Читра Дивакаруни - Сестра моего сердца Страница 64

— Откроешь его, когда будешь в самолете.

Всю последнюю неделю я получала ото всех подарки и добрые пожелания. Даже от тех, от кого я совершенно не ожидала такого внимания, и от тех, чьей любви я, в общем-то, ничем и не заслужила. Хотя, может, любовь — это не то, что надо заслуживать? Как и ненависть. Это я поняла благодаря своей свекрови. Тетушки, приходившие к Налини, принесли мне в подарок консервированные лимоны и тминную воду для Даиты. Соседи с нашей улицы принесли кучу журналов, чтобы не было скучно в самолете, и острую смесь — на случай, если меня укачает. Мать Сунила, такая же милая и робкая, как всегда, зашла к нам с одеялом для Даиты, которое она вышила сама.

— Скажи Сунилу, чтобы он больше не отправлял нам денег, — сказала она мне шепотом. — Теперь деньги им понадобятся больше, чем нам. Его отец сожалеет о случившемся, лишь гордость не позволяет ему признаться в этом. Может быть, если Сунил позвонит ему… Ты попробуешь уговорить его?

Ее жалобные оленьи глаза неотрывно следовали за моими, пока я скрепя сердце не пообещала ей выполнить эту просьбу.

Рамур-ма и Сингх-джи подарили мне серебряный набор из тарелки и чашки для Даиты, по краю которых было выгравировано имя моей дочери.

— Но это же так дорого! — воскликнула я, придя в ужас от того, какая часть их сбережений пошла на такой подарок.

— Ну-ка цыц! — ответила Рамур-ма. — Не забудь прислать нам фотографии малышки Дайи, когда она подрастет и станет есть из этих тарелок.

Ашок попытался снова отдать мне свое кольцо с бриллиантом. Когда я отказалась, он протянул мне пластиковую карту, на которой было выбито мое имя.

— Это кредитная карта.

Я знала про кредитные карты от Анджу — она как-то писала мне про них, — но и не подозревала, что они есть и в Индии.

— Они только появились у нас, — пояснил Ашок. — Ты можешь пользоваться ею в Америке, а счет будет приходить мне. Я не хочу, чтобы ты испытывала недостаток в деньгах и от кого-то зависела, — и замолчал.

Может он, как многие влюбленные, обладал той проницательностью, благодаря которой он почувствовал раздвоенность моих чувств к Сунилу и намекал на него. Нет, не может быть, Ашок не мог догадаться, я была очень осторожной, и никогда ему ничего не говорила.

— Я хочу, чтобы ты могла дать Даите все, что ей надо, а самое главное — чтобы ты могла в любой момент купить обратный билет, когда решишь вернуться домой, — сказал Ашок.

Вложив в мою ладонь карточку, он добавил:

— Ко мне.

Я попыталась возразить, но он даже не захотел меня слушать.

— Пожалуйста, возьми ее ради меня, иначе я буду каждый день беспокоиться.

Я взяла кредитную карту и, несмотря на то что была тронута его заботой, поклялась себе никогда не использовать ее. Однажды я уже зависела от мужчины, а он, заткнув уши, сказал: «Пожалуйста, Судха, оставь меня в покое». Теперь я хотела стоять на своих ногах.

А вчера, уже поздно вечером, когда мы с мамами закончили упаковывать мои чемоданы, Пиши дала мне письмо. По узорам на конверте я сразу поняла, что это было приглашение на свадьбу.

— Оно пришло несколько дней назад, — сказала она осторожно. Ее глаза сверкали — то ли от боли, то ли от злости.

— Диди и Налини хотели, чтобы я его тут же порвала, но мне казалось, что я не имею права.

Еще до того как я увидела почтовую марку Бардхамана, я поняла, что это было — так же, как человек инстинктивно отдергивает руку от скорпиона, даже если не знает, какую опасность тот таит.

Это было извещение о свадьбе Рамеша, которое прислала моя бывшая свекровь. Еще один ее ядовитый укус.

Сколько же злобы было в этой женщине!

— Бедная моя Судха, я расстроила тебя? — спросила Пиши и погладила мое напряженное плечо.

Да, я расстроилась. Но не потому, что Рамеш женился. Я сама ведь совсем недавно чуть не вышла замуж. К тому же я думала, Рамеш женился по настоянию матери. Она, наверное, каждый день донимала его, постоянно твердя: «А как же твой долг перед семьей Саньялов, как же я? Я ведь уже слишком стара, чтобы заниматься всеми домашними делами одной», — до тех пор, пока однажды, он, заткнув уши, не ответил ей: «Хорошо, хорошо, делай что хочешь». Но отправить мне эту открытку… Я прямо слышала ее ядовитый голос, глядя на завитушки золотых букв: «Вот видишь, как легко найти тебе замену, видишь, какой завидный жених мой сын, видишь, какую ошибку ты совершила, уйдя от него». Мое лицо горело, словно мне дали пощечину.

Я глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Я не могла позволить себе войти в новую жизнь со старыми обидами. Мама стала возмущаться наглостью этой женщины, которая даже не вернула мои свадебные украшения. А теперь у нее появится новая невестка с приданым. И поделом, если жена Рамеша окажется сварливой стервой. Я устало подняла руку, чтобы мама замолчала.

— Оставь, — сказала я. — Мне всё равно.

Хотя на самом деле пока мне было не совсем всё равно. Но мне стало немного легче, когда я произнесла эти слова, словно после того как я долго-долго поднималась по темной старой лестнице, в лицо мне подул свежий ночной ветерок. Значит, у меня была надежда, что со временем эти слова станут правдой.

Внутри самолета было очень красиво — как в кино. Стены салона были обиты темно-красным плюшем, все металлические части сияли — так же, как и улыбки стюардесс. Я мечтала об этой минуте несколько недель, но, снедаемая любопытством, я быстро направилась к своему месту и, дав Даите соску, разорвала коричневый пакет.

Внутри была бархатная коробочка для драгоценностей и записка, в которой рукой Гури-ма было написано «Для нашей внучки». Я вздохнула, довольная и досадующая за пустую трату денег. Наверное, это была пара серебряных ножных браслетов с колокольчиками, их обычно дарили новорожденным. Да, это очень красивый подарок, но совершенно бесполезный, потому что как только я надену их на Даиту, она начнет их жевать.

Но у меня перехватило дыхание, когда я открыла коробку. Внутри, на подушечке, обтянутой кремовым шелком, лежала цепочка с изумительной подвеской с рубином, сияющим красным огнем, который, казалось, пылал внутри камня. И тут же поняла — это тот самый рубин, из-за которого наши с Анджу отцы оставили свои семьи — один, чтобы умереть, а второй — чтобы убить. В последний раз, когда я видела этот рубин, он внушал мне только суеверный страх, но теперь в тонкой золотой оправе он потерял свою зловещую силу и стал всего лишь прекрасным украшением. Может, потому, что мы уже достаточно пострадали. Родовой дом Чаттерджи превратился в пыль, одна из двух дочерей потеряла ребенка, а вторая мужа. И только Даита, словно росток, пробивающийся сквозь руины, смогла противостоять этому проклятию, обладая силой новой жизни.

Не колеблясь, я надела цепочку на шею дочери.

— Он принадлежит тебе, малышка, — прошептала я ей. — Возможно, тебе удастся стереть с этого камня всё то, что он принес: горе, жестокость и жадность.

В глазах Даиты отразились темно-красные искорки камня, и она, смеясь, схватила его пальчиками. Но уже в следующую секунду ее внимание привлек гораздо более интересный предмет — ее носочки. Я улыбалась, глядя на то, как она пытается снять их. В этом было что-то чудесное: камень, который сводил с ума, толкал людей на безрассудные и отчаянные поступки лежал, забытый, на груди невинного ребенка.

И тут я заметила еще один пакет в своей сумке. Точнее очень пухлый конверт. Как только я увидела свое имя, написанное квадратными буквами, меня охватила дрожь — это был тот же самый почерк, что и на конверте с деньгами, пришедшем в день моей свадьбы. Это был почерк отца.

Как ему удалось подкинуть этот конверт? Он был способен не только на убийство, но и обладал какими-то сверхъестественными способностями? Или подкупил кого-то в доме?

Сначала я хотела выбросить письмо, даже не открывая, но любопытство взяло верх. Я дала Даите бутылочку и разорвала конверт.

«Дорогая дочка», — начиналось письмо. Дрожь снова пробежала по моему позвоночнику, когда я читала эти слова, меня охватила ярость, воскресшая из прошлого. Он не имел права так называть меня! Но я читала дальше:

«Дорогая дочка!

Когда ты будешь читать это письмо, ты уже будешь далеко, и я никогда больше не увижу тебя — я точно не доживу до того дня, когда ты вернешься из Америки (если вообще вернешься). Зная это, я и решился рассказать свою историю и попросить у тебя прощения.

Кое-что ты уже знаешь от Пиши, хотя сомневаюсь, что мужчина, которого она тебе описала, был похож на меня. Да и кто мог знать человека, скрывавшегося ото всех? Даже я сам не знал, кем был.

Я начну с тех событий, о которых никто не знал — с того дня, когда мы нашли рубиновую пещеру. Дня, который, я думал, был самым счастливым в моей жизни, пока дальнейшее не показало, что он был самым злополучным.