Фредерик Стендаль - Suora Scolastica Страница 6

Через три недели после ее приезда в монастырь случилось так, что за вечерней молитвой она без единой ошибки прочла литании богоматери, и надзиравшая за послушницами наставница разрешила ей на следующий день первый раз подняться на бельведер. Так называется огромная галерея на верхней части фасада монастыря Сан-Петито, выходящего на Толедскую улицу. Эту галерею монахини усердно украшают позолотой и росписью.

Розалинда пришла в восторг, увидев снова двойную вереницу прекрасных экипажей, заполнявших в час гулянья верхнюю часть Толедской улицы. Она узнала большинство экипажей и сидевших в них дам. Это зрелище и развлекало и печалило ее.

Но как описать волнение, овладевшее ею, когда она узнала молодого человека, остановившегося под сводом ближайших ворот и оживленно махавшего великолепным букетом цветов? То был дон Дженнарино, который, с тех пор как Розалинду удалили от общества, ежедневно приходил на это место в надежде, что она появится на бельведере благородных монахинь; зная, что она любит цветы, он предусмотрительно запасся самым изысканным букетом, чтобы привлечь ее взоры и обратить на себя ее внимание.

Дон Дженнарино почувствовал живейшую радость, когда увидел, что Розалинда его узнала; вскоре он стал делать ей знаки, на которые она не осмеливалась отвечать; потом она подумала, что, согласно уставу св. Бенедикта, соблюдаемому в монастыре Сан-Петито, может пройти несколько недель, прежде чем ей снова разрешат появиться на бельведере. Она застала там целую толпу монахинь, проявлявших большое оживление; все или почти все делали знаки своим поклонникам; их, казалось, несколько смущало присутствие этой молодой девушки под белым покрывалом, которая могла удивиться их малоблагочестивому поведению и рассказать о нем за пределами монастыря. Надо иметь в виду, что в Неаполе молодые девушки с раннего детства привыкают изъясняться с помощью пальцев, различные положения которых означают буквы. Они беседуют таким способом в гостиных с молодыми людьми, находящимися в двадцати шагах от них, в то время как родители разговаривают вслух.

Дженнарино трепетал при мысли, что Розалинда искренне готовится принять монашеский обет. Он несколько отступил в глубь ворот и говорил ей оттуда языком знаков:

— С тех пор, как я вас больше не вижу, я несчастен. Хорошо ли вам живется в монастыре? Дозволено ли вам часто приходить на бельведер? Любите ли вы по-прежнему цветы?

Розалинда пристально смотрела на него, но не отвечала. Вдруг она скрылась, — то ли ее позвала наставница, то ли ее оскорбили те немногие слова, с которыми обратился к ней дон Дженнарино. Это его очень опечалило.

Он поднялся в красивую рощу, расположенную выше Неаполя и называемую Аренелла. Там тянется стена, окружающая огромный сад монастыря Сан-Петито. Продолжая свою грустную прогулку, Дженнарино добрался до плоскогорья Вомеро, расстилающегося высоко над Неаполем и над морем; пройдя оттуда еще одно лье, он достиг великолепного замка герцога Варгаса дель Пардо. Это была средневековая крепость с темными зубчатыми стенами; замок славился в Неаполе своей мрачностью и причудой герцога держать там в услужении только уроженцев Испании, и притом одного с ним возраста. Герцог говорил, что, когда он находится здесь, он чувствует себя словно в Испании, и для большей иллюзии он приказал срубить все окружающие деревья. Каждый раз, когда королевская служба ему позволяла, он приезжал подышать свежим воздухом в свой замок Сан-Николó.

Это мрачное здание усилило тоску дона Дженнарино. Когда он возвращался оттуда, печально шагая вдоль садовой ограды Сан-Петито, его осенила внезапная мысль. «Наверно, она по-прежнему любит цветы, — подумал он. — Монахини, конечно, выращивают их в этом огромном саду; там должны быть садовники; мне надо во что бы то ни стало познакомиться с ними».

В этой пустынной местности была небольшая osteria (кабачок). Дженнарино вошел туда, но, увлеченный своим замыслом, не подумал о том, что одежда его слишком роскошна для этого места, и с огорчением убедился, что его присутствие возбуждает удивление, смешанное с недоверием. Тогда он притворился очень усталым и запросто повел себя с хозяевами и с простолюдинами, зашедшими выпить несколько кружек вина. Непринужденное обращение Дженнарино заставило забыть о его платье, слишком богатом для такого места. Дженнарино не побрезговал распить с хозяином и его друзьями заказанное им вино несколько лучшего качества. Наконец, после долгих усилий он заметил, что его присутствие уже не внушает робости. Начались шутки насчет благородных монахинь Сан-Петито и посетителей, перелезающих для свиданий с ними через садовую стену.

Дженнарино убедился, что подобные вещи, о которых ходило много слухов в Неаполе, происходят на самом деле. Простодушные крестьяне из Вомеро шутили по этому поводу, но не выражали особого возмущения.

Эти бедные молодые девушки поступают туда не по душевному влечению, как уверяет наш приходский священник, а потому, что их выгоняют из родительских палаццо, чтобы отдать все их старшим братьям; вполне понятно, что они ищут развлечений. Но это стало трудным делом при нынешней аббатисе, матери Анджеле-Марии из рода маркизов де Кастро Пиньяно, которая вбила себе в голову выслужиться перед королем и раздобыть герцогскую корону для семейства своего племянника, терзая этих бедных молодых девушек, никогда не имевших серьезного намерения давать обеты богу и Мадонне. Приятно видеть, как весело они резвятся в саду; можно подумать, что это настоящие пансионерки, а не монахини, которые погубят свою душу, если не будут заботиться только о соблюдении насильственно принятых обетов. Недавно, чтобы оказать честь особо знатному происхождению этих девушек, неаполитанский архиепископ выхлопотал для них у римской курии привилегию принимать монашество не в семнадцать, а уже в шестнадцать лет, и в монастыре справляли большое празднество по случаю неслыханной чести, какую эта привилегия означает для бедных малюток.

— Но вы упомянули о саде, — сказал Дженнарино. — По-моему, он очень небольшой.

— Как небольшой! — раздалось несколько голосов. — Сразу видно, что вы никогда не обращали на него внимания: там свыше тридцати арпанов, и старший садовник, маэстро Беппо, иногда держит в услужении добрый десяток работников.

— А этот старший садовник, должно быть, какой-нибудь красивый юноша? — со смехом спросил дон Дженнарино.

— Плохо вы знаете аббатису де Кастро Пиньяно! — хором ответили ему. — Она не потерпела бы подобного беззакония! Синьору Беппо пришлось доказать, что ему больше семидесяти лет; он служил прежде у маркиза де Лас-Флореса, которому принадлежит прекрасный сад в Чези.

Дженнарино подпрыгнул от радости.

— Что с вами? — спросили его новые друзья.

— Ничего; просто я очень устал.

Он догадался, что синьор Беппо — бывший садовник его отца. В тот же вечер он разузнал, где живет этот старший садовник, синьор Беппо, и каким образом с ним можно повидаться.

На следующий же день он побывал у него; старик садовник заплакал от радости, увидев младшего из детей своего господина маркиза де Лас-Флореса, которого он когда-то носил на руках. Он не смог ни в чем ему отказать. Дженнарино пожаловался на скупость отца и намекнул на то, что сто дукатов выручили бы его из величайшего затруднения.

Два дня спустя, когда послушница Розалинда, именуемая теперь сестрой Схоластикой, прогуливалась одна в прекрасном цветнике, разбитом в правой половине сада, старый Беппо подошел к ней.

— Я хорошо знал благородное семейство князей де Биссиньяно, — сказал он. — В молодости я работал в их саду, и, если вы позволите, синьорина, я подарю вам красивую розу, которую я завернул в эти виноградные листья, но с условием, что вы соблаговолите развернуть ее, только когда будете одна у себя в комнате.

Розалинда взяла розу, почти не поблагодарив старика; она положила ее за корсаж и задумчиво направилась в свою келью. Так как Розалинда была дочерью князя и ей предстояло стать монахиней первого разряда, у нее была келья из трех комнат. Едва войдя туда, Розалинда зажгла лампу. Она хотела вынуть красивую розу из-за корсажа, но цветок, отломившись от стебля, остался у нее в руке; и в середине его она нашла спрятанную меж лепестками записку. Сердце Розалинды сильно забилось, но она, не колеблясь, прочла ее:

«Я, так же как и вы, очень небогат, прекрасная Розалинда, ибо, если вас приносят в жертву жизненному благополучию ваших братьев, — я тоже, как вам, может быть, небезызвестно, всего лишь третий сын маркиза де Лас-Флореса. После того как я утратил вас, король произвел меня в чин сублейтенанта своей гвардии, и по этому случаю отец мой объявил, что мне, моим слугам и лошадям будут обеспечены кров и пища в фамильном палаццо, а в остальном мне придется жить на ежемесячное содержание в десять дукатов, которое всегда в нашей семье получали младшие сыновья.