Кальман Миксат - Том 1. Рассказы и повести Страница 63

— А что он делает? — вполголоса спросила Нинетт. — Что жарит этот… гм… этот господин генерал? (До предела разукрашенная серебряным позументом ливрея была рассчитана именно на такой эффект.)

— Это любимое национальное блюдо венгров. Не хотите ли отведать?

Фрау Врадитц посмотрела на него тем щекочущим взглядом, который может смутить самые глубокие воды.

— Вы желаете моей смерти, господин Кожибровский!

— Вы трусихa! — поддразнивал ее граф, принимаясь уплетать с кончика ножа сало, нарезанное мелкими кусочками.

— Вы думаете, что я не посмею? Вам на самом деле так кажется?

— Да, мне так кажется.

— А вы хотите? — спросила она не вяжущимся с темой грустно-таинственным голосом, пронизывая Кожибровского взглядом.

— Конечно, хочу.

— Но какая вам польза от этого?

— Право, я и сам не знаю.

— Что же, дайте мне! — воскликнула вдова, и ее приятный смех зазвенел в лесу.

Она закрыла глаза и, приблизившись к Кожибровскому, раскрыла рот, подобно ребенку, который, чуть покачиваясь, ждет чтобы добрый дядя положил ему на язык конфету.

Кожибровского охватило непреодолимое желание воспользоваться тем, что глаза женщины закрыты, и сорвать поцелуи с ее свежих губ, но барон Кнопп как раз посмотрел в их сторону, и Кожибровский вынужден был дать красавице лишь кусочек сала.

— Не так уж плохо! — воскликнула она, одолев закопченный кубик.

— Ко всему можно привыкнуть, — мудро заключил барон Кнопп. — Возьмем, к примеру, бедных парижан, евших крыс во время последнего похода.

— Брр! — содрогнулась Нинетт. — Такое мерзкое животное!

— Или же взять дикарей, тех, что съели твоего мужа, — невозмутимо продолжал барон.

— Ой, дядюшка, не надо об этом!

Тем временем Кожибровский отправил коляску домой и наказал кучеру вернуться, прихватив еще одну коляску. Он велел ему ждать в западной части леса у Превиштского озера.

— А теперь возьмите ружья, господа, да оглядимся в лесу.

— Куда вы отправили коляску? Уж не хотите ли вы заставить нас пешком преодолеть все эти дикие заросли? — забеспокоилась молодая женщина.

— Напротив, я отправил одну коляску, чтобы из нее на другом краю леса получились две.

Кнопп и Ханк взяли по ружью, и компания отправилась в путь под древними деревьями-великанами, каждое из которых, казалось, привлекало внимание барона; с особым удовольствием задерживался он у странных, неправильной формы, стволов.

— Сколько может быть лет вот этому? Боже, что за великолепный экземпляр! Как жаль, Нинетт, что ты не захватила с собой фотоаппарат!

Кожибровский шел за ними рядом с фрау Врадитц и помогал ей собирать цветы; в лесу цвели прострелы и горевшие синим светом прекрасные фламмиролы.

Но не прошли они и трех шагов, не успели даже углубиться в лес, как фрау Врадитц вдруг вскрикнула.

Все обернулись. Барон в страхе опустил ружье.

— Что с тобой?

— Ой, меня что-то укусило!

— Святой боже, уж не змея ли? Здесь водятся гадюки?

— Нет, нет, — поспешил успокоить его Кожибровский, а сам разрывал каблуком сухую листву. Из-под нее показался огромный олений рог.

— Вот вам виновник неприятности. Наша дама наступила на рог, и он проколол ее изящные туфельки.

— Черт возьми! — воскликнул барон и вдохновенно поднял рог. — Вот это да! Вы только взгляните, мои друг Ханк! Эта часть туалета, несомненно, сброшена крупным и знатным представителем оленьего рода. Тэ-э-экс. Это мы, разумеется, заберем с собой!

— Право, не стоит тащить его, — возразил Кожибровский пренебрежительно, — ведь здесь этого добра предостаточно. Мы еще встретим сколько угодно таких рогов на своем пути. Только предупреждаю вас, господа, ступайте осторожно.

Кожибровский говорил правду. Рогов хватало. Едва прошли они полкилометра, как барон снова заметил рог под ногами. На этот раз он, как умный делец, смолчал, лишь украдкой подмигнул своему секретарю, а тот тихо ответил:

— И я вижу один. Во-он там, у терновника. Барон приблизился к Ханку и шепнул ему на ухо:

— Мы нарвались, друг мой, на дурака; да он и представления не имеет, какие у него тут, в лесу, сокровища. Что вы на это скажете, милый Ханк?

— Я считаю, что надо купить имение.

— Ха, он считает! — воскликнул в экстазе барон. — Скажите лучше, сколько он, по-вашему, за это заломит?

Секретарь ничего не ответил, он безмолвно указал на дальнюю поляну, где к сбегающему с горы ручью жадно припала косуля.

От приятного волнения ружье дрожало в руках у барона. Зато Ханк выстрелил, и косуля, повернувшись вокруг своем оси тут же упала замертво.

— Браво, Ханк! Брависсимо! Но не жалко ли такого великолепного животного? И вообще, разве можно в эту пору ходить на косулю?

— На самца можно, — ответил Кожибровский задорно, — щадить следует лишь оленьих дам.

В эту минуту взмыло два тетерева. Барон Кнопп прицелился и один из косачей камнем рухнул на землю. Пожалуй, один лишь Вельзевул, явно решивший подсобить Кожибровскому, способен был так удачно все это подстроить.

— Это был безупречный выстрел, — поздравлял барона Кожибровский.

— Я рассчитываю на перышки для моей серой шляпки, — заискивала фрау Врадитц перед своим дядюшкой.

— Хорошо, хорошо, дарю их тебе, — произнес барон Кнопп с гордостью охотника за львами, затем обернулся к Кожибровскому. — Это еще пустяки! Вот когда я охотился в России, в лесах моего тамошнего друга Орлова, я медведю угодил в самое сердце. Да, да, в самую что ни на есть середину. А здесь у вас водятся медведи?

— Затрудняюсь сказать, — кротко ответил Кожибровский, — может, и водятся. Лесок неплохой, что и говорить. Здесь мои любезные гости найдут все, что перечислено в календаре охотника. Я полагаю, олени и тетерева — это не единственное богатство леса. Одно знаю, что во время «рева» тут столько этих оленей собирается, что не счесть — уж это-то я слышу. Самок набирается целые гаремы, особенно осенью. Ревут хором. Но есть тут и кое-что другое, — например, вальдшнепы. Или зайцы. Не то чтобы их было очень много, но встретить можно, если захочется отведать жаркого из зайчатинки.

Все это он говорил скромно, как человек, не придающий сказанному значения. Знал ведь, шельма, что на очереди зайцы! Первый выстрел служил сигналом для развязывания мешков.

Не успели Нимроды разглядеть хорошенько свою добычу, как Кнопп в упоении воскликнул:

— Эх, десять золотых дал бы какому-нибудь препаратору! Кожибровский пообещал изготовить чучела тетерок, но тут претендовавшая на перья фрау Врадитц запротестовала. Потрясенным, собственной ловкостью, Ханк неподвижно стоял возле павшей косули, пока не появился гайдук с тележкой, на которой перед этим привезли сюда закуски, и не подобрал трупы животных. В тележку был впряжен философски настроенный осел почувствовав, что тележка становится все тяжелен, он стал кричать от досады.

По форме лес напоминал шляпу, по полям которой можно было свободно передвигаться, зато ее тулья совсем не выглядела доступной; отчаянные лесорубы, конечно, могли бы туда подняться (нынешним человек всюду заберется, даже на маковку церкви), но срубленные в этом лесу деревья в лучшем случае можно доставлять вниз волоком; при всем этом — или как раз поэтому — места эти изобиловали роскошными видами, по склонам серебряными повязками устремлялись вниз горные потоки, прорывая себе глубокие желоба в рыжевато-желтой глине. А взглянешь ввысь между деревьями, в таинственную гущу листвы — и в голове звенит от невообразимой красоты. Были и такие места, куда солнце не заглядывало уже несколько сот лет; здесь произрастали дерзкие, бросившие вызов самому богу растения, детища одной лишь земли, которым нет дела до солнца, — грибы и мхи, облепившие все вокруг. А вот из-под большого камня, журча, пробивается чудесный минеральный источник.

— Это не просто водичка, господа, — похвастался Кожибровский. — Такую и сам немецкий император не пивал. Прошу отведать.

У гайдука оказался стакан, и все попробовали водичку. Барон осушил два стакана.

— Божественный нектар! — заметил он самодовольно. — Вот это вода!

— Кто пьет ее, тот сто лет будет жить, — уверял хозяин имения. — Здесь ее называют чевицей.

— Можно ли ее перевозить? — поинтересовалась вдова. — А то ведь у нас нет других вод, кроме гадости этой «Аполинариса».

— Нет, нельзя. Она не выдерживает долгого пути, мутнеет, обретает затхлый вкус, — ответил Кожибровский.

— Очень жаль.

— Ничего не жаль, — алчно перебил ее Кнопп. — Именно это и хорошо. Ну, какую ценность может иметь для меня то, что есть и у другого? Мне подайте диковинку, которую трудно или вообще невозможно сыскать.

— Ты не в меру эгоистичен, дядюшка.

— А ты глупа, как этот ослик, моя дорогая племянница. Говоришь себе же во вред. Какова была бы тебе цена, если бы все женщины были красивы? Правду я говорю? Скажи, остроумный пример? Скажите же что-нибудь, граф Кожибровский, а?