Герман Мелвилл - Ому Страница 66

С некоторого времени эта чрезвычайно подозрительная личность занялась незаконной торговлей французскими винами, какими-то неблаговидными путями раздобытыми с военного корабля, недавно заходившего на Таити. В роще невдалеке от якорной стоянки у бывшего капитана была небольшая лачуга с зеленой беседкой. В тихие времена, когда в Талу не стояло ни одного судна, в беседку иногда забредал какой-нибудь туземец, напивался, а затем уходил домой, выписывая вавилоны и по дороге хватаясь за все кокосовые пальмы. Сам капитан с трубкой во рту полеживал в жаркие дни под деревом, вспоминая, вероятно, старые времена и то и дело поднося руку к плечам, как бы ощупывая некогда украшавшие их эполеты.

Но вот крик «Парус!» извещает о входящем в бухту судне. Вскоре оно бросает якорь, а на следующий день капитан Крушение принимает у себя в роще матросов. И славно же они проводят время — выпивая и ссорясь, как полагается в дружной компании.

Во время одной пирушки команда «Левиафана» подняла такой оглушительный шум, что туземцы, возмущенные попранием их законов, набрались храбрости и толпой в сотню человек накинулись на буянов. Матросы сражались как тигры, но в конце концов их одолели и привели в местный суд; там после длительных пререканий всех отпустили, кроме капитана Крушение, который был признан зачинщиком беспорядков.

На основании этого обвинения его посадили под замок — до суда, назначенного на вторую половину дня. Пока ждали прибытия его чести судьи, на обвиняемого поступило множество дополнительных жалоб (главным образом от старух), в том числе и по поводу того нарушения законов, в котором он был замешан вместе с молодой особой. Видно, в Полинезии, как и повсюду, стоит обвинить человека в одном преступлении, и на свет вытаскивают все его грехи.

Когда мы шли к зданию школы, чтобы присутствовать при судебном разбирательстве, уже издали донесся громкий гул голосов, а когда мы вошли, он чуть не оглушил нас. Собралось человек пятьдесят туземцев; каждый из них, очевидно, имел что сказать и твердо решил это высказать. Его честь — красивый, добродушный на вид старик — сидел, поджав ноги, на маленьком помосте, по-видимому с христианской покорностью примирившись с шумом. Это был наследственный вождь здешней части острова и пожизненный судья Партувайского округа.

Должно было слушаться несколько дел; но первым судили капитана и девушку. Они свободно общались с толпой; как впоследствии выяснилось, каждый, кто бы он ни был, имел право обращаться к суду, и оба обвиняемых, насколько мы могли понять, сами принимали участие в обсуждении своего дела. Трудно сказать, в какой именно момент началось судебное следствие. Не было ни приведения к присяге, ни свидетелей, ни выборных присяжных.[120] Время от времени кто-то вскакивал и что-то выкрикивал — вероятно, свои свидетельские показания; остальные тем временем продолжали безостановочно тараторить. Вскоре сам старый судья пришел в возбуждение и, вскочив на ноги, стал бегать среди толпы, работая языком не хуже других.

Сумятица длилась минут двадцать; под конец капитан Крушение взобрался на судейский помост и спокойно следил оттуда за бурными прениями, в которых решалась его судьба.

В результате всего этого шума обоих, капитана и девушку, признали виновными. Последнюю в наказание обязали сделать шесть циновок для королевы, а первого, принимая во внимание многочисленность его преступлений и признав неисправимым, приговорили к вечному изгнанию с острова. Оба эти постановления, казалось, родились из всеобщего гама. Однако судья обладал, должно быть, значительным авторитетом, и было совершенно ясно, что приговор получил его одобрение.

Упомянутые выше наказания не были, конечно, назначены произвольно. Миссионеры для облегчения судебной процедуры разработали что-то вроде карательного тарифа. Тому, кто предается удовольствиям, почерпнутым из тыквенной бутылки, — столько-то дней работы на Ракитовой дороге; за кражу ружья — столько-то сажен каменной стены; и так далее до конца списка. Если у судьи есть тетрадь, в которой все это хитроумно приведено в систему, она ему очень помогает. Приведу пример. Преступление — скажем, двоеженство — доказано; переворачиваем страницу на букву Д и находим: двоеженство — сорок дней на Ракитовой дороге и двадцать циновок в пользу королевы. Параграф читается вслух, и приговор вынесен.

Затем перешли к суду над другими обвиняемыми, только что принимавшими участие в обсуждении первого дела; осужденные, по-видимому, могли выступать наравне со всеми присутствующими. Несколько странное судопроизводство, но строго соответствующее знаменитому английскому принципу, по которому каждого человека должны судить равные ему.

Всех обвиняемых признали виновными.

Глава LXXX

КОРОЛЕВА ПОМАРЕ

Прежде чем представиться какому-нибудь человеку, не мешает кое-что узнать о нем; поэтому мы приведем теперь некоторые сведения о Помаре и ее семействе.

Все читавшие о путешествиях Кука, наверно, помнят Оту, который во времена этого мореплавателя был королем большего из двух полуостровов, составляющих Таити. Впоследствии ружья моряков с «Баунти» дали ему возможность распространить свое владычество на весь остров. Оту перед смертью принял новое имя — Помаре, ставшее с тех пор родовым королевским именем.

Ему наследовал сын, Помаре II, самый прославленный государь в истории Таити. Хотя он был ужасным развратником и пьяницей, и его обвиняли даже в противоестественных пороках, все же он поддерживал тесную дружбу с миссионерами и стал одним из первых прозелитов. В религиозной войне, начатой им из рвения к новой вере, он потерпел поражение и был изгнан с острова. После непродолжительного отсутствия он вернулся с Эймео во главе армии в восемьсот воинов и в кровопролитной битве при Нарии разбил мятежных язычников и восстановил свою власть. Так, силой оружия христианство окончательно восторжествовало на Таити.

Помаре II, умершему в 1821 году, наследовал малолетний сын, носивший имя Помаре III. Молодой государь пережил отца всего на шесть лет, и управление страной перешло к его старшей сестре Аимате, теперешней королеве, которую обычно называют Помаре Вахине I, то есть первая Помаре-женщина. Ее величеству ныне за тридцать лет. Она второй раз замужем. Первым ее мужем был сын старого короля Тахара — острова, отстоящего в сотне миль от Таити. Брак оказался несчастливым, и супруги вскоре развелись. Теперешний муж королевы — вождь Эймео.

Репутация Помаре далеко не безупречна. Она и ее мать долгое время были отлучены от церкви; королеву миссионеры, кажется, до сих пор не простили. Среди прочих прегрешений ее обвиняют в несоблюдении супружеской верности. Это и послужило основной причиной ее отлучения.

Прежде, до постигших ее несчастий, она проводила бóльшую часть времени в том, что переезжала с одного острова на другой, сопровождаемая двором, отличавшимся весьма распущенными нравами. Куда бы она ни направлялась, повсюду в честь ее прибытия устраивались всякого рода празднества и игры.

Помаре всегда проявляла любовь ко всему показному. Многие годы на королевскую казну тяжелым бременем ложилось содержание гвардейского полка. Вооруженные ружьями всех образцов и калибров, лейб-гвардейцы ходили без штанов, их форма состояла из ситцевых рубах и картонных шапок; командовал ими высоченный крикливый вождь, гордо выступавший в огненно-красной куртке. Эти герои сопровождали свою повелительницу во всех поездкам.

Некоторое время назад Помаре получила, в подарок от своей августейшей сестры, английской королевы Виктории, очень эффектный, но несколько тяжелый головной убор — корону, изготовленную, вероятно, по заказу каким-нибудь лондонским жестянщиком. Ее величество не подумала даже приберечь столь изящное украшение исключительно для высокоторжественных дней, бывающих так редко, и надевала корону всякий раз, как появлялась на людях; а чтобы показать свое знакомство с европейскими обычаями, Помаре вежливо приподнимала ее, приветствуя всех влиятельных иностранцев — капитанов китобойных судов и прочих, встречавшихся ей во время вечерней прогулки по Ракитовой дороге.

Прибытие и отъезд королевы всегда отмечались во дворце придворным артиллеристом — старым толстяком, который, торопясь изо всех сил, весь в поту, производил салют из охотничьих ружей, перезаряжая их со всей быстротой, на какую был способен.

Супругу таитянской государыни выпала на долю тяжелая жизнь. Бедняга! Женившись на королеве, он тем самым обрек себя на адские муки. При обращении к нему его довольно показательно величают «Помаре-Тане» (муж Помаре). В общем вполне подходящий титул для принца-супруга.

Из всех мужей, когда-либо находившихся под башмаком у своей жены, ни одного не держали в таком страхе божием, как нашего принца. Однажды, когда его cara sposa[121] давала аудиенцию депутации от капитанов судов, стоявших в Папеэте, он рискнул высказать замечание, очень не понравившееся ей. Она повернулась, дала ему пощечину и велела убираться на его нищенский остров Эймео, если он начинает задирать нос.