Хосе Рисаль - Не прикасайся ко мне Страница 73

— Что за ужасные дома у этих индейцев! — ворчала донья Викторина, морща нос. — Не представляю, как можно в них жить: для этого надо быть дикарем. А как они плохо воспитаны и как чванливы! Идут мимо и шляпы не снимут. Стукни их по голове, как делают священники и жандармские офицеры, научи их вежливости.

— А если они сами меня стукнут? — спросил доктор де Эспаданья.

— На то ты и мужчина!

— Нн… но я же хромой!

Донья Викторина мало-помалу приходила в дурное расположение духа: улицы не были вымощены брусчаткой, и шлейф ее платья вывалялся в пыли. Кроме того, ей встречалось много девушек, которые, проходя мимо нее, опускали глаза и не восхищались, как это следовало, ее роскошным нарядом. Кучер Синанг, везший девушку вместе с ее кузиной в изящной открытой коляске, имел наглость крикнуть ей «с дороги!» таким зычным голосом, что ей осталось лишь посторониться и пробурчать: «Смотрите-ка на эту свинью кучера! Вот скажу его хозяину, чтобы лучше воспитывал своих слуг!»

— Пошли домой! — приказала она мужу.

Тот, чтобы избежать бури, подчинился и повернул обратно, опираясь на свой костыль.

Они повстречались с альфересом, раскланялись, и эта встреча еще более ухудшила дурное настроение доньи Викторины: служака не только не сделал комплимента по поводу ее туалета, но даже как будто окинул ее насмешливым взором.

— Тебе не следовало подавать руку простому альфересу, — сказала она мужу, когда жандарм удалился. — Он едва притронулся к козырьку, а ты снял шляпу. Унижаешь себя!

— Но он здесь на…начальство!

— А нам что за дело? Разве мы — индейцы?

— Ты права! — покорно согласился он.

Они проходили мимо дома альфереса. Донья Консоласьон стояла у окна, дымя сигаретой, одетая, как обычно, во фланелевую рубаху.

Так как окно находилось невысоко над землей, женщины увидели друг друга.

Жандармская Муза спокойно оглядела донью Викторину с головы до ног, оттопырила нижнюю губу, выразительно сплюнула и отвернулась. Это вывело донью Викторину из себя; она высвободила руку, вследствие чего муж лишился всякой опоры, и встала перед женой альфереса, выпятив грудь, дрожа от гнева, не в силах слова вымолвить. Донья Консоласьон опять не спеша повернула голову, спокойно оглядела докторшу и сплюнула еще более выразительно.

— Что вам угодно, сударыня? — спросила супруга альфереса.

— Скажите мне, сеньора, почему вы на меня так уставились? Может, завидуете? — смогла наконец проговорить донья Викторина.

— Я? Завидую? Это вам-то? — спросила, усмехаясь, Медуза. — Да, завидую вашим кудряшкам!

— Пойдем, жена! — сказал доктор. — Не обррр…ращай внимания!

— Не мешай мне поучить уму-разуму эту бесстыжую грубиянку! — ответила супруга, так толкнув мужа, что тот едва не ударился лбом о землю, и снова повернулась к донье Консоласьон.

— Помните, с кем говорите! — сказала она. — Я не какая-нибудь провинциалка или солдатская девка! В мой дом, в Маниле, альфересов не пускают, они ждут у дверей.

— Ого, высокочтимая сеньора Фря! Альфересов-то не пускают, да хромоногим вход открыт, таким, как этот! Ха-ха-ха!

Если бы не румяна, можно было бы заметить, как покраснела донья Викторина. Она хотела броситься на противницу, но ей помешал часовой. Между тем улица наполнилась любопытными.

— Послушайте, вы! Я унижаюсь уже тем, что говорю с вами; мы люди из высшего общества… Не хотите ли выстирать мое белье? Я хорошо заплачу! Думаете, мне неизвестно, что вы были прачкой?

Донья Консоласьон гневно выпрямилась, слово «прачка» задело ее.

— А вы думаете, мы не знаем, кто вы такая и кого с собой таскаете? Все знаем! Мой муж мне все рассказал! Я, сеньора, по крайней мере всегда принадлежала одному, а вы-то? Надо с голоду подыхать, чтобы связаться с такой уродиной, с такой шлюхой!

Удар попал в самое сердце доньи Викторины, она засучила рукава, сжала кулаки и процедила сквозь зубы:

— Выйди только из дому, старая свинья, я заткну твой поганый рот! Полковая девка, прирожденная проститутка!

Медуза отскочила от окна и тут же показалась в дверях, размахивая хлыстом своего мужа.

Напрасны были мольбы дона Тибурсио, — не появись тут альферес, дамы схватились бы врукопашную.

— Сеньоры, что вы!.. Дон Тибурсио!

— Воспитывайте лучше свою жену да купите ей платье поприличней, а если у вас нет денег, ограбьте жителей, на то у вас и солдаты! — кричала донья Викторина.

— Вот я и здесь, сеньора! Что ж ваша милость мне рот не затыкает? Только и можете язык распускать да слюной брызгать, донья Задавака!

— Сеньора! — проревел альферес. — Скажите спасибо, что я еще не забыл, что вы женщина, иначе я бы выставил вас отсюда взашей со всеми вашими кудряшками и лентами!

— Се…сеньор альферес!

— Помалкивайте, вы, душегуб! Туда же еще, голоштанник!

Посыпались угрозы, крики, брань и оскорбления; на свет божий было вытащено самое грязное белье. Все четверо кричали разом и разглашали такие тайны, которые порочат высшие слои общества, хотя многое в том, что говорилось, было правдой, — а потому мы отказываемся воспроизводить здесь их перебранку. Любопытные, даже не понимая всего, что говорилось, развлекались на славу и с нетерпением ждали, когда же дело дойдет до драки. К сожалению, появился священник и стал восстанавливать мир.

— Сеньоры! Сеньоры! Какой стыд! Сеньор альферес!

— А вы что вмешиваетесь, лицемер, карлист несчастный!

— Дон Тибурсио, заберите свою супругу! Сеньора, придержите язычок!

— Вы лучше заткните рот этим обиралам!

Наконец исчерпался запас эпитетов, завершился обзор грехов и непотребств каждой четы, и с угрозами и руганью они разошлись в разные стороны. Отец Сальви увещевал то тех, то других, внося еще большее оживление в эту бурную сцену. Вот если бы тут присутствовал наш друг корреспондент!

— Сегодня же уедем в Манилу и пойдем прямо к генерал-губернатору! — заявила мужу обозленная донья Викторина. — Ты не мужчина; не тебе бы штаны носить!

— Нн…но, моя милая, а жандармы? Я ведь хромой!

— Ты должен вызвать его драться на пистолетах или на саблях, иначе… иначе… — И донья Викторина посмотрела на его вставную челюсть.

— Детка, я же никогда не брался за…

Донья Викторина не дала ему закончить фразу: великолепным жестом она вырвала челюсть, швырнула ее на мостовую и растоптала. Домой супруги явились в расстроенных чувствах: он чуть не плакал, она метала громы и молнии.

Линарес в это время беседовал с Марией-Кларой, Синанг и Викторией; ничего не зная о происшедшей ссоре, он немало встревожился при виде своих родственников. Мария-Клара, полулежавшая в кресле среди подушек и одеял, очень удивилась, увидев изменившуюся физиономию доктора.

— Кузен, — сказала донья Викторина, — ты сейчас же вызовешь альфереса на дуэль, иначе…

— А за что? — спросил изумленно Линарес.

— Ты сейчас же его вызовешь, или я всем тут расскажу, кто ты есть.

— Но, донья Викторина!

Три подруги переглянулись.

— Ты меня понял? Альферес нас оскорбил, обозвал тебя последними словами! Старая ведьма хлыстом махала, а этот вот, этот позволил, чтобы его оскорбляли… И это мужчина!

— Ох! — сказала Синанг. — Они там сцепились, а мы и не видели!

— Альферес выбил доктору зубы, — добавила донья Викторина. — Сегодня же мы уезжаем в Манилу, а ты, ты останешься здесь и вызовешь его на дуэль. Если не сделаешь этого, я скажу дону Сантьяго, что все, что ты ему наговорил, — ложь, я скажу…

— Но, донья Викторина, донья Викторина! — прервал ее Линарес, побледнев и подскочив к ней. — Успокойтесь, не вынуждайте меня напоминать… — И шепотом прибавил: — Не делайте глупостей именно сейчас.

Пока разыгрывалась эта сцена, вернулся с петушиных боев капитан Тьяго; он был печален и подавлен, его ласак погиб.

Донья Викторина не дала ему повздыхать вволю; в немногих словах, пересыпанных ругательствами, она рассказала о том, что произошло, постаравшись, разумеется, выставить себя в наилучшем свете.

— Линарес вызовет его на дуэль, вы слышите? Если нет, не разрешайте ему жениться на вашей дочери, не разрешайте! Если он трус, он не стоит Клариты.

— Значит, ты выходишь замуж за этого сеньора? — спросила Синанг, и ее веселые глаза наполнились слезами. — Я думала — ты скромница, а ты вон какая ветреная.

Мария-Клара, бледная как полотно, привстала в кресле и устремила испуганный взор на своего отца, потом на донью Викторину и Линареса. Юноша покраснел, капитан Тьяго опустил глаза, а сеньора прибавила:

— Кларита, заруби себе на носу: не выходи замуж за человека, штаны на котором для одного виду надеты; тебя вечно все будут оскорблять, даже собаки.

Девушка ничего не ответила и, обратившись к подругам, сказала: