Айн Рэнд - Исток Страница 7

Доминика сидела за столом гостиной, когда услышала звонок. Был вечер. Она удивилась — гости обычно не беспокоили её без предупреждения. Затем вошла горничная и сказала:

— Там какой-то джентльмен хочет вас видеть, мадам.

Она чуть не спросила — «с оранжевыми волосами?», но вместо этого сказала:

— Пусть войдет. Вошел Элсворс Тухи. Прежде она никогда не приглашала его.

— Добрый вечер, Доминика.

— Добрый вечер, Элсворс, — сказала Доминика, улыбаясь. — Я так давно не видела тебя.

— Но сегодня ты должна была меня ждать, разве ты так не думаешь? — и, повернувшись к горничной, сказал: — Принесите коньяк, если есть, впрочем, я уверен, что есть.

Доминика кивнула горничной, и та вышла.

— Занята? — спросил Тухи, глядя на стол, на котором лежали листы корректуры. — Ты пишешь гораздо лучше последнее время, Доминика.

— Что тебе надо, Элсворс? — спросила Доминика, откидиваясь на спинку стула.

Элсворс оглядывал комнату:

— Неплохо, Доминика. Как раз то, что я и ожидал. Немного холодно, пожалуй. Я бы сменил обивку этих голубых кресел на морковный, даже оранжевый — такой как волосы у Говарда Роурка. И комната будет другой, заиграет. Очень хороши подставки для цветов… И картины — тоже неплохи.

— Ну, хорошо, хорошо, Элсворс. Так в чем же дело?

— Дорогая, не торопи меня. Я ведь никогда здесь не бывал. Ты почему-то меня ни разу не приглашала… Но ты ведь была раньше такой необщительной. Заметь, я говорю в прошедшем времени. А в последнее время ты так занята — и таким необычным способом — визиты, обеды, приемы… Эта комната очень подходит для приемов — в нее поместится множество людей…

Вошла горничная с подносом. Пока она не вышла, Тухи, взяв рюмку, с удовольствием нюхал коньяк.

— Все очень удивлены, увидев тебя вдруг в роли гостеприимной хозяйки. Вторая Кики Халькомб! Наконец-то маленькая Доминика стала вести себя нормально, говорит твой отец. Он, конечно, ошибается, но это хорошо, что ты стараешься доставить ему удовольствие. И другим тоже. Мне, например. Несмотря на то, что ты никогда ничего не делала, чтобы доставить удовольствие мне. Но я обладаю счастливой особенностью — извлекать удовольствие из того, что для меня не было предназначено, совершенно эгоистическим способом.

— Элсворс, ты не отвечаешь на мой вопрос.

— Я как раз отвечаю не него.

Потом Тухи перевел разговор на её работу в газете, на Питера Китинга и те заказы, которые он получил с помощью Доминики, и, наконец, сказал:

— Я предлагаю тебе, дорогая, заключить со мною союз. Альянс. Конечно, союзники никогда не доверяют друг другу, но это не уменьшает их эффективность. Наши мотивы могут быть совершенно различными. В действительности они и являются таковыми. Но это не имеет значения. Результат будет одинаковым. Необходимо только иметь общего врага. А у нас он есть — Говард Роурк. Я могу навредить ему гораздо больше, чем ты.

— И зачем это тебе?

— Послушай, давай не вдаваться в причины. Я же не спрашиваю тебя о них. Ну, как, договорились?

— Договорились, — ответила она. Её лицо было бесстрастно.

— Ну и отлично, моя дорогая. А теперь слушай: Прекрати без конца упоминать его имя в своих статьях. Конечно, ты упоминаешь его в отрицательном смысле, но, тем не менее, именно из-за тебя его имя не сходит с газетных страниц. Далее. Почаще приглашай меня на свои приемы. Далее: сейчас Колтон ищет хорошего модерниста. Фактически он ищет Роурка. Пригласи на прием его жену, корми её сандвичами. Делай что угодно, но только не дай Роурку получить этот заказ.

Доминика встала, и, отвернувшись от него и зажигая сигарету, сказала:

— Оказывается, ты можешь говорить очень коротко, и очень по делу, когда хочешь.

— Когда я нахожу необходимым, дорогая.

Bсe еще отвернувшись от него, чтобы он не видел её лица, Доминика продолжала:

— Ты никогда ничего не делал против Роурка до сих пор. Я и не предполагала, что он так много для тебя значит. Ты даже ни разу не упомянул его имя.

— Это как раз то, что я делаю против него.

— Когда ты впервые услышал о нем?

— Когда я увидел фотографии дома Хеллера. Такое невозможно было пропустить. А ты?

— Когда я увидела фотографии дома Энрайта.

— Не раньше?

— Не раньше. — И, стоя у окна и глядя на город, продолжила: Элсворс, если говорить откровенно — ведь мы сейчас одни, и каждый из нас никогда позже не признается в том, что сейчас было сказано — ответь мне — за что ты его ненавидишь?

— Я никогда не говорил, что я его ненавижу. А что касается остального, то ты сама все понимаешь.

Доминика обнаружила, что она может общаться с людьми. Для неё это было пыткой, но она хотела понять, сколько она может вынести. Она приглашала миллионеров, крупных бизнесменов, людей, которые, как ей было известно, собирались строить дома. И всех их она уговаривала отдавать заказы Питеру Китингу.

После очередного приема поздно вечером она часто приходила к Роурку. Она никогда не предупреждала его заранее, будучи уверена, что всегда застанет его дома одного. В его комнате ей не нужно было лгать и притворяться. Здесь она получала возможность сопротивляться, видеть, что это сопротивление приветствуется противником, слишком сильным, чтобы бояться вызова, достаточно сильным, чтобы нуждаться в нем.

Их близость была похожа на акт насилия — ведь все грандиозные вещи на земле являются следствием насилия. Этот акт был похож на электрический заряд — ведь электричество — тоже сила, питаемая сопротивлением. Это было похоже на течение воды, преграждаемое дамбой — ведь именно тогда вода приобретает огромную силу. Прикосновение его кожи было не лаской, а волной боли. Оно становилось болью от слишком большого желания и ожидания, полностью вознаграждаемого. Это была агония, страсть, страдание, боль.

Она приходила после приемов, одетая в дорогое вечернее платье, и, прислонясь к стене, с удовольствием разглядывала каждый предмет в комнате — простой стол в кухне, заваленный рулонами бумаги, линейками и полотенцами с отпечатками грязных пальцев — и, переводя взгляд на свое сверкающее платье и серебряные треугольники, виднеющихся из-под него туфелек, думала о том, как она будет здесь раздеваться. Ей нравилось бродить по комнате, бросая перчатки и другие предметы своего туалета среди огрызков карандашей, резинок, класть свою вечернюю серебряную сумочку на его грязную рубашку, а брильянтовый браслет — на тарелку с недоеденными бутербродами рядом с незаконченными чертежами.

Она приходила и находила на столе экземпляр газеты «Знамя», открытый на странице с её статьей. Она знала, что он терпеть не может эту газету и покупает её только ради неё.

Она садилась на пол у его ног, брала его руку и спрашивала:

— Роурк, ты очень хотел получить заказ Колтона?

— Да, очень, — отвечал он без улыбки и без боли. Она подносила его руку к губам и долго целовала.

Она вставала с постели и шла голая через комнату, чтобы взять со стола сигарету. Он просил зажечь и для него. Затем она ходила в темноте и курила, а он наблюдал за ней.

Однажды она застала его работающим за столом. Он сказал: «Мне надо закончить это. Сядь. Подожди.» Он больше не посмотрел на неё. Она ждала молчаливо, свернувшись в кресле в дальнем углу комнаты и наблюдая за ним. Он не был похож на художника. Он был похож на рабочего из каменоломни, на человека, разрушающего стоящую перед ним стену, на монаха. Ей нравилось наблюдать за ним, видеть аскетическую чистоту и полное отсутствие всякой чувственности — и вспоминать его другим.

Иногда он приходил к ней, также без предупреждения. Если у неё были гости, он говорил: «Постарайся выпроводить их поскорей» и шел прямо в спальню. Она покорно делала, что он просил. У них было молчаливое соглашение никогда и нигде не появляться вместе. Её спальня была в бледно-зеленых тонах. Он любил приходить к ней в рабочей одежде, прямо со стройки. Ему нравилось, откинув покрывало с кровати, сидеть час или два, спокойно разговаривая с ней, делая эти часы более чувственными, чем те моменты, которым они предшествовали.

Иногда вечерами они сидели вместе в гостиной, около огромного через всю комнату окна. Ей нравилось видеть его у этого окна на фоне города.

Однажды, когда он встал с постели, она включила свет, и, глядя на него, голого, стоящего у окна, сказала серьезно и искренне, с ноткой отчаяния в голосе:

— Роурк, все, что я делала всю свою жизнь, это потому, что тебя вынудили работать в каменоломне прошлым летом.

— Я знаю это.

Но тут же она добавила:

— Но если бы это зависело от меня, и если бы ты был без работы, и без денег, я бы направила тебя именно туда.

— Я знаю и это.

В гостиных, которые она посещала, в ресторанах и конторах, в Американском союзе архитекторов люди начали говорить о той неприязни которую питает Доминика Франкон из «Знамени» к «этому любимчику Энрайта Говарду Роурку». Это создавало Роурку скандальную славу: «Роурк? Ах, это тот парень, которого не выносит Доминика Франкон.» Или: «Эта Доминика Франкон знает архитектуру, что надо, и если она говорит, что никуда не годится, значит, он еще хуже, чем я предполагал. Или: «Боже, как же эти двое терпеть не могут друг друга». Ей нравилось слышать эти вещи.