Когда опускается ночь - Уилки Коллинз Страница 7

Некоторые стороны моего жизненного опыта любопытны с точки зрения нравов. Например, я обнаружил, что женщины почти неизменно выясняли мои условия менее деликатно, нежели мужчины, а вознаграждали меня за услуги менее щедро. С другой стороны, мужчины, по моим наблюдениям, явно трепетнее женщин относятся к своей внешней привлекательности, а поскольку она их настолько тревожит, более озабочены тем, чтобы им в полной мере воздали должное на холсте.

Молодежь обоего пола, насколько я могу судить, — по большей части мягче, рассудительнее и сострадательнее стариков. А в целом, подводя общий итог своему опыту общения с разными слоями общества (а круг моих знакомств, смею заметить, охватывает всех, от пэров до трактирщиков), могу сказать, что самый холодный и нелюбезный прием мне оказывали богатые люди неопределенного общественного положения, а представителям высших и низших классов среди моих заказчиков почти всегда удавалось — разумеется, каждому по-своему — добиться, чтобы я почувствовал себя у них как дома, едва переступив порог.

Главнейшая трудность, которую я вынужден преодолевать в работе, состоит, вопреки расхожему мнению, отнюдь не в том, чтобы заставить модель держать голову неподвижно, пока я ее пишу, а в том, чтобы она выглядела непринужденно и сохраняла присущие ей особенности в повседневной манере держаться и одеваться. Все норовят придать лицу деланое выражение, пригладить волосы, исправить мелкие, но такие характерные небрежности в платье — короче говоря, требуют от художника похожего портрета, а позируют будто для парадного. Если я напишу их в подобной искусственной обстановке, портрет с неизбежностью выйдет неестественным и, разумеется, не понравится никому, в первую очередь заказчику. Когда мы хотим судить о характере человека по его почерку, нам нужны его обычные каракули, наспех оставленные привычным рабочим пером, а не надпись старательным мелким почерком, выполненная при помощи лучшего стального пера, какое только можно достать. То же самое и с портретами — в сущности, портрет и есть верное прочтение внешних проявлений характера, представленное на всеобщее обозрение узнаваемым образом.

После множества проб и ошибок опыт научил меня, что единственный способ заставить модель, которая упорно строит театральную мину, вернуться к привычному выражению — это натолкнуть ее на разговор о предмете, который сильно занимает ее. Стоит мне отвлечь собеседника настолько, чтобы он заговорил серьезно — о чем угодно, — и я непременно выявлю его естественное выражение, непременно увижу все те драгоценные мелкие особенности живого человека, которые вынырнут одна за другой без ведома их обладателя. Долгие путаные рассказы ни о чем, утомительные перечисления мелочных обид, местные анекдоты, несмешные и никому не интересные, которые я был обречен выслушивать лишь для того, чтобы растопить лед на чертах чопорных моделей описанным выше методом, заняли бы сотню томов и навеяли бы сон на тысячу читателей. С другой стороны, даже если мне и довелось пострадать от занудства многих моделей, я не остался без возмещения и был вознагражден мудростью и опытом немногих. Одним своим моделям я обязан сведениями, расширившими мой кругозор, другим — советами, облегчившими мое сердце, а третьим — рассказами об удивительных приключениях, которые во время работы завладели моим вниманием, затем много лет увлекали и забавляли кружок моих слушателей у камина, а сейчас, смею надеяться, стяжают мне добрых друзей среди широкой публики — к такой большой аудитории я еще никогда не обращался.

Как ни поразительно, но почти все лучшие рассказы, которые я слышал от своих моделей, были поведаны мне случайно. Припоминаю лишь два случая, когда модели сами вызвались рассказать мне что-то, и сколько я ни пытался, мне не удается пробудить в памяти ни единого раза, когда наводящие вопросы (по выражению законников) с моей стороны, обращенные к модели, приводили к результату, достойному пересказа. Мне раз за разом удавалось с сокрушительным для меня успехом убеждать скучных людей навевать на меня тоску. Однако умные люди, у которых есть в запасе много интересного, насколько мне удалось наблюдать, не признают иных побуждений, нежели случай.

Всеми историями, которые я намереваюсь включить в этот сборник, кроме одной, я обязан в первую очередь капризам этого самого случая. Что-то такое, что видели модели во мне, или что-то, что я сам говорил о модели, о комнате, где писал портрет, о местах, где проходил по пути на работу, вызывало необходимые ассоциации или обрушивало целый ливень воспоминаний — и тогда история начиналась сама по себе. А подчас дорогу долгому и увлекательному рассказу открывало самое небрежное замечание с моей стороны о самом малообещающем предмете. Один из увлекательнейших рассказов, которому предстоит войти в эту книгу, я услышал, когда мимоходом поинтересовался историей чучела пуделя.

Поэтому я не без причины настаиваю на необходимости снабдить каждый из следующих рассказов прологом, где я дам краткое описание любопытного случая, благодаря которому услышал его. Что касается моей способности точно пересказать эти истории, то на мою память можно полагаться, заверяю вас со всей ответственностью. Более того, я даже считаю своим достоинством — ведь это просто механический навык, — что я никогда ничего не забываю и могу пробуждать в памяти давние разговоры и события с такой легкостью, словно они произошли всего месяц назад. Размышляя о содержании этой книги, я относительно уверен в двух вещах: во-первых, я способен точно передать все услышанное, а во-вторых, я никогда не упускал ничего достойного быть услышанным, когда мои модели рассказывали мне о каком-либо занятном предмете. Хотя я не в состоянии вести разговор, когда занят живописью, я могу слушать других, и это даже помогает в работе.

На этом закончим общее предисловие к страницам, к которым я намерен привлечь благосклонное внимание читателя. Теперь позвольте перейти к частностям и описать, при каких обстоятельствах мне довелось услышать первый рассказ из настоящего сборника. Я начну с него, поскольку это рассказ, который я чаще всего «репетировал», выражаясь театральным языком. Рано или поздно я рассказываю его везде, где появляюсь. Вот только вчера вечером меня попросили повторить его в очередной раз обитатели усадьбы, где я остановился.

Несколько лет назад, когда я вернулся из короткой увеселительной поездки к другу в Париж, у моего лондонского агента меня ожидали деловые письма, требующие немедленного присутствия в Ливерпуле. Я даже не стал распаковывать багаж и с первым же экипажем отправился в Ливерпуль, а там в лавке торговца живописью, куда направляли заказы на портреты для меня, к своему великому удовольствию, обнаружил, что могу рассчитывать на весьма прибыльную работу в самом городе