Ален Роб-Грийе - Ревность Страница 6

   Тот снова явился к обеду, любезный, улыбающийся. Падает в одно из кресел с плетенными из кожи сиденьями, не дожидаясь, пока ему на это кресло укажут, издает свое обычное восклицание по поводу того, какие эти кресла удобные:

   — Славно-то как здесь, внутри!

   В темноте его белая рубашка выделяется бледным пятном, на фоне стены дома.

   Чтобы в кромешной мгле не опрокинуть питье неловким движением, А*** как можно ближе придвинулась к креслу, где сидит Фрэнк, бережно держа в правой руке предназначенный для него стакан. Она опирается на подлокотник кресла другой рукой и наклоняется так низко, что головы их соприкасаются. Он что-то шепчет: несомненно, благодарит. Но слова теряются в оглушительном звоне цикад, доносящемся со всех сторон.

   За столом, когда лампы переставлены так, чтобы свет не бил в глаза сотрапезникам, беседа вновь вертится вокруг привычных предметов, звучат те же самые фразы.

   Грузовик Фрэнка сломался посередине подъема, между шестидесятым километром — точкой, где дорога начинает идти в гору,— и первой деревней. Жандармы ехали мимо на своей машине и завернули на плантацию предупредить Фрэнка. Когда тот через два часа явился на место происшествия,  грузовик уже находился не в указанном месте, а гораздо ниже: шофер пытался завести мотор на заднем ходу, рискуя не вписаться в какой-нибудь поворот и врезаться в дерево.

   Надеяться на какой-то результат, действуя таким образом, было в высшей степени нелепо. Снова пришлось разобрать карбюратор, деталь за деталью. Хорошо еще, что Фрэнк захватил с собой чем перекусить, потому что вернулся он только через три с половиной часа. Он решил как можно скорее заменить этот грузовик, и это в последний раз — сказал Фрэнк — покупает он списанный военный инвентарь.

   —  Хочешь сэкономить, а в конечном итоге тратишь куда больше.

   Теперь он намерен приобрести новую машину. Он самолично спустится в порт при первом же случае и встретится с представителями основных фирм: уточнит цены, разные льготы, сроки доставки и т. д. ...

   Будь у него чуть больше опыта, он бы знал, что нельзя доверять современные машины чернокожим шоферам, которые их разломают так же быстро, как и списанные, если не быстрее.

   — Когда же вы собираетесь ехать? — спрашивает А***.

   — Пока не знаю...— Они обмениваются взглядом, повернувшись друг к другу, над тарелкой, которую Фрэнк держит на весу одной рукой, сантиметрах в двадцати над уровнем стола.

   — Может, на следующей неделе.

   — Мне тоже нужно в город,— говорит А***,— у меня там масса дел.

   — Ну что ж, я вас отвезу. Если выедем рано, к ночи вернемся.

   Он ставит тарелку слева от себя и накладывает еду. А*** направляет взгляд по его оси стола.

   —  Сороконожка! — говорит она сдавленным голосом в наступившей тишине.

   Фрэнк поднимает глаза. Тут же поправляется, следуя взгляду — неподвижному — своей соседки, поворачивает голову в противоположную сторону, направо.

   Несмотря на неяркое освещение, на светлой стене, прямо напротив А***, отчетливо видно средних размеров насекомое (длиной примерно в палец). Сейчас тварь неподвижна, однако направление туловища указывает ее путь: по диагонали от плинтуса со стороны коридора к углу потолка. Тварь эту легко распознать, по многочисленным ножкам, особенно в задней части. Вглядевшись внимательнее, можно разобрать, как над головой раскачиваются усики.

  А*** не пошевелилась, сделав свое открытие: сидит очень прямо на стуле, и обе руки ее покоятся на скатерти, по обеим сторонам от тарелки. Глаза, широко распахнутые, устремлены на стену. Губы чуть приоткрыты и, возможно, едва заметно вздрагивают.

   Когда становится темно, не такая уж редкость — встретить разные виды сороконожек в деревянном, уже старом доме. А эта особь — не из самых крупных, далеко не из самых ядовитых. А*** держит себя в руках, но не может ни отвести взгляда от стены, ни улыбнуться шутке по поводу ее отвращения к насекомым.

   Фрэнк, так и не произнесший ни слова, снова глядит на А***. Потом бесшумно встает со стула, зажав в руке салфетку. Сворачивает ее в жгут и подходит к стене.

   Кажется, дыхание А*** становится чаще, а может, это обман чувств. Левой рукой она все крепче сжимает нож. Тонкие усики насекомого шевелятся быстрее — то один, то другой.

   Вдруг тварь изгибает туловище и начинает спускаться наискось, направляясь к полу, со всей скоростью, на какую способны ее длинные ножки, но салфетка, свернутая в комок, наносит удар еще более стремительный.

   Рука с заостренными пальцами сжала рукоятку ножа, но черты лица не утратили неподвижности. Фрэнк отнимает салфетку от стены и ногой давит что-то на плитах пола, у самого плинтуса.

   Где-то на метр выше остался темный отпечаток, маленькая дуга, изогнувшаяся вопросительным крючком, с одной стороны наполовину смазанная, окруженная там и сям более четкими знаками, от которых А*** так и не может оторвать глаз.

   Вдоль распущенных волос щетка скользит с легким шумом: то ли вздох, то ли слабое потрескивание. Едва дойдя до конца, очень быстро, она снова поднимается к голове, ударяет по черепу всеми щетинками, и опять скользит по черной массе светлый костяной овал, а ручка щетки, довольно короткая, почти совсем скрывается под рукою, крепко сжимающей ее.

   Половина волос падает на спину, а оставшуюся половину другая рука перекидывает через плечо, вперед. В эту сторону (в правую) склоняется голова, чтобы удобнее было орудовать щеткой. Всякий раз, когда та скользит вниз, начиная с затылка, голова еще больше наклоняется вперед, а потом поднимается с некоторым усилием, в то время как правая рука — в которой зажата щетка — движется в противоположном направлении. Левая рука — охватывающая волосы, не зажимая их, между запястьем, ладонью и пальцами — на мгновение отпускает пряди на волю, но потом вновь собирает их уверенным, закругленным, автоматическим движением, а щетка тем временем продолжает свой путь до самого края. Шелест, который нарастает по мере продвижения сверху вниз, в этот момент превращается в сухой, маловыразительный треск, последние разряды которого еще звучат, когда щетка, оставив концы длинных волос, поднимается к вершине, описав в воздухе быструю кривую, и достигает основания шеи, где волосы, гладкие и плоские, разделены медианой пробора.

   С левой стороны от пробора другая половина черных волос свисает свободно до самого пояса, слегка завиваясь. Еще левее вырисовывается лишь едва видный контур профиля. Но впереди зеркальная поверхность, и она отражает лицо целиком, анфас, и взгляд — конечно же, бесполезный при расчесывании щеткой — устремлен, естественно, вперед.

   Так что взгляд А*** должен был встретить на своем пути настежь распахнутое окно, выходящее на западную сторону; лицом к этому окну она села причесываться перед маленьким столиком, приспособленным для этой цели, снабженным, в частности, высоким зеркалом, отбрасывающим взгляд назад, к третьему окну, к центральной части террасы и верхней части долины.

   Второе окно, как и третье, выходит на юг, но расположено несколько ближе к юго-западному углу дома; оно тоже распахнуто настежь. Через него можно увидеть часть туалетного столика, отрезок зеркала, профиль с левой стороны и распущенные волосы, спадающие на левое плечо, а также левую руку, которая сгибается, чтобы дотянуться до правой стороны.

   Поскольку затылок отклоняется в сторону, лицо слегка поворачивается к окну. На столешнице из мрамора с редкими серыми прожилками выстроились в ряд баночки и флаконы разных размеров и форм; чуть ближе лежит большой черепаховый гребень и вторая щетка, деревянная, с более длинной рукояткой; она кажет свой лик, ощетинившийся черными шелковинками.

   А***, должно быть, только что вымыла голову, иначе бы она не причесывалась посреди дня. Вот она прервала свое занятие, возможно, закончила одну сторону. И, не меняя положения рук, не разворачиваясь всем телом, она направляет взгляд в окно, расположенное слева, глядит на террасу, на ажурную балюстраду и противоположный склон долины.

   Укороченная тень столба, который поддерживает угол крыши, падает на плиточный пол террасы в направлении первого окна, того, что под щипцом; но тень вовсе не достигает окна, потому что солнце стоит еще очень высоко. Западный щипец весь в тени от крыши; что до западного отрезка террасы, то полоса солнца шириною едва в метр легла между тенью от крыши и тенью от балюстрады, в данный момент ровной, без зубчиков.

   В комнате перед первым окном поставлен туалетный столик, полированный, красного дерева, с белой мраморной столешницей: такие столики составляют непременную часть обстановки в колониальном стиле.

   Изнанка зеркала — грубая деревянная плашка овальной формы, тоже красноватая, но тусклая; на плашке что-то написано мелом, но надпись на три четверти стерлась. Справа — лицо А***, которая теперь нагнула голову влево, чтобы причесать волосы с другой стороны, и явственно виден глаз, глядящий, как это и должно быть по логике вещей, вправо, в зияющее окно, на зеленую массу банановых деревьев.