Джон Пассос - Большие деньги Страница 61

Когда они выезжали из города, он все время расспрашивал Марго о ней.

– В вас, маленькая девочка, есть что-то особенное. Кажется, вы что-то от меня утаиваете, говорите далеко не все, – сказал он. – Могу поспорить… Вы храните какую-то тайну…

Всю дорогу Марго морочила ему голову, рассказывала о своей прежней жизни на сахарной плантации на Кубе, о громадном доме ее отца в Гаване, на Ведадо, о кубинской музыке и танцах, о том, как ее отца разорил местный сахарный трест, а ей приходилось одной, совсем еще ребенком, поддерживать семью, когда она принимала участие в рождественских пантомимах в Англии, о своем раннем неудачном браке с испанским аристократом, но вот, слава Богу, теперь вся эта жизнь позади и сегодня она заботится только об одном – о своей работе.

– Ну, такая богатая история жизни заслуживает гораздо большего паблисити, – только и заметил по этому поводу Джерри Герман.

Они подъехали к освещенному фермерскому дому со множеством высоких деревьев вокруг, посидели немного в машине, чуть дрожа от просочившегося в салон холодного тумана из какого-то ручья. В темноте он повернулся к ней, пытаясь заглянуть в лицо.

– А тебе известна легенда о трех обезьянках, дорогая?

– Конечно, известна, – ответила Марго. – Ни в чем не усматривай зла, никогда не слушай зла, никогда не желай зла.

– Совершенно верно, – сказал он.

Тогда она позволила ему поцеловать себя.

Внутри дом оказался очень приятным фермерским особняком. У ревущего камина сидели двое мужчин в клетчатых рубашках лесорубов, рядом – две странные женщины в нарядах из Парижа, с культурным выговором, как на Парк-авеню. Оказалось, что они работают художницами по интерьеру в этом бизнесе. Мужчины были театральными художниками. Джерри сам приготовил на кухне яичницу с ветчиной для всех, и они пили крепкий сидр и веселились, хотя Марго, конечно, не знала, как нужно себя вести в подобной обстановке. Чтобы занять чем-то руки, она сняла со стены гитару и сыграла «Сибоней» и другие кубинские мелодии, которым ее обучил когда-то Тони.

Одна из женщин сказала, что Марго обязательно нужно сделать что-то чисто кубинское, и от такого комплимента у нее занялось сердце. Они легли спать уже на рассвете, когда через плотный туман за окном проникал голубоватый дневной свет. Они хорошо, на сельский манер, позавтракали, много смеялись, шутили, хихикали в своих ночных, пеньюарах. Днем в воскресенье Джерри привез ее в город и высадил на Драйве возле Семьдесят девятой улицы.

Когда она вошла домой, то по лицам Фрэнка и Эгнис сразу заметила, что оба они ужасно чем-то озабочены. Оказывается, Тэд названивал им целый день. Он съездил в театр, и там ему сообщили, что никаких репетиций на сегодняшний день не предусмотрено. Марго язвительно заметила, что она репетировала свой особый номер и что если любой студент колледжа считает себя вправе вмешиваться в ее карьеру, то пусть прежде хорошенько обо всем подумает. На следующий уик-энд, когда Тэд ей позвонил, она отказалась с ним встретиться.

Но неделю спустя, когда она вышла, как обычно, около двух часов из своей комнаты к столу, к большому воскресному обеду, устроенному Эгнис, то увидела Тэда. Он сидел, низко опустив голову, а его руки провинциала болтались между колен. Рядом с ним на стуле лежала зеленая коробка из цветочного магазина, и она сразу догадалась, что в ней лежат розы сорта «Американская красавица».

При виде ее он вскочил.

– Ах, Марго, прошу тебя, не обижайся… Знаешь, без тебя мне так плохо, ничем не могу заняться, все опостылело.

– Я на тебя не обижаюсь, Тэд, – сказала она. – Просто я хочу всем дать понять, что не потерплю ничьего вмешательства в свою личную жизнь и в мою работу.

– Понятно, понятно, – извиняющимся тоном произнес Тэд.

К ним подошла Эгнис, расплывшись в улыбке, поставила розы в вазу с водой.

– Черт возьми, совсем забыл! – воскликнул Тэд, вынимая из кармана коробочку из красной кожи. Он вдруг начал заикаться. – Видишь ли, па-па да-ал мне несколько акций побаловаться, но на про-ошлой неделе я сорв-вал хороший куш и вот куп-пил вот это. Только пообещай мне сперва, что будешь наде-вать его, только когда мы будем выходить с тобой вдвоем.

Это была нитка жемчуга, зерна небольшие, скверно подобранные, но все равно жемчуг есть жемчуг.

– Ну с кем еще я могу выйти в этом ожерелье, ты, остолоп? – От такой невольной грубости она вдруг покраснела. – Жемчуг не искусственный?

Тэд покачал головой. Она бросилась ему на шею, поцеловала.

– Черт возьми, кажется, оно тебе на самом деле нравится, – заговорил быстрее, уже не заикаясь, Тэд. – Знаешь, есть еще кое-что… Папаша разрешил мне взять «Антуанетту», ну, его яхту, знаешь… Можно будет этим летом совершить на ней двухнедельный круиз с гостями по моему выбору. Я приглашаю тебя и миссис Мандевилл. Я бы пригласил еще и мистера Мандевилла, но…

– Чепуха! – резко оборвала его Эгнис. – Я уверена, что ваша компания вполне обойдется и без меня… К тому же я страдаю морской болезнью… Мне всегда было ужасно плохо, когда несчастный Фрэд возил меня на рыбалку.

– Фрэд – это мой отец, – пояснила Марго. – Он всегда обожал побыть на воде… яхты… лодки… в общем, все такое… Думаю, поэтому я такая заправская морячка.

– Потрясающе! – воскликнул Тэд.

В эту минуту в комнату с воскресной прогулки вернулся Фрэнк Мандевилл, в утреннем пальто, с тростью с серебряной ручкой. Эгнис тут же выбежала на кухню, где жарила нашпигованную чесноком телятину с овощами, чтобы вытащить из духовки пирог с земляникой, от которого уже давно носился по комнате теплый соблазнительный запах.

– Черт возьми, как мне у вас нравится! – сказал Тэд, откидываясь на спинку стула, когда все они расселись за обеденным столом.

Почти всю весну Марго приходилось всячески выкручиваться, чтобы избежать неожиданной встречи Тэда с Джерри, – ей это было ни к чему. Они с Джерри никогда не встречались в театре; еще в самом начале она сказала ему, что никому не позволит вмешиваться в свою личную жизнь и работу, а он, бросив на нее пронзительный взгляд проницательных сердитых глаз, только сказал:

– Хамф… Мне очень хочется, чтобы было побольше таких вот девушек, как ты, пусть они говорили мне откровенно то же, что и ты… А так мне постоянно приходится их всех отгонять от себя.

– Что же в этом хорошего? – спросила она. – Ты, Валентино из агентства по найму актеров!

Ей, конечно, нравился Джерри Герман. Сколько у него всякой секретной информации о театральном бизнесе! Однако ей не нравилось, что чем они становились ближе друг другу, тем чаще он заставлял ее платить за себя в ресторанах и демонстрировал ей фотографии жены и детей, живших в Нью-Рошелле. Она усердно работала над исполнением кубинских песен, но пока из ее особого «гвоздевого» номера ничего не получалось.

В мае их шоу отправилось на гастроли. Она долгое время не могла решиться – ехать ей или не ехать. Куини Риггс была настроена резко против. Ей-то все равно, убеждала она, ей ничего не грозит во время турне, у нее нет особых амбиций, может, лишь стремление подцепить в пути в другом городе коммивояжера и выскочить за него замуж, покуда он еще не отрезвел после ночного кутежа. А у нее, Марго Доулинг, все обстоит иначе – впереди ее ждет карьера, и тут нужно, конечно, задуматься. Лучше пользоваться свободой все лето, чем танцевать в кордебалете на этих гастролях.

Джерри Герман ужасно на нее рассердился, когда она отказалась подписать контракт на гастроли. Он буквально взорвался прямо у входа в офис, на глазах у стоявших в очереди претенденток, никого не стесняясь.

– Ладно, хорошо! – бушевал он. – Я чувствовал, что такое случится обязательно… теперь у нее, видишь ли, голова идет кругом… теперь она возомнила о себе черт знает что… думает, что она Пегги Джойс… Ладно, с тобой У нас все кончено!

Марго смотрела на него в упор, прямо в лицо.

– Вы, по-видимому, принимаете меня за кого-то другого, мистер Герман. Насколько я знаю, лично я с вами ничего и не начинала, так что и кончать нечего!

Джерри Герман смотрел на нее с такой злостью, словно был готов ее задушить, немедленно, вот на этом месте. Когда она вышла из конторы, то услыхала за спиной хихиканье претенденток. Все, никакой тебе больше работы, ни в одной актерской труппе, для которых он набирает людей.

Все душное лето она провела в городе, бесцельно слоняясь взад-вперед по квартире Эгнис. А Фрэнк не упускал ни малейшей возможности, чтобы ее потискать, поэтому ей приходилось запирать двери своей спальни на ключ, когда ложилась спать. Весь день она лежала на кровати в этой ужасной жаркой маленькой комнатке с облезлыми зелеными обоями и грязными стеклами в окне, выглядывала через него на закопченные задние дворы, на пару китайских ясеней и вывешенное для сушки белье. Целыми днями она читала журналы, экспериментировала, как мартышка, со своей прической, маникюрила ногти и мечтала о том, как бы ей поскорее покончить с этой несчастной, омерзительной жизнью. «Омерзительной» – именно такое слово она где-то подхватила. Теперь оно прочно привязалось к ней, не давало ей покоя, все время звенело в голове: омерзительный, омерзительный, омерзительный. Теперь она решила, что сходит с ума по Тэду Уиттсли.