Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня. Страница 60

1 и 2 февраля 1943 года немцы капитулировали, 4 февраля уцелевшее гражданское население собралось на площади Павших Борцов и поклялось восстановить свой город. В тот же самый день начались работы. 13 февраля уже действовали две большие пекарни и открылись три почтовых отделения. 13 февраля прибыл первый поезд из Мичуринска. 23 февраля кружным путем установлено сообщение с Москвой и Тбилиси. 18 марта заработал первый кинотеатр. 11 апреля началось автобусное сообщение с аэропортом. 17 апреля после того, как взорвали лед, из Астрахани пришел первый пароход. 20 апреля на тракторном заводе восстановлен первый станок. Два дня спустя из его ворот вышел первый танк. На башнях первых машин стояла надпись: «Ответ Сталинграда». 15 мая восстановлен водопровод, одновременно открылись первые больницы и детские дома.

За три первых месяца на территории Сталинграда было обезврежено около 15 тысяч неразорвавшихся мин и снарядов. 18 августа во временном здании открыл сезон театр имени Максима Горького. 1 сентября уже работало 29 школ с 11 600 ребят. В конце этого месяца население города насчитывало 200 тысяч человек. (Оно увеличивалось следующим образом: 2 февраля 1943 года — 1515 человек, 1 марта — 12 тысяч и так далее, пока не достигло половины довоенного уровня.) Ибо все советские люди хотели вернуться к своим разоренным очагам. 1 октября вновь приступили к занятиям все пять курсов Сталинградского медицинского института, насчитывавшего 660 студентов. 12 января восстановлен завод «Баррикады» и пущена первая мартеновская печь. 26 декабря восстановлена трамвайная линия, проходящая через весь город.

А 1 января 1944 года Совнарком СССР одобрил план восстановления Сталинграда и выделил кредит в сумме 400 миллионов рублей на строительство промышленных объектов. 144 миллиона — на строительство жилья и 50 миллионов — на строительство учреждений культуры.

И так вплоть до сегодняшнего дня восстановление Сталинграда не прекращается. Я привел в основном цифры первого года, поскольку они наиболее характерны, однако город продолжал расти и дальше по числу жителей и восстановленных зданий и предприятий, школ и культурных учреждений. И все это время из различных, особенно соседних, республик Советского Союза прибывали в Сталинград не пустые приветствия, но реальная помощь зерном, углем, строительными материалами.

Склонившись над тоненькой брошюркой, в которой цифры развития Сталинграда увеличивались в смелой и постоянной прогрессии, мы еще долго беседовали. И не было никакого перехода от рассказов о боях за город к рассказам о труде по его восстановлению. И равнозначными по своему смыслу было это сражение сперва оружием, а потом трудом и просвещением. Слушая эту беседу, я вспомнил зал большой московской библиотеки, носящей имя В. И. Ленина. Над зелеными столами склонились головы читателей, преимущественно молодежи, а поверх их голов красовался написанный по-латыни древний девиз: «Non solum armis», то есть: «Не только оружием». И в самом деле, эти люди, которые героически сражались с помощью оружия, продолжали сражаться организованностью, наукой и самоотверженным трудом во всех областях. Не только оружием!

После ужина наш собеседник, попрощавшись, вернулся к своим новым делам.

На другой день рано утром мы покидали Сталинград. Я еще раз осмотрелся вокруг, желая все запомнить, но уже сейчас чувствую, что более всего из восстановленного и разрушенного у меня останутся в памяти жители Сталинграда, те, кого я видел на улицах, и особенно те, с кем довелось разговаривать. И я думаю, воистину этому многолюдному и огромному Советскому Союзу ничто не далось даром — ни победа в войне, ни обновление в труде. Чего только не довелось увидеть и пережить жителям города, какие усилия и какую ответственность приняли они на свои плечи и продолжают нести их и сегодня. И я не услышал ни одного бранного слова, не увидел ни одного недоброго взгляда или резкого жеста, у всех лишь спокойное чувство собственного достоинства, какое можно пожелать каждому человеку. Раздумывая об этом возле готового к отлету самолета, я последний раз пожимаю руку одному из таких сталинградцев.

Мы снова летим. Теперь уже на северо-запад. Внизу опять равнина, изрезанная окопами и траншеями. Монограмма, которую завоеватель оставил на советской земле, бледнеет и исчезает. На самом горизонте, где-то рядом с восходящим солнцем, еще на миг в последний раз показалась причудливая мозаика Сталинграда. На десятки километров по волжскому берегу протянулся город, узкий и длинный. Прекрасный город! Его нелегко забыть и трудно описать, потому что он не только памятник мужества, но и источник энергии, пример сознательного, непрерывного усилия, живой завет каждому, кто умеет видеть и способен учиться. Вот что такое Сталинград! Таким он предстал перед нами в один из апрельских дней, и таким он навсегда останется в моей памяти.

Пределы{13}

© Перевод А. Романенко

Поезд мчится по равнине Срема. Воскресная послеполуденная пора. Тусклый свет ноябрьского дня. Над пустынными полями сильный ветер. В окно вагона я вижу, как порывистый юго-западный ветер несет сухие кукурузные листья, как они плывут в воздухе, взлетают и сталкиваются, поднимаются и опускаются, напоминая то парусную яхту, то заблудившуюся чайку с темными крыльями.

Вот так и пейзажи могут обманывать, как мы обманываемся, глядя на них.

Мы едем по горной местности в Восточной Боснии. Высокие вершины, голые или лесистые, всегда крутые склоны, живописные ущелья, на которых лепятся одинокие сосны, глубокие каньоны с бурными зелеными и пенящимися реками. Повсюду резкие и разорванные линии рассекают или заслоняют небо, а нам кажется, будто все эти исполинские формы обрушиваются с воем прямо на нас. Все здесь сурово и агрессивно, все выглядит необычайным и значительным, все рождает чувство романтического восхищения, неразлучно связанного с чем-то, похожим на страх, и вызывает мысль о том, что в этих пределах происходили необыкновенные события, великие исторические перевороты. А на самом деле это спокойный и заброшенный, ничем не знаменитый безымянный край, которого не коснулась история или по которому, может быть, она некогда и прошла, торопясь к далеким целям в других местах, но так и не затронула его безымянное, серое существование с неизменной чередой уныло сменяющих друг друга природных процессов возникновения, развития и умирания.

Совсем иное, противоположное чувство возникает, когда едешь по равнине Срема или Бачки. В глаза бросаются лишь бесчисленные и бесконечные борозды; в зависимости от скорости поезда они или раскрываются и складываются в непрерывной причудливой игре разноцветных вееров слева и справа от нас, или превращаются в разлившиеся темно-зеленые воды, которые стремительно стекают к резкой черте на горизонте, где их ожидает невидимое и бездонное падение. Едва различимы крыши сел, утонувших в ложбинках и скудной последней зелени деревьев, и только одинокая колокольня иногда возвышается над ними, однако и она теряется в однообразии хмурой равнины и серого неба, незначительная и по форме, и по своему стремлению возвыситься. Здесь не на чем остановить взгляд вплоть до самой дальней черты, которая уже не земля и над которой простирается небо, тоже однообразное и бескрайнее, словно и его составляют лишь лазурные, золотые или серые нивы для неведомых нам злаков. Здесь тоже все движется и летит, но будто хочет убежать от нас, таясь и пригибаясь то в одну, то в другую сторону, подобно стелющейся траве или низко летящей птице. Бесформенно и приземленно все, на что ни взглянешь, и все напоминает о буднях, о бесконечной скуке и повседневной жизни. На самом же деле эта равнина — арена великих исторических событий и столкновений со времен переселения народов и обороны Рима, многовековых турецких походов и войн и до партизанских баз и великих битв в недавней борьбе наших народов против фашизма. Эту равнину с давних пор вдоль и поперек бороздили переселенцы, беженцы и огромные армии; названия хуторов, сел и маленьких городков здесь часто означают места, где проходили великие битвы и заключались исторические мирные договоры. Однако ни о чем подобном не говорит этот край. Такова равнина: тихая и невзрачная, она рожает, молчит и прикидывается ничего не знающей, всегда готовая превратиться в арену созидания или разрушения.

Так вот и земные пределы могут обмануть на мгновение чувства и мысль человека, показать и сказать одно, а быть совсем другим и означать совсем другое.

Воскресная послеполуденная пора. Поезд с грохотом мчится по серой равнине Срема. Взглянув в окно вагона, я вижу, как ветер по-прежнему несет сухой кукурузный лист, вот он отстал и чернеет на фоне серого неба, подобно запоздавшей птице, имя которой уже не угадаешь.

Лица{14}