконечности. Впрочем, кал служит, если можно так выразиться, сырьем для всех отраслей их промышленности, включая, как видим, и пищевую. Их ходы, например, изнутри отполированы и лакированы с величайшим тщанием, а используемый «лак» состоит исключительно из фекалий. Если нужно соорудить трубочку, укрепить ход, построить ячейки или покои, воздвигнуть царские «апартаменты», починить пролом или заделать щель, через которую – о, ужас! – может просочиться струйка свежего воздуха или луч света, они неизменно прибегают к продуктам пищеварения. Можно подумать, что в первую очередь это – трансцендентальные химики, чья наука преодолела любые предрассудки и всякое отвращение и которые обрели спокойную убежденность в том, что в природе нет ничего отталкивающего и все сводится к нескольким простым, химически нейтральным и чистым веществам.

В зависимости от удивительной способности повелевать веществами и преобразовывать их согласно задачам, потребностям и условиям вида, рабочие делятся на две касты – больших и малых. Первые, наделенные мощными жвалами, скрещивающими свои лезвия, подобно ножницам, уходят далеко по крытым дорогам и измельчают древесину и другие твердые вещества, снабжая колонию продовольствием; вторые, более многочисленные, остаются дома и посвящают себя яйцам, личинкам и нимфам, питанию совершенных насекомых, царя и царицы, складам и прочим домашним заботам.

Солдаты

I

Вслед за трудящимися идут воины – самцы и самки с также принесенными в жертву половыми органами, такие же слепые и бескрылые. Здесь мы воочию сталкиваемся с тем, что назвали бы разумом, инстинктом, созидательной силой, гением вида или природы, если только вы не подберете какого-нибудь другого названия, которое покажется вам более верным и подходящим.

Как я уже говорил, нет существа более обделенного судьбой, чем термит. У него нет ни наступательного, ни оборонительного оружия. Его мягкое брюшко лопается от прикосновения ребенка. Он обладает лишь инструментом для непонятной и неустанной работы. Если на него нападет самый тщедушный из муравьев, он заранее обречен. Если же он выберется из своего логова, безглазый, почти пресмыкающийся, наделенный маленькими челюстями, ловко стирающими в порошок древесину, но неспособными схватить противника, то погибнет, не успев переступить порог. Однако неумолимый закон предков в определенные дни года приказывает ему открыть со всех сторон это логово, его родину, город, его единственное достояние, его подлинную душу – эту душу толпы, святая святых всего его существа, закрытую герметичнее глиняного кувшина и гранитного обелиска. Окруженный тысячами врагов, ждущих этих трагически повторяющихся минут, когда все, чем он обладает, его настоящее и будущее, предается истреблению, он еще в незапамятные времена сумел совершить то, что человек, его собрат по несчастью, тоже совершил спустя долгие тысячелетия страха и горя. Он создал оружие, непобедимое для его обычных врагов, для врагов его уровня. В действительности, нет ни одного животного, которое могло бы вторгнуться в термитник и подчинить его себе, и даже муравей способен ворваться в него только внезапно.