Над гнездом кукушки - Кен Кизи Страница 77

– Этого, Хэнк, доказать не смогли. Меня взяли за тяжкие телесные. Я, видишь ли, человека убил на ринге и вроде как забалдел от этого.

– Так ты из этих, убийц в боксерских перчатках – так что ли, рыжий?

– Ну, такого я не говорил. Никогда не мог привыкнуть к этим подушкам. Нет, это был не какой-то телевизионный матч из дворца спорта; я скорее, так сказать, боксер дворовый.

Заправщик тоже зацепил карманы пальцами, передразнивая Макмёрфи.

– Ты скорее, так сказать, горлопан дворовый.

– Ну, одно другому не мешает. Ты лучше вот куда глянь. – И он поднес кулаки под нос заправщику и медленно ими покрутил. – Видал у кого такие коцаные махалки от одного горлопанства? А, Хэнк?

Он долго держал кулаки под носом у заправщика, ожидая, что тот скажет. А заправщик стоял и смотрел то на кулаки, то на меня, то опять на кулаки. Когда стало ясно, что сказать по существу ему нечего, Макмёрфи подошел к первому заправщику, подпиравшему холодильник с газировкой, взял у него из руки десятку врача и направился в бакалею рядом с бензоколонкой.

– Вы, ребята, посчитайте нас за бензин и пошлите счет в больницу, – сказал он. – А наличку я потрачу на напитки для ребят. Думаю, это нам зачтется вместо дворников и восьмидесятивосьмипроцентных фильтров.

К тому времени как он вышел обратно, все уже хорохорились, как бойцовые петухи, и раздавали приказы обоим заправщикам: проверьте давление в запаске, протрите ветровое стекло, соскребите с капота, будьте любезны, птичье дерьмо, – словно мы тут хозяева. Когда большой заправщик кое-как протер ветровое стекло, Билли тут же сделал ему замечание:

– Вы не с-стерли это пятно, г-г-где жук врезался.

– Это не жук, – сказал заправщик хмуро, отскребая пятно ногтем, – а птичка.

Тогда Мартини из другой машины объяснил ему, почему это не могла быть птичка.

– Была бы это птичка, остались бы перья и кости.

Затем притормозил один мотоциклист и спросил, чего это мы все в зеленом – это у вас вроде клуба? Хардинг тут же просветил его:

– Нет, друг мой. Мы тронутые из ближайшей больницы, психокерамические, треснутые горшки человечества. Желаете, расшифрую для вас пятно Роршаха? Нет? Должно быть, спешите? Эх, укатил. Жаль. – Он повернулся к Макмёрфи. – Я впервые осознал, что психическое отклонение может наделять тебя силой, силой. Подумать только: пожалуй, чем безумней человек, тем больше власти он может получить. Взять Гитлера. На миру старый котелок лучше варит, не правда ли? Здесь пища для ума.

Билли открыл банку пива для девушки и так смутился, когда она одарила его улыбкой и сказала: «Спасибо, Билли», – что принялся всем открывать банки.

А на тротуаре голуби обжимались с голубками, сложив руки за спиной.

Я сидел, чувствуя себя хоть куда, и потягивал пиво; мне было слышно, как пиво разливается по моим кишкам – т-с-ш-ш-ш, вот так. Я успел забыть, что на свете есть такие приятные звуки и вкусы, как звук и вкус пива у тебя в кишках. Я взял еще одну большую банку и стал озираться, пытаясь понять, что еще я успел забыть за последние двадцать лет.

– Ух ты! – сказал Макмёрфи, вытеснив девушку с водительского места и притиснув ее к Билли. – Вы только посмотрите, как большой Вождь глушит эту огненную воду!

И вдавил газ, выруливая на дорогу, заставив врача догонять нас.

Макмёрфи показал нам, что значит быть храбрым и раскованным, и мы уже решили, что научились этому. Всю дорогу до берега мы валяли дурака, строя из себя храбрецов. Когда другие водители на светофоре глазели на нашу зеленую форму, мы делали как Макмёрфи – расправляли плечи, надев на лица лихую усмешку, словно сам черт нам не брат, и внаглую глазели на них, пока они не глушили моторы и не поднимали боковые стекла, ошарашенные тем, что такие шальные мартышки в двух шагах от них, а помощи ждать неоткуда; когда включался зеленый свет, мы ехали дальше, а они оставались на месте.

Так Макмёрфи и вел нашу дюжину к океану.

Думаю, он и сам прекрасно понимал, что наша бравада была показной, потому что никто из нас так и не смог от души рассмеяться. Может, ему было невдомек, чего это мы не смеемся, но он понимал, что не может быть настоящей силы у тех, кто не видит в окружающем смешного. Скажу даже, он так упорно находил во всем смешное, что у меня мелькнула мысль: может, он просто не видит темной стороны вещей, не способен увидеть того, что душит твой смех в зародыше. Может, и ребята этого не видели, просто чуяли, как на них давят отовсюду разные лучи и частоты, пытаясь так или иначе согнуть в дугу, ощущали воздействие Комбината; но я это видел.

Так же, как видишь, насколько изменился человек, с которым ты давно не общался, тогда как те, кто общается с ним изо дня в день, не замечают ничего такого, ведь эти вещи происходят постепенно. По всему побережью я замечал, сколько всего достиг Комбинат за то время, что я не был на воле: вот поезд останавливается на станции и откладывает партию взрослых мужских особей в одинаковых костюмах и штампованных шляпах, неразличимых между собой, как личинки насекомого, и таких же заторможенных – фт-фт-фт из последнего вагона, – затем свистит электрическим свистом и движется дальше по загаженной земле, откладывать новую партию личинок.