Леопольд Захер-Мазох - Дидро в Петербурге Страница 7

Дашкова готова была откусить себе язык, чтобы не расхохотаться, но Дидро было совсем не до веселья, он закричал и спрятался за клетку, где затаился, дрожа всем телом.

Плачевное зрелище, которое он представлял собой в эту минуту, вызвало, наконец, смех царицы.

– На сей раз это сойдет тебе с рук, – воскликнула она, – злая обезьяна, но я тебя еще выдрессирую как следует. Запереть ее в клетку!

И началось. Тут же позвали Лажечникова.

– Господин профессор, – сказала императрица, – я хочу, чтобы моя обезьяна научилась кунштюкам, и притом в самое ближайшее время. Я избираю вас ее тренером. Надеюсь, вы оправдаете мое доверие.

Лажечников, улыбаясь, поклонился.

– Пусть ее тотчас же перенесут к вам, – продолжала Екатерина Вторая, – распорядитесь обо всем необходимом, Катенька.

На сей раз дело приняло нешуточный оборот, теперь жалость Дашковой все же пересилила ее шаловливость. Проходя с профессором по анфиладе комнат, она чуть слышно, но настоятельно, сказала ему:

– Христом-Богом прошу, Лажечников, не причиняйте обезьяне никакого зла.

– А почему не причинять, если позволите? – спросил Лажечников с коварной кротостью.

– Потому что… потому что… – начав было, запнулась принцесса.

– Хочу вам заметить, – проговорил Лажечников, – что эта комедия может ввести в заблуждение дилетанта, но не глаз ученого, – ему, конечно, следовало бы сказать «чучельника», – эта говорящая обезьяна с Мадагаскара – абсолютный обман.

– Воля ваша, только молчите.

– Это человек!

– Не так громко, – взмолилась княгиня.

– Уж я-то плеткой постараюсь выбить из него его обезьянью сущность! – торжественно заверил Лажечников.

– Да образумьтесь вы, наконец, – возразила Дашкова в крайнем испуге, – это ведь как-никак Дидро!

– Дидро?! – Лажечников на мгновение замер от неожиданности, но его изумление быстро уступило место неописуемому триумфу, он весь сделался пунцовым от радости.

– Сам Дидро, – проговорил он с тонкой улыбочкой, – я очень рад, что вы мне об этом сказали, принцесса, и я даю вам честное слово, что обойдусь с ним так, как он того заслуживает.

Говорящая обезьяна по распоряжению княгини Дашковой была вместе с клеткой помещена в закрытые носилки и перенесена к Лажечникову, а Дидро даже не догадывался, что, собственно говоря, произошло с ним. Княгиня уклонилась от общения с обезьяной, а у профессора хватило ума скрыть от Дидро опасность, в которой тот оказался. Лажечников уселся в свою карету и поехал вперед. Жилище его располагалось в зоологическом музее, где он был исключительным повелителем и властелином, этаким совершенным пашой. У него было полдюжины кабинетных слуг, и они были приучены подчиняться каждому его взгляду, каждому жесту.

С того момента, как лакеи доставили клетку в музей и ворота за спиной их снова закрылись, Дидро оказался полностью отданным на милость и гнев своего соперника.

Лажечников поджидал жертву в музее. Комната, в которой установили накрытую ковром клетку, была по его приказу заранее ослепительно освещена. Он отослал слуг и собственноручно сорвал с клетки ковер. Дидро от испуга вскрикнул.

– Эй, обезьяна! – обратился к нему Лажечников, тыкая тростью сквозь прутья решетки. – Слушай внимательно все, что я скажу тебе. Императрица передала мне тебя для дрессировки, и, поскольку я должен как можно скорее обучить тебя сложнейшим кунштюкам, то без кнута, как ты понимаешь, не обойтись. Так что наберись мужества. Завтра утром первое занятие.

Обезьяна начала буйствовать, вопить и трясти решетку.

– Угомонись! – приказал Лажечников. – Не раздражай меня попусту, здесь я неограниченный властелин, и никто не спасет тебя от моего гнева.

Обезьяна забилась в угол и дрожала от страха и бешенства.

После этого Лажечников покинул помещение музея. Согласно его предписанию свечи были погашены, обезьяне же до следующего утра пришлось соблюдать голодную диету. Выспаться ей тоже не удалось, ибо положение ее в тесной клетке было довольно неудобным. Волнение ее скорее возросло, нежели улеглось, а если ей и удавалось ненадолго сомкнуть глаза, то ее мучили кошмарные сны.

На следующее утро Лажечников встал как всегда довольно поздно, долго совершал туалет и, наконец, велел привести к нему Дидро, который с самого рассвета с минуты на минуту ожидал своего истязателя и был уже скорее мертв, чем жив.

Пока клетку вносили в комнату, открывали дверцу и слуги палками выгоняли обезьяну наружу, Лажечников в роскошной домашней шубе уютно возлежал на турецком диване и с жестоким удовольствием наблюдал за Дидро. Красивое свежее лицо Лажечникова под кокетливым напудренным париком цвело, словно молодая роза, в то время как его оппонент, «будущий царь», под обезьяньей маской был бледен как полотно.

– Как тебя зовут? – спросил мучитель.

Дидро молчал.

– Подайте мне плетку, – произнес Лажечников, сопровождая свои слова едва заметным кивком головы.

Один из слуг угодливо протянул ему большую плетку на короткой рукоятке, при виде которой у бедной обезьяны оборвалось сердце.

– Жак, – крикнул он, – меня зовут Жак.

– Ага! Я вижу, ты вовсе не так глуп, как выглядишь, – отреагировал Лажечников. – Итак, мы начнем с прыжков через палку, Жак.

Профессор велел одному из слуг держать палку и затем тоном циркового укротителя крикнул:

– Але-е-гоп! Гоп!

Дидро покосился на плетку в руке Лажечникова, на палки слуг и со всем умением и сноровкой, на какие был способен, запрыгал через палку туда и обратно, и чем выше по приказу Лажечникова поднимали перед ним палку, тем выше он скакал.

– Браво! Браво! – воскликнул профессор. – Да ты, как я погляжу, смышленая. Теперь мы научим тебя подавать завтрак.

По знаку Лажечникова в комнату был внесен поднос с шоколадом для завтрака.

– Будь внимателен, Жак, – потребовал профессор, – переставь вон оттуда поближе маленький столик.

Обезьяна поспешила выполнить приказание.

– Очень хорошо. Теперь шоколад.

Это тоже получилось замечательно.

После этого Лажечников, с большим аппетитом, принялся за еду.

– Может, ты голоден, Жак? – коварно спросил он.

– О да! – ответила обезьяна.

– Очень голоден?

– Очень.

– Так и должно быть, – проговорил профессор.

После того как он закончил завтрак и обезьяна убрала сервиз и столик, Лажечников заявил:

– А теперь перейдем к более сложному. Ты умеешь стоять на голове?

– Нет.

– Не беда. Я, знаешь ли, тоже не умею, – сказал профессор, – но если кто-нибудь начал бы обучать меня чему-то с плеткой в руке, я, право слово, мигом захотел бы этому научиться, так же как и ты сейчас захочешь этого. Итак, – он замахнулся и щелкнул плетью.

В страхе Дидро дважды перекувыркнулся, но устоять на голове оказалось выше его обезьяньих способностей.

– Жак, ты невнимателен. Ты должен выполнять это на счет «раз, два, три», – крикнул Лажечников.

– Раз!

Дидро принял исходное положение.

– Два… Три!..

И обезьяна растянулась на брюхе.

– Ага! Да ты осмелился не подчиниться, ну погоди же! – закричал Лажечников, с подлинным наслаждением давно уже дожидавшийся этого момента. – Я научу тебя, – и он замахнулся плетью. Дидро подпрыгнул в воздух и попытался перехватить плетку, а когда из этого ничего не вышло, спастись от своего истязателя. Но Лажечников принялся гонять его из одного угла в другой до тех пор, пока тот, задыхаясь, не прокричал:

– Да прекратите вы, я же Дидро!

Этот неожиданный оборот дела заставил Лажечникова опустить плеть.

– Я Дидро! – еще раз торжественно заверил философ.

– Это может сказать каждая обезьяна, – возразил его мучитель.

– Черт бы вас побрал! – закричала обезьяна. – Я ведь и вправду Дидро, это же все только шутка.

– Если ты действительно Дидро, – с торжествующей серьезностью возразил Лажечников, – тогда приговором высших сил было превратить тебя в обезьяну и столь безжалостно отдать тебя в мои руки, чтобы остудить твои спесь и чванство, и чтобы, ты признал во мне своего господина и наставника. Ты признаешь это?

– Я же говорю вам, дорогой господин Лажечников, – ответила обезьяна, – что я вовсе не обезьяна, а настоящий Дидро, зашитый в обезьянью шкуру.

– Я спрашиваю еще раз: ты признаешь во мне своего господина и наставника? – воскликнул Лажечников.

– Я? В тебе своего наставника? Ах ты, жалкий чучельник! – закричал Дидро, прыгнул на ненавистного противника, схватил его за горло.

В ярости он задушил бы того, если бы не подскочили слуги. Делом нескольких мгновений для людей Лажечникова было одолеть несчастного и, по приказу хозяина, приковать цепью к массивной клетке.

– Так, мой дорогой Дидро, – проговорил Лажечников, сопровождая свои слова издевательским кивком головы, – стало быть, я – жалкий чучельник? Ну, подожди же у меня!

Он засучил просторные рукава великолепной домашней шубы и принялся хлестать прикованного соперника. Красивое лицо его сияло при этом от удовольствия, тогда как Дидро сначала неистовствовал, потом вопил и, наконец, взмолился о пощаде.