Мирча Элиаде - На улице Мынтулясы Страница 6

4

Всю неделю, что последовала за арестом, Фэрымэ провел склонившись над дощатым столом — писал. Его перевели в другую камеру, в старом крыле здания. Здесь была железная койка без тюфяка, табуретка и стол. В окошко ничего не было видно, кроме серой стены. Два раза в день охранник приносил из столовой еду. Иногда Фэрымэ вставал из-за стола и стучал в дверь. Охранник забирал стопку исписанных листов и вскоре появлялся с пачкой чистой бумаги. Писал Фэрымэ с обеих сторон — таковое указание последовало после того, как он истратил первую порцию бумаги. Всякий раз, когда его вызывали на допрос, ему указывалось на то, чтобы писал разборчивее. Сначала Фэрымэ прилагал все усилия, выводил каждую букву, но вскоре, захваченный воспоминаниями, возвращался к своей привычной скорописи.

Старик подозревал, что именно из-за непонятного почерка его так часто вызывают на допросы. Иногда от него требовали, чтобы он ночью пересказал то, о чем писал днем. Приходил охранник, и они отправлялись каждый раз новым путем: тащились по длинным коридорам, спускались и поднимались по лестницам, пересекали огромные, то абсолютно темные, то слишком ярко освещенные, но совершенно пустые залы, где лишь изредка можно было заметить милиционера, сидевшего в углу и боровшегося со сном. Неожиданно охранник останавливался перед стеной, нажимал на кнопку, и за их спиной появлялась кабина лифта, в которой они или спускались вниз, или поднимались вверх. Потом охранник стучался в дверь и вводил Фэрымэ в кабинет, залитый ослепительным светом. В глубине кабинета, поигрывая карандашом, его ожидал улыбающийся Думитреску.

Так продолжалось в течение двух недель. Однажды утром охранник распахнул дверь и крикнул:

— На выход!

Фэрымэ удивленно поднял голову от стола.

— Я только что сел писать, — просительно заговорил он. — Мне бы так не хотелось отрываться...

— Приказано! — отрубил охранник.

Фэрымэ аккуратно положил ручку на промокашку, заткнул пробкой пузырек с чернилами и вышел. На этот раз путь был короче, чем обычно. Охранник передал Фэрымэ милиционеру, который подвел его к совершенно новому лифту. Спустившись вниз, они вышли во двор, прошли несколько шагов по асфальту возле стены и вошли в другой корпус. Сопровождающий остановился перед дверью на первом этаже и постучал. Открыл молодой человек, весь так и сияющий улыбкой.

— Вы будете Фэрымэ, директор школы на улице Мынтулясы?

— Совершенно верно, — вежливо поклонился старик.

— Следуйте за мной, — пригласил молодой человек. — А ты подожди внизу, — кивнул он милиционеру.

Молодой человек провел Фэрымэ через зал, открыл дверь и пропустил его внутрь. За дверью оказалась просторная, роскошно обставленная комната со множеством окон. За столом сидел мужчина лет пятидесяти, с седыми висками, приплюснутым носом и необычно тонкими губами.

— Ну-ка, ну-ка, — начал он весьма оживленно, — расскажите-ка, Фэрымэ, что там было с Оаной...

— Это длинная история, — засмущался старик. — Чтобы вы все поняли, вначале нужно узнать, что случилось с ее дедушкой, лесником. По моему разумению, все началось с него: он нарушил клятву, данную старшему сыну паши из Силистрии. Деду этому, когда я с ним познакомился, сравнялось девяносто шесть лет. Еще мальчишкой был он схвачен турками при попытке взорвать гарнизонный пороховой склад в Силистрии. По приговору его должны были сунуть в мешок и, привязав к ногам камень, бросить в Дунай, ибо только так поступали турки с детьми неверных, гяуров: их не вешали, не рубили им головы, их топили. Но этого мальчишку спас старший сын паши, который попросил отдать ему преступника в рабы. Были они примерно одного возраста, быстро подружились и стали жить как братья. Лет десять провели они неразлучно. Сына паши звали Селим. Он бы тоже стал в своей стране большим человеком, если б его названый брат не нарушил клятвы. Но чтобы вам стало понятно, как все это произошло, я должен сказать, что паша женил своего сына Селима, когда тому было шестнадцать лет. Привел ему сразу двух жен: одна была отуреченной гречанкой из Фанара, а вторая — турчанкой...

— Не надо, Фэрымэ, — прервал хозяин кабинета. — Бросьте эту историю. Я вам задал конкретный вопрос: что случилось с Оаной?

— Мне весьма затруднительно ответить, — стал извиняться Фэрымэ, — поскольку, по моему разумению, все произошло из-за ее деда, лесника...

— К черту лесника, — растягивая в улыбке тонкие губы, прервал его хозяин кабинета. — Расскажите, что вы сами знаете про Оану. Когда вы с ней познакомились? Как она выглядела?

Фэрымэ безнадежно покачал головой, давая понять, что его попросили раскрыть суть дела, при этом запретив рассказывать, что именно произошло.

— Когда в девятьсот пятнадцатом году я узнал ее, — наконец заговорил старик, — было в ней два метра росту и тринадцать лет от роду. Но не просто высокой она была. Это была сильная, хорошо сложенная и красивая, словно античная статуя, девушка с черными глазами, длинными белокурыми волосами, откинутыми за спину. Ходила она босиком и прыгала на неоседланную лошадь прямо с земли, как казак. Любила только норовистых коней. Еще совсем ребенком брали ее барышники на ярмарки, чтобы она скакала там на лошадях и привлекала народ. А вот как я узнал о ней. Приходит как-то ко мне один из родителей, купец с Армянской улицы, и жалуется, что его сынок лежит в постели — мальчишки поколотили. «Где была драка?» — спрашиваю я. «Не говорит», — отвечает купец. «Ладно, пойду с тобой и узнаю что и как». Надеваю шляпу и отправляюсь с ним на Армянскую улицу. Вхожу один в комнату мальчика. Тот лежит в постели бледный-бледный. «С кем это ты подрался, малыш?» — спрашиваю я его. «С Оаной, — отвечает, — с дочкой дядюшки Фэникэ из Обора. Да я с ней и не дрался. Мы стали бороться, потому как в борьбе я самый сильный, и мальчишки науськали меня на нее. А она даже и бороться не захотела, а взвалила меня на спину и стала кружиться. Так она меня вертела, просто для смеху, пока кто-то из мальчишек не крикнул: „Глядите, она без штанов!» Тут Оана перекинула меня через голову, и я грохнулся оземь. Потом ребята меня домой отнесли». Я поговорил с мальчиком, вышел и сказал отцу, который поджидал меня в коридоре: «Подержите его несколько дней дома, а как оправдать его отсутствие, об этом я сам позабочусь. Неплохо бы позвать и доктора». И сразу отправился в Обор... А сейчас, прошу меня извинить, если вас не затруднит, у меня к вам будет просьба, — изменившимся голосом произнес Фэрымэ.

— Говорите.

— Я попросил бы вашего разрешения присесть, чтобы немножко отдохнуть. Меня мучает ревматизм.

— Присаживайтесь, — снизошел хозяин кабинета.

— Премного вам благодарен, — поклонился Фэрымэ и, сев на стул слева от стола, принялся растирать колени. Вскоре он вновь заговорил: — Я отправился в Обор в тот же день после обеда. Корчму Фэникэ Тунсу я нашел очень быстро — она была известна всей округе. Корчмарь оказался крепким, румяным и ничем не примечательным человеком. «У вас есть дочь, Оана, — начал я. — Она не совсем обыкновенная девочка». — «Мы с матерью сделали все, что могли, — ответил он. — Остальное от Бога...» Я не очень понял, что он хотел сказать. Но когда вышел во двор, мне все стало ясно. Правильно было сказано — от Бога. А Бог ее наградил без меры. Оана взялась бороться с одним из работников, здоровенным парнем. Парень этот снял сапоги, рубаху и остался в одних портах. Он старался изо всех сил, но видно было, что едва переводит дух. Оана обхватила его, приподняла и чуть не задушила. Потом, не выпуская парня из объятий, повернулась несколько раз вокруг своей оси и бросила его в пыль. Мало того, она еще и села на него, чтобы плотнее прижать к земле. Тут я увидел, что мальчишка говорил правду. В те времена женщины надевали под юбку нечто вроде длинных шароваров. На Оане же таковых не было. Она была как статуя, если вы понимаете, что я хочу сказать.

— Вы говорите, она была красива? — мечтательно произнес чиновник.

— Она была как статуя, — повторил Фэрымэ, утвердительно кивая. — Потому что статуя, если она прекрасно изваяна, вовсе не смущает своей величиной. Так и с Оаной: если бы она была нагая, никто бы не замечал, какая она крупная. Когда же ее видели в платье, ее немножко пугались. Она казалась великаншей. Вот так и началась история Оаны, с борьбы. А история эта длинная... Вы разрешите мне закурить? — спросил Фэрымэ, переводя дух.

— Пожалуйста, — ответил человек за столом, и голос его прозвучал словно издалека. Казалось, он очнулся от воспоминаний.

— Благодарю вас.

Старик достал пачку и закурил сигарету.

— Откуда начинать? — спросил он, сделав глубокую затяжку. — Я сказал вам, что это длинная история, она тянулась много лет, вплоть до девятьсот тридцатого года. А по моему мнению, ее следует начинать с восемьсот сорокового. Так что этой истории почти сто лет... Но предположим, что начало вам известно и мы находимся в пятнадцатом году, когда я впервые увидел Оану. Мальчики встретились и подружились с ней несколько раньше, когда бродили по городским окраинам в поисках заброшенных погребов. Больше всех Оана подружилась с Ликсандру и Дарвари. Как-то летом ребята в субботний день приехали в Обор. Оана запрягла бричку и повезла их к своему дедушке, в лес Пасеря, откуда они вернулись только утром в понедельник. Оане нравились эти мальчишки, вольные как ветер, выдумщики. Ведь и она обладала воображением, хотя, как вы увидите, на свой лад. Много чего случилось в то лето в лесу Пасеря. Всего мне не удалось разузнать, но и того, что я узнал, было вполне достаточно, чтобы понять, почему эти мальчишки пошли по жизни столь необычными путями. Нужно вам сказать, что, кроме Ликсандру, которому в то время было четырнадцать лет, остальные пятеро были совсем дети, лет по одиннадцати, по двенадцати. О первом необычном случае мне рассказал Ионеску. Кажется, это случилось в то самое время, июньской ночью. Ионеску проснулся, потому что ему захотелось пить, и вышел на улицу поискать ведро с водой. Все мальчишки спали в сарае возле дома лесника, в самом что ни на есть сердце леса. Напившись, Ионеску глянул в сторону леса и увидел привидение. Ему стало страшно, но тут он сообразил, что это Оана. Тогда он босиком пустился вслед за нею, потому что этот Ионеску тоже был необычный мальчик. Светила луна, и следить за Оаной было нетрудно. Далеко идти ему не пришлось. Оана остановилась на краю небольшой поляны и, сбросив платье, осталась совсем нагая. Сначала она встала на колени, что-то поискала в траве, потом вскочила и принялась танцевать, двигаясь по кругу, что-то напевая и бормоча. Всего мальчишка не слышал, но припев запомнил: «Ты, красавка, белладонна, будь к прошенью благосклонна: чтоб не жить на всех с обидой, через месяц замуж выдай...» Совсем еще ребенок, он не понял, что это было брачное заклинание. Спрятавшись за дерево, он уже думал выскочить внезапно и напугать девчонку, как вдруг Оана остановилась, уперла руки в бока и закричала: «Обжени меня, а то мозги плавятся!» В следующий миг мальчишка окаменел: из высокой травы поднялось привидение в виде одетой в рванье старухи с растрепанными космами и золотым ожерельем на шее, которая с грозным видом двинулась на Оану. «Ишь ты, безумная! Да тебе еще и четырнадцати нету!» Оана упала на колени и склонила голову. «Угомонись! — продолжала старуха. — Что тебе на роду написано, того я изменить не могу! Как настанет твой срок, отправляйся в горы, оттуда придет к тебе твой муж. Богатырь, как и ты, два коня под седлом, на шее красная косынка...» После этого, рассказывал Ионеску, привидение исчезло в зарослях. С той поры Оана только и думала что о горах. Однако осенью того года Румыния вступила в войну, и Оана не успела уйти в горы, хотя и побывала в горных селах, но не одна, а с мальчишками...