Чарльз Диккенс - Остролист (В трех ветках) Страница 6

Все это время я, стремясь позабыть о своем одиночестве, путешествовал с большой скоростью, но тут вдруг устал не на шутку и бросил это занятие. «Что мне делать? — спрашивал я себя. — Что со мной будет? В какую крайность предстоит мне покорно впасть? Не поискать ли мне, подобно барону Тренку[12], мышь или паука и, найдя их, не заняться ли скуки ради их приручением? Но даже это грозит опасностью в будущем, Когда дорогу в снегу откопают, я, возможно, уже дойду до того, что, тронувшись в дальнейший путь, разрыдаюсь и попрошу, как тот узник, которого лишь на старости лет выпустили из Бастилии, чтобы меня вернули в комнату с пятью окнами, десятью шторами и замысловатыми драпировками».

Дерзкая мысль пришла мне в голову. В другое время я прогнал бы ее, но сейчас, попав в столь отчаянное положение, крепко за нее ухватился. Не смогу ли я преодолеть свою врожденную застенчивость, не пускающую меня к столу хозяина и к его гостям, не смогу ли я преодолеть ее настолько, чтобы позвать коридорного и попросить его пододвинуть себе стул… и еще кое-что — жидкое… и поговорить со мной? Смогу. Позову. И позвал.

Вторая ветка

Коридорный

Где он побывал за свою жизнь? — повторил он мой вопрос. Господи, да он побывал везде и всюду! А кем он был? Эх, кем-кем только он не был!

Он много чего повидал? Да уж немало. Знай я хоть двадцатую часть того, что ему довелось пережить, я ответил бы именно так, заверил он меня. Да что там, ему гораздо легче перечислить то, чего он не видел, чем то, что он видел. Куда легче!

Из всего виденного им, что было самым любопытным? Ну, он, право, не знает. Он не может так, сразу, назвать самое любопытное из всего, что он видел… вот разве единорог… единорога он видел на одной ярмарке. Но предположим, что молодой джентльмен, еще не достигший восьми лет от роду, увозит прекрасную молодую леди семи лет, — не покажется ли это мне довольно необыкновенной историей? Конечно, покажется. Так вот, эта необыкновенная история разыгралась у него на глазах, и он сам чистил башмачки, в которых они убежали, а башмачки эти были такие маленькие, что он даже не мог просунуть в них руку.

Отец мистера Гарри Уолмерса жил, видите ли, в «Вязах», что близ Шутерс-Хилла, в шести-семи милях от Лондона. Молодец он был, красавец, голову держал высоко, и вообще был, что называется, с огоньком. Писал стихи, ездил верхом, бегал, играл в крикет, танцевал, играл на сцене, и все это — одинаково превосходно. Он чрезвычайно гордился мистером Гарри — своим единственным отпрыском, однако не баловал его. Это был джентльмен с сильной волей и зоркими глазами, и с ним приходилось считаться. Поэтому хоть он и был прямо-таки товарищем своему прелестному, умному мальчику, радовался, что тот очень любит читать сказки, и не уставал слушать, как мальчик декламирует на память «Меня зовут Порвал!»[13], поет песни, например: «Светит майская луна, любовь моя» или «Когда тот, кто тебя обожает, только имя оставил…»[14] и тому подобное, все же он держал ребенка в руках, и ребенок действительно был ребенком, чего приходится пожелать многим детям!

А каким образом коридорный узнал обо всем этом? Да ведь он был у них младшим садовником. Не мог же он работать младшим садовником — а значит летом вечно торчать под окнами на лужайке, — косить, подметать, полоть, стричь и прочее — и не знать, как живут хозяева. Он знал бы все, даже если бы мистер Гарри сам не подошел к нему как-то рано утром и, спросив: «Кобс, вы знаете, как пишется имя Нора?», тут же не принялся вырезывать это имя печатными буквами на заборе.

Он не сказал бы, что до этого случая обращал внимание на детей, но, честное слово, приятно было видеть этих крошек, когда они гуляли вместе, по уши влюбленные друг в друга. А до чего он храбрый был, этот мальчик! Будьте покойны, он сорвал бы с себя шляпчонку, засучил бы рукавчики и пошел бы навстречу льву, — пошел бы, случись им с Норой повстречать льва, да если б она испугалась. Как-то раз они остановились близ того места, где коридорный выпалывал мотыгой сорняки на дорожке, и мальчик сказал, глядя снизу вверх:

— Кобс, вы мне нравитесь.

— Неужто правда, сэр? Вы делаете мне честь.

— Да, нравитесь, Кобс. А почему вы мне нравитесь, как вы думаете, Кобс?

— Право, не знаю, мистер Гарри.

— Потому что вы нравитесь Норе, Кобс.

— В самом деле, сэр? Очень приятно.

— Приятно, Кобс? Нравиться Норе — это лучше, чем иметь миллионы самых блестящих брильянтов.

— Совершенно верно, сэр.

— Вы уходите от нас, Кобс?

— Да, сэр.

— Вы хотели бы поступить на другое место, Кобс?

— Пожалуй, сэр; ничего не имею против, если место хорошее.

— В таком случае, Кобс, — говорил он: — вы будете у нас старшим садовником, когда мы поженимся.

И он берет под ручку девочку в небесно-голубой мантильке и уходит с нею прочь.

Коридорный может меня заверить, что, когда эти малютки с длинными светлыми кудрями, блестящими глазками и прелестной легкой походкой бродили по саду, горячо влюбленные друг в друга, смотреть на них было приятнее, чем на картину, и так же интересно, как на театральное представление. Коридорный считает, что птички принимали этих детей за птичек, держались подле них и пели, чтобы доставить им удовольствие. Иногда дети подлезали под тюльпановое дерево, сидели там в обнимку, прижавшись друг к другу нежными щечками, и читали сказки о принце и драконе, о добром и злом волшебниках и о прекрасной королевне. Иногда он слышал, как они строят планы — поселиться в лесу, разводить пчел, держать корову и питаться только молоком и медом. Однажды он встретил их около пруда и услышал, как мистер Гарри сказал:

— Пленительная Нора, поцелуйте меня, не то я сейчас брошусь в пруд вниз головой.

И коридорный не сомневается, что так он и сделал бы, откажись она исполнить его просьбу. В общем, видя все это, коридорный чувствовал, что он и сам влюблен… только он хорошенько не знал, в кого именно.

— Кобс, — сказал мистер Гарри как-то вечером, когда Кобс поливал цветы, — в конце июня я поеду в гости к своей бабушке, в Йорк.

— Вот как, сэр? Надеюсь, вам там будет весело. Я сам поеду в Йоркшир, когда уволюсь отсюда.

— Вы тоже поедете к своей бабушке, Кобс?

— Нет, сэр. У меня ее нету.

— Нет бабушки, Кобс?

— Нет, сэр.

Мальчик некоторое время смотрел, как Кобс поливает цветы, потом сказал:

— Я очень рад, что поеду туда… Нора тоже едет.

— Значит, вам там будет хорошо, сэр, — сказал Кобс, — потому что ваша милая будет у вас под боком.

— Кобс, — воскликнул мальчик, вспыхнув, — я никому не позволю насмехаться над этим!

— Я не насмехался, сэр, — смиренно объяснил Кобс, — и не думал вовсе.

— Тем лучше, Кобс, потому что вы мне нравитесь, и вы будете жить у нас… Кобс!

— Слушаю, сэр.

— Как вы думаете, что подарит мне бабушка, когда я к ней приеду?

— Не могу догадаться, сэр.

— Пятифунтовая банкнота Английского банка, Кобс.

— Фью! — свистнул Кобс. — Это изрядная сумма, мистер Гарри.

— На эту сумму можно многое сделать, ведь правда, Кобс?

— Еще бы, сэр!

— Кобс, — сказал мальчик, — я открою вам один секрет. В Нориной семье Нору дразнят мною, вышучивают нашу помолвку… высмеивают ее, Кобс!

— Такова, сэр, — изрек Кобс, — испорченность человеческой натуры.

Мальчик — сейчас он был вылитый отец — немного постоял, обратив пылающее лицо к закату, потом ушел, сказав на прощанье:

— Покойной ночи, Кобс. Я пойду спать.

Если я спрошу коридорного, как случилось, что он тогда собирался уволиться, он не сможет ответить мне толком. Пожалуй, он мог бы остаться там и до сих пор, только пожелай. Но он, видите ли, был тогда молодой, и ему хотелось чего-то нового. Да, этого только ему и хотелось — перемены. Мистер Уолмерс сказал Кобсу, когда тот предупредил о своем уходе:

— Кобс, — говорит, — вы чем-нибудь недовольны? Я спрашиваю потому, что, если кто-нибудь из моих слуг имеет основание быть недовольным, я по мере сил стараюсь выполнить его пожелания.

— Нет, сэр, — говорит Кобс, — благодарю вас, сэр, мне здесь у вас так хорошо, как нигде не будет. Но, сказать правду, сэр, хочется мне пойти поискать свое счастье.

— Ах, так, Кобс! — говорит он. — Хочу верить, что вы его найдете.

Ну, коридорный может меня заверить — да и заверил, приложив к голове сапожную щетку и как бы отдавая честь в соответствии со своей теперешней профессией, — что он все еще не нашел своего счастья.

Так вот, сэр! Коридорный покинул «Вязы», когда срок его службы кончился, мистер Гарри уехал к старой леди в Йорк, а старая леди была готова вырвать все зубы у себя изо рта (будь у нее зубы) ради своего внука, так она его обожала. И что же сделал этот младенец — а младенцем вы вполне можете его назвать и будете правы, — что же он сделал? Да сбежал от старой леди со своей Норой и отправился в Гретна-Грин жениться!