Стефани Майер - Ослепленная правдой Страница 7

Было еще слишком рано, когда врач, и сами можете представить, с какой охотой, выпил  чашку кофе и съел тостик с маслом, приготовленные упрямой женой, слишком рано, чтобы  застать на рабочем месте должностных лиц, которых он счел нужным известить. Для пользы  дела и сбережения времени он, рассуждая логически, собрался обратиться прямо к кому-нибудь  из самого высокого начальства в министерстве здравоохранения, однако намерение пришлось  переменить, как только стало очевидно: совершенно недостаточно представиться доктором  таким-то, располагающим важнейшей и срочнейшей информацией, чтобы убедить чиновника  помельче, с которым нашего окулиста, снизойдя к его долгим просьбам и уговорам, наконец  соединили, доложить вышестоящему. Тот желал знать, о чем речь, хотя малым детям понятно -  ни один врач, мало-мальски сознающий свою ответственность, не станет сообщать о  возникновении эпидемии первому попавшемуся клерку, ибо возникнет паника. На это было  сказано: Вы назвались доктором таким-то, готов, если вам угодно, в это поверить, но порядок  есть порядок, и, пока вы мне не скажете, в чем дело, я никому докладывать не стану. Дело это  строго конфиденциальное. Строго конфиденциальные дела по телефону не обсуждают, так что  лучше бы вам явиться лично. Я не могу выйти из дому. Вы что же - больны. Да, болен, после  некоторого колебания промолвил слепец. В этом случае я бы на вашем месте вызвал врача,  только - настоящего врача, и, довольный собственным остроумием, дал отбой.

Это было подобно пощечине. Лишь спустя несколько минут доктор пришел в себя и смог  пересказать жене, как с ним обошлись. А потом, словно только сейчас осознав то, что должен  был бы уразуметь давным-давно, печально пробормотал: Вот из какого вещества все мы и  состоим - из равнодушия пополам с подлостью. И что, спрашивается, теперь делать. Тут он  понял, что попусту теряет время и что передать информацию, минуя чиновников, можно  единственным способом - поговорить с директором своей клиники, поговорить как врачу с  врачом, а уж потом тот пусть приводит в действие громоздкие бюрократические маховики и  шестеренки. Жена набрала номер, который помнила наизусть. Когда ответили, доктор назвался  и торопливо произнес: Спасибо, хорошо, без сомнения отвечая на вопрос секретарши: Как  поживаете, доктор, мы, когда не хотим выказать слабость, всегда говорим: Спасибо, хорошо,  хотя бы даже и при смерти лежали, железными обручами стягиваем сердце, производя  единственную в своем роде кузнечно-кардиологическую процедуру. Когда директор взял  трубку и осведомился, как дела, доктор спросил, один ли тот в кабинете, не может ли  кто-нибудь подслушать их разговор, секретарша не в счет, очень ей нужно слушать про  офтальмопатии, вот женские болезни - это дело другое. Доклад вышел сжатым, деловитым,  исчерпывающе полным, лишенным иносказаний, недомолвок, лишних слов и до такой степени  клинически бесстрастным, что директор удивился: Вы в самом деле ничего не видите.  Абсолютно ничего. Во всяком случае, нельзя исключить, что это совпадение и вы не  заразились. Согласен, однако же мы с ним ослепли не так, чтобы он там, а я тут, не встречаясь  друг с другом, слепец пришел ко мне на прием, а спустя несколько часов ослеп я сам. Как бы  нам разыскать его. Фамилия и адрес имеются в регистратуре. Немедленно пошлю туда  кого-нибудь. Врача. Ну, не курьера же. Вам не кажется, что следует сообщить в министерство о  том, что случилось. Я это считаю преждевременным, подумайте, какая поднимется паника, да  и, черт побери, слепотой нельзя заразиться. Смертью тоже, однако все мы умрем. Ладно, вы  пока оставайтесь дома, потом я пришлю за вами машину, приедете ко мне, я сам хочу вас  посмотреть. Не забудьте, что я ослеп после того, как осматривал слепца. После, как известно, не  значит вследствие. Если я что-нибудь и вижу, то лишь четкую причинно-следственную связь.  Хорошо, хорошо, рано еще делать выводы, два отдельных случая не показательны. Если их и в  самом деле только два. Понимаю, в каком состоянии вы находитесь, но все же не нужно  предаваться мрачным мыслям, для которых может не оказаться никаких оснований. Спасибо.  Мы еще поговорим. До свиданья.

Через полчаса, когда доктор с помощью жены неуклюже добривал щеку, зазвонил  телефон. Это был директор клиники, и говорил он на этот раз совсем иначе: К нам доставили  мальчика, внезапная потеря зрения, уверяет, что перед глазами сплошная белая пелена, мать  утверждает, что вчера водила его к вам на прием. Расходящийся левосторонний страбизм.  Именно так. Значит, тот самый. Я начинаю беспокоиться, ситуация очень серьезная.  Министерство. Да-да, разумеется, я немедленно переговорю с. Через три часа, когда в полном  молчании доктор с женой обедали и он нашаривал вилкой заботливо нарезанные кусочки мяса,  снова раздался звонок. Подошла жена и тотчас вернулась: Тебя, из министерства. Помогла  подняться, проводила в кабинет, вложила в руку трубку. Разговор был краток, и когда,  услышав: Нам необходимо установить личности всех, кто вчера был у вас на приеме, доктор  сказал, что в историях болезни, иначе называемых карточками, содержится все требуемое, то  есть имя, возраст, семейное положение, место работы, домашний адрес, и вызвался  сопровождать того или тех, кого отправят за ними. Не надо, отрезали в ответ. Затем трубку  передали кому-то еще, и голос в ней зазвучал другой и по-другому: Здравствуйте, говорит  министр, от имени правительства я благодарю вас за ревностное отношение к своему  профессиональному долгу, уверен, что оперативность ваших действий поможет нам взять  ситуацию под контроль, а до тех пор убедительно прошу вас оставаться дома. Последние слова,  хоть и были сказаны очень вежливо, не оставляли и тени сомнения в том, что это приказ.  Хорошо, господин министр, ответил доктор, но на другом конце уже положили трубку.

Через несколько минут последовал новый звонок, директор клиники заплетающимся от  волнения языком сказал: Только что узнал, из полиции сообщили о двух случаях внезапной  слепоты. Это что, их сотрудники. Нет, обычные люди, мужчина и женщина: его подобрали на  улице, кричал, что ослеп, а с ней это случилось в постели, в отеле, ну, в общем, вы понимаете.  Нужно сейчас же выяснить, не мои ли это пациенты, известно, как их зовут. Пока нет. Мне  звонили из министерства, они заберут истории болезни из регистратуры. Вот ведь дело-то как  повернулось, а. Это вы мне говорите. Доктор положил трубку, поднял руки к глазам, прикрыл  их, словно хотел защитить от худших напастей, а потом глухо произнес: Как же я устал. Поспи  немного, пойдем, я тебя уложу, сказала жена. Не стоит, все равно не смогу заснуть, да и потом  это не конец, будет что-нибудь еще.

Было без чего-то шесть, когда телефон зазвонил в последний раз. Доктор, сидевший рядом  с аппаратом, сам снял трубку: Да, это я, сказал он и стал слушать, что ему говорят, а перед тем,  как дать отбой, слегка кивнул. Кто это, спросила жена. Из министерства, за мной через полчаса  приедет санитарная машина. Ты ждал этого. Чего-то в этом роде. И куда тебя отвезут. Не знаю,  в больницу, наверно. Сейчас я соберу тебе чемодан, уложу вещи, костюм. Я ведь не в круиз  отправляюсь. Мы не знаем куда. Она бережно отвела его в спальню, усадила на кровать:  Посиди, я сама все сделаю. Доктор слышал, как жена ходит по комнате, открывает и закрывает  ящики и дверцы, достает одежду и белье и складывает все это в стоящий на полу чемодан, но не  догадывался, что кроме его вещей легли в чемодан несколько блузок и юбок, пара брюк, платье  и туфли, которые могли быть только женскими. Он рассеянно подумал: Куда мне столько, но  промолчал, потому что не время было говорить о пустяках. Щелкнули замки, и голос жены  произнес: Готово, теперь пусть приезжают. Сама вынесла чемодан в прихожую, поставила у  двери, не слушая доктора, который порывался помочь и твердил, что это ему по силам, он еще  не инвалид. Потом на диване в гостиной стали ждать. Взялись за руки. Он сказал: Не знаю,  надолго ли расстаемся, а она ответила: Не тревожься.

Прождали они почти час. Когда брякнул звонок у двери, она поднялась, пошла открывать,  но на площадке никого не было. Сняла трубку домофона: Хорошо, он сейчас спустится.  Повернулась и сказала: Ждут внизу, им приказано не подниматься. Похоже, там в министерстве  сильно перепугались. Идем. Спустились на лифте, она помогла мужу преодолеть последние  ступеньки, потом залезть в санитарный фургон, потом вернулась за чемоданом, подняла его,  швырнула внутрь, потом забралась сама, села рядом с мужем. Водитель, обернувшись к ней,  возразил: Мне велено только доктора доставить, так что вы сойдите. Нет, придется вам и меня  тоже отвезти, спокойно возразила женщина, я только что ослепла.

  Мысль пришла в голову самому министру. И с какой стороны ни поглядеть, мысль  счастливая, поразительно удачная как в чисто медицинском аспекте, так и в плане социальных  последствий и политических их производных. Хотя покуда невыясненными остались причины  или, употребляя профессиональный термин, этиология белой болезни, как, благодаря  вдохновенному наитию некоего не обиженного воображением ассистента, окрестили  неблагозвучную слепоту, хоть не найдены были пути лечения, не создана вакцина, могущая  воспрепятствовать возникновению в будущем новых случаев, однако решили всех, кто ослеп, а  равно и всех, кто находился с ними в непосредственном контакте, собрать в одном месте и  изолировать, дабы пресечь распространение инфекции, число жертв которой в противном  случае увеличивалось бы в прогрессии, в математике именуемой геометрической. Quod erat  demonstrantum , заключил министр. Если перевести все это на общедоступный язык, речь о  том, что всех этих людей посадят в карантин, следуя старинному обычаю, возникшему в те  времена, когда корабли, прибывшие из тех мест, где свирепствовали эпидемии чумы и желтой  лихорадки, не входя в порт, отстаивались на рейде сорок дней, а там видно будет. Именно эти  слова: А там видно будет, произнес министр, и не похоже было, что он обмолвился случайно  или что других слов у него не нашлось, тем более что чуть позже он уточнил: Хочу сказать, что  карантин может продлиться как сорок дней, так и сорок недель, и сорок месяцев, и сорок лет,  что в данном случае не важно, важно, чтобы они оттуда не выходили. Осталось только решить,  куда мы их поместим, сказал председатель специального комитета, только что созданного и  призванного заниматься сбором, доставкой, охраной и обеспечением слепцов. Чем мы  располагаем, осведомился министр. В наличии имеются пустующее помещение  психиатрической больницы, ожидающее перепрофилирования, казармы, которые после  недавней армейской реформы по назначению не используются, недостроенные павильоны  промышленной ярмарки, и еще есть гипермаркет на грани банкротства, причем мне так никто  не объяснил, почему он есть и откуда взялся. Ну и какое из этих сооружений, по вашему  мнению, лучше других отвечает стоящим перед нами целям. Казарма хороша с точки фения  безопасности. Естественно. Но она чересчур велика, затруднительно будет осуществлять  надзор, и обойдется он слишком дорого. Понятно. Что касается гипермаркета, тут возникает  множество всяких юридических сложностей и тонкостей, создается почин для имущественных  тяжб, так что. Ну хорошо, а что скажете про ярмарку. А про ярмарку лучше, господин министр,  вообще сразу забыть. Это почему. Промышленникам совершенно точно не понравится, они  туда вбухали миллионы. Что же, остается клиника. Точно так, господин министр, клиника. Ну,  клиника так клиника. Да, по всем параметрам лучше места не найти: помимо того, что строение  по всему периметру обнесено стеной, там есть и такое преимущество, как два крыла или, если  угодно, флигеля, из которых один можно предназначить для настоящих, так сказать, слепцов,  другой - для проходящих обсервацию, ну и центральный вестибюль, ничейная, так сказать,  земля, по которой ослепшие будут перебираться к слепым. Предвижу одну сложность. В чем,  господин министр. Но кому-то же придется следить за этими перемещениями, надо же будет  где-то подобрать персонал, а я не уверен, что мы сможем рассчитывать на волонтеров. Вряд ли  это потребуется. Поясните. В том случае, если кто-то из инфицированных ослепнет, а это  естественным порядком рано или поздно произойдет, мы можем быть совершенно уверены, что  его покуда еще зрячие товарищи в тот же миг выставят его вон. Вы правы. Точно так же они не  впустят к себе слепца, если тому вдруг вздумается сменить место. Да, я вижу, вы глубоко  проработали вопрос. Благодарю, господин министр, значит, можно приступать. Действуйте,  даю вам полный карт-бланш.