Фридеш Каринти - Извините, господин учитель... Страница 7

Бежать за ним!.. Может быть, там на ступеньках… Нет, на лестнице неудобно — не знаешь, как стоять… Лучше у выхода на улицу… Но в дверях торчит швейцар. Опять нельзя! И здесь не везет… Что же это получается? Ведь Швицкер вот-вот выйдет за ворота, и тогда…

— Извините, господин учитель… извините, пожалуйста…

— Ну, в чем дело? Что тебе надо?

— Извините, господин учитель… дело в том… в том… — В чем? Как фамилия?

— Нейгебауэр.

— А, это ты у меня провалился! Ничего, ступай домой, готовься к переэкзаменовке.

— Слушаюсь, господин учитель.

— Позанимайся в каникулы — твоему здоровью это не повредит.

Нейгебауэр растягивает губы в вежливой улыбке.

— Слушаюсь, господин учитель. Всего наилучшего, господин учитель.

— До свиданья.

«Провалившийся» герой кланяется и направляется к бульварам. Собственно говоря, ему теперь безразлично, куда идти. Разговор со Швицкером оставил после себя какое-то смутное чувство, вовсе не похожее, однако, на разочарование. Ведь было заранее известно, что так и произойдет; он, собственно, даже не хотел говорить с Швицкером: какое тому дело до его переживаний?

Что же теперь? Да, да… Просто идти по улицам, заглядывая в витрины магазинов, предаваясь горьким мыслям о бесцельности жизни и о человеческой подлости, и дело с концом. Оставить после себя записку? К чему? Разве что одну фразу, не больше. К примеру такую…

Как сказал в подобном случае Цезарь?.. Э-э… Ведь знал, а забыл… Напишу так: «Лучше быть последним в могиле, чем первым в жизни»… Нет, не то. Здорово, конечно, но непонятно. Ну и что же? Пусть поломают над этим голову! «Лучше первым в могиле…» Так, что ли?

Перед глазами «провалившегося» дрожит пестрое облачко, к горлу подступает ком, и только сейчас он замечает, что, предаваясь горьким думам, он все время напевал веселый мотив спортивного марша, который недавно заучил:

Встань, отчизны ве-ер-ны-ый сын,Ждут тебя реко-орды,…ко-орды.

Он пел эту песню, припрыгивая и ударяя в такт клеенчатым портфелем по стенам домов. Пел, и его не оставляло какое-то беспокоящее чувство, будто он позабыл совершить что-то очень важное до того, как начать петь. Что же это такое, бог мой, как он мог забыть, ведь еще утром он принял твердое решение. Аквариум… нет, игрушечная паровая турбина… нет, об этом он пока не может и мечтать до тех пор, пока не накопит сразу пять форинтов.

А когда он соберет их? Не раньше чем через месяц. Ага, еще вспомнил: точилка для карандашей и… ну конечно же, самое главное — виноградная колбаса.

Виноградная колбаса! Рот наполняется слюной. Какое странное название, что оно может обозначать? Коричневые узловатые нити висят в бакалейной лавке — нет и не может быть лучшего, более райского лакомства. Да, пока купим только это, все сразу нельзя: форель в желе — это музыка будущего. Посмотрим-ка, сколько у нас денег. В этом кармане восемь, вот в этом четыре да еще шесть крейцеров и один филлер, который при случае можно выдать за крейцер. Итого около трех крон.

Через две минуты куплена точилка для карандашей, а еще через две наш «провалившийся» герой стоит у прилавка бакалеи.

— Тридцать граммов вот этого, — произносит он, протягивая грязный дрожащий мизинец и усиленно глотая слюну. Внезапно его охватывает чувство отчаянной решимости, от которого кружится голова и человек хмелеет. — Еще двадцать граммов шоколадной крошки, пожалуйста… Я думаю, хватит… И еще, пожалуйста, на двадцать филлеров постного сахара… И еще на двадцать пять вон того… красного… эта семга?.. Давайте и ее…

Все аккуратно запаковывают, каждую покупку в отдельности, и наш герой спокойно наблюдает, как это делают, хотя прекрасно знает, что в первой же подворотне он все равно развернет пакетики. Две кроны пять филлеров… пожалуйста… Несколько филлеров он еще получает сдачи.

Зайдя в первый попавшийся подъезд, он разворачивает все свертки и рассовывает покупки по карманам. Начинает он пиршество с постного сахара, крупные куски которого отламывает, не вынимая руки из кармана. Торопливо засовывает их в рот и, раздув щеки, чуть ли не давясь, жует. Затем настает черед виноградной колбасы… Потом идет семга…

Он чувствует тяжесть в желудке, но… все равно, пусть все идет пропадом!..

Теперь шоколадная крошка! Какая она рыхлая и липкая… Ну вот, и с этим покончено, но как болит живот! Сейчас хорошо бы чего-нибудь легкого, чтобы освежиться… «Почем эти помятые апельсины? О, дорого, и с гнильцой они… Возьму, сойдет».

Что у нас еще осталось? Девять крейцеров. Что с ними делать?

— Дайте, пожалуйста, на девять крейцеров ирисок.

И вот идет он, «провалившийся» герой, по улице Незабудок… Как он сюда попал? А, не все ли равно! Идет-бредет по длинной улице Незабудок, заглядывает в каждую подворотню, и внутри у него такая тяжесть… И не знает он; в желудке или на сердце эта тяжесть.

Он заглядывает в ворота, жует ириски, жует; вокруг него пустота и жизнь так несправедлива!..

«Встань, отчизны ве-ер-ны-ый сын…» Это звучит, как стенание.

Он мучительно жует тягучую прилипающую к зубам ириску, и слюна и слезы застревают в горле комом.

ВЕНГЕРСКИЙ ПИСЬМЕННЫЙ

1. РАБОТА НА ТРОЙКУ С МИНУСОМ

Шандор Петефи, всемирно известный великий венгерский поэт, занимает в качестве лирика выдающееся место в той Ханаане с кисельными берегами, которую он так превосходно охарактеризовал в своих описательных поэмах.

В лирической поэзии Петефи самое главное — субъективность, тогда как у Яноша Араня мы видим основной упор на объективность.

Если у Петефи столь прекрасно выделяется наивный народный голос, то у Яноша Араня народный голос не выделяется, а выделяются языковые красоты, которые, между прочим, можно обнаружить и в прекрасных стихотворениях Петефи.

В лирических стихотворениях Петефи мы встречаем следующие красоты поэзии: 1) народную простоту; 2) национальный патриотизм; 3) тропы и метафоры; 4) сыновнюю любовь к матери; 5) любовную лирику и т. д.

Петефи всегда стремился к субъективности и достигал этого в полной мере тем, что его стихотворения находили дорогу к сердцу простого народа точно так же, как и в сверкающие палаты дворцов!..

В его произведениях мы видим воспевание пшенично-золотого прекрасного и великого венгерского Альфельда[7], который никто, кроме него, не был способен так прекрасно охарактеризовать, как он это сделал в превосходном стихотворении, которое начинается словами:

Альфельд! Ты красив, здесь я родился…

Несмотря на это, Петефи мог писать не только об Альфельде, но и о Тисе, и о «добром старом трактирщике», под которым следует понимать его собственного отца.

В другом стихотворении он еще больше подчеркивает простоту, когда показывает, как пастух едет на осле, в результате низкого роста которого ноги его свисают до земли. Вдруг пастух узнает, что умирает его возлюбленная, и торопится домой, чтобы застать ее еще в живых, но, однако, находит ее уже мертвой. Что с горя делает пастух? Бьет изо всей силы кнутом по ослиной башке. Как чудесно мы видим здесь эту самую простоту, с которой пастух в горе бьет по голове осла!!.

С другой стороны, у Петефи есть стихотворения, в которых он применяет контрасты, как, например, в стихотворении «Заглянул на кухню я…» В нем он пишет, что его горящая трубка погасла, а в это время спящее сердце, напротив, зажглось. Если до этого горела его трубка, то сейчас горит его сердце, которое, напротив, раньше не горело. В этом мы тоже видим контрасты.

Такова лирическая поэзия Петефи, который среди поэтов всего мира играет большую роль во славу нашей прекрасной пшенично-золотой нации!..

Ференц Шкурек,

уч-к VI «Б» кл.

2. РАБОТА НА ПЯТЬ С ПЛЮСОМ

Рождественская ночь 1823 года! За окном кружатся легкие снежинки.

Но что за великая радость распирает грудь сельского мясника, у которого в Кишкереше в святую рождественскую ночь родился ребенок!

Малютка еще совсем мал. Его черные глазки пока еще беззаботно взирают на бревенчатые стены жалкой комнатушки. Но вот они уставились на маму, и ребенок не может отвести от нее свой взор… А мать, преисполненная любви к своему младенцу, склоняется над колыбелью и с истинно материнской заботливостью поправляет жесткие, но белые подушки…

О чем думает мать?

Во всяком случае, она еще не предчувствует, что в крошечной колыбельке видит свои первые детские сны будущий великий Шандор Петефи…

Петефи!

Когда я пишу это слово, тысячи воспоминаний всплывают в моем взбудораженном мозгу!! Звенят-переливаются прекрасные песни-стихи, которые мы с таким вдохновением и с разрумянившимися лицами перечитываем и дома, в кругу своих любимых родителей, и в школе, где наши высокоуважаемые учителя так превосходно объясняют нам скрытые красоты поэзии. И, когда мы слушаем эти объяснения, перед нашим мысленным взором встают как живые сказочные картины солнечного Альфельда, маленький хутор, разбойник, пастух, осел… Да разве перечислишь все, что встает перед нашим мысленным взором!..