Пейзаж с парусом - Владимир Николаевич Жуков Страница 7

— Так то Эйзенштейн…

Кирилл опять засмеялся. Он и вправду не боялся предстоящей работы. Кстати, надеялся, что директором у него будет именно Коробкин, паникер и привереда, пока не доходило до дела, и первый пройдоха, когда обстоятельства брали за горло, еще из той, старой породы кинодиректоров, для которых не существовало слова «нет».

Уж если чего и опасался Оболенцев, так это сценария. Работа над «Волгарями» многому научила его, он знал теперь, что никакими мизансценами и перестановками в монтаже, никакими операторскими ухищрениями не восполнишь того, что должно существовать в самом начале пути фильма к экрану, — той, может быть, простой, но волнующей всех мысли, которая и дает право на то, чтобы кинофильм не просто снимался, а родился, как рождается стихотворение. А в том сценарии, который он начал перекраивать в сцены и кадры, снабжать пометками метража, положенных шумов и световых эффектов, никакой мысли, чрезвычайно необходимой человечеству, не обнаруживалось.

Приходили соображения, как развить сюжет, укрупнить образы, однако все это было из разряда той элементарной работы, которую следовало выполнить автору сценария и редактору. Да и не меняло это, в сущности, ничего. Хотя автор был и маститый — Валентин Городецкий, и сценарий он написал по биографии великого, недавно ушедшего из жизни авиаконструктора, самое интересное в этой биографии лежало за пределами информации, доступной открытой печати. Ставка делалась на впечатляющую силу техники — самолетов разных типов, сборочных цехов заводов, на бесконечные взлеты, посадки, тревожное мигание лампочек и рев двигателей. Вот в чем бы остеречь Коробкину, а он про натуру! Натуру и вправду можно выдумать какую хочешь, конструктор не обидится…

Кирилл несколько раз ездил в Переделкино к Городецкому. Пытался уговорить его уйти подальше от биографии, уменьшить количество типов самолетов, которые создавал герой фильма, выделить что-то главное, к примеру, драматические отношения конструктора с сыном-летчиком, но Городецкий отшучивался, делал вид, что не понимает Кирилла, и все переводил разговор на свою новую пьесу, которую начали репетировать во МХАТе. Кирилл слушал и с горечью думал о том, как, в сущности, ему было хорошо с теми двумя мальчишками, молодыми актерами, сочинившими сценарий «Волгарей». Ссорились, ругались, он их даже ссадил с теплохода в Кинешме, чтобы не мешали снимать, но ведь и они и он хотели тогда одного — лучшего для картины, просто не знали, как этого достичь.

Однажды вечером, когда Городецкий пошел провожать его к машине, он сказал:

— Валентин Емельянович, а не стоит ли всю эту нашу историю смонтировать из хроники? Раз мы не намерены открыть что-то новое в художественном смысле… дать свой образ эпохи. Пусть будет правдиво по сути, публицистично, что ли…

— Слушайте. — Городецкий остановился, и Кириллу показалось, что даже в темноте он различает, каким озлобленным стало лицо писателя. — Слушайте, если вам не нравится сценарий, зачем вы взялись за него? Я-то свое написал, на студии довольны, но еще неизвестно, как получится на экране. И я не докучаю, не просил показать мне, что вы там снимали прежде. Если бы вам удалось в этих… как их — «Волгарях» — создать «образ эпохи», уж, наверное, я бы услышал, кто-нибудь затянул бы меня в кино.

Городецкий снова пошел вперед, и мокрый снег громко чавкал у него под ногами. Теперь Оболенцеву казалось, что писатель саркастически усмехается, как мог усмехаться богач, ссудивший деньги в ненадежные руки. И стало страшно. За себя, за сценарий. Городецкий — сильный человек, начнет мутить воду, заявит, что не сработался с режиссером, и его послушают. И, уже держась за дверцу машины, Кирилл торопливо сказал:

— Вы не так поняли. Я просто о том, что можно кое-что придумать. Если не хотите по линии сына, можно про зама генерального. В целом все останется…

— Ну вот и дерзайте, молодой человек. — Теперь уже Городецкий явно усмехался. — Ваша очередь!

С тех пор они встретились всего один раз — так, по чепухе, когда Городецкий приезжал на студию по каким-то своим другим делам, но разговор у переделкинской калитки Кирилл воспринял как разрешение делать со сценарием что он захочет. Решил, что писателю просто лень возвращаться к эпизодам и диалогам, он дает режиссеру карт-бланш.

Коробкин нашел консультанта для картины — генерала, аэродинамика и член-корра, трудами которого вот уже сорок лет пользовались все, кто проектировал и строил самолеты. В тесной квартирке на Ленинградском проспекте, с обитыми сафьяном креслами, с коричневой таксой на яро блестевшем полу, Оболенцеву вдруг стало покойно, он приготовился к интересной беседе, но генерал, грузно усевшись напротив, огорошил его первыми же словами: сценарий он прочел, даже угадал, про кого тут говорится, он хорошо знал этого человека, был его другом, однако консультировать фильм отказывается наотрез, потому что, познакомившись со сценарием, он только лишний раз убедился, что искусству не дано, не по силам рассказать, кто такие инженеры, в чем суть их работы.

— Инженеры, — вещал генерал, поглаживая седой бобрик, — могут все. Они могут перекачать воду из Атлантического в Тихий океан. Но прежде обязательно — именно потому, что они инженеры, — зададут себе два вопроса: а зачем это нужно и сколько это будет стоить? Понимаете? У инженеров — я имею в виду не просто получивших диплом, а обладающих на него правом — даже сны упорядоченные. Инженер не ответит на ваш вопрос: «да», «нет», он скажет: «Надо посчитать». В одиночку или с целым КБ, на логарифмической линейке или на ЭВМ, не имеет значения. И от того, что считает инженер и как быстро, зависят его масштаб как специалиста и результаты его труда… А вы вот здесь, — генерал потряс тетрадкой сценария, — вы здесь описываете, как руководитель крупного коллектива проектировщиков, выдающийся инженер современности грубо, бестактно отчитывает свою секретаршу, и полагаете, что проливаете свет на его работу. Ну, допустим, так будет на экране… И что же? Зритель увидит сердитого человека, но не увидит инженера, не будет знать, как он считает…

— Она безответно влюблена в него, секретарша. — Оболенцев попытался защитить сценариста. — Это же истина: как человек ругает, какими словами, за что, находит выражение его характер, определяется душевное состояние в данный момент.

— Состояние! — усмехнулся генерал. — Но скажите, какое отношение имеет душевное состояние конструктора, расчетчика к решению технической проблемы, которая стоит перед ним? Тут речь