Кодзиро Сэридзава - Умереть в Париже. Избранные произведения Страница 8

Итак, дом сдвинули к восточному краю и освободили на западе участок, но денег на строительство всё равно не было. Пришлось идти на предложенные дедом лишения. В доме деда не только стали меньше есть, но начали распродавать всё, что можно было обратить в деньги. Дядя — само собой, но и дед вместе с ним выходили и днём и ночью на рыбную ловлю. Бабушка, невзирая на свои шестьдесят, взвалив на себя коромысло, с утра до вечера продавала в Нумадзу рыбу вразнос. Вернувшись из школы, я брал большую деревянную копилку и обходил дома верующих. В мою коробку шли деньги, вырученные от сэкономленной за день еды.

Собирать по три сэна "месячного долга" было тяжело, но насколько горше было каждый день собирать деньги в эту копилку! И однако, в какой бы дом я ни заходил, мне сыпали медные или серебряные монетки, не выражая неудовольствия. Выпадали и неприятные дни, когда деньги опускали молча, сжав зубы. Увы, сколько бы верующие ни сокращали еду, денег набиралось немного, и каждый день вечером, с тяжёлым сердцем пускаясь в путь со своей копилкой, я, несмотря на малый возраст, испытывал серьёзные сомнения: почему вера должна быть обязательно связана с денежными заботами? Нашёлся принявший веру плотник из старых знакомых; прослышав, что у деда строят храм, он пришёл из Той, что в Идзу, и заявил, что готов послужить Богу своим трудом. Этот Ямагути оставил в Той жену и детей и один без всякого вознаграждения работал у деда на строительстве храма в течение двух с половиной лет. Его воодушевлял тот же искренний порыв, который заставлял проповедника, забыв о семье, распространять свою веру по городам и весям. Итак, плотник нашёлся, но всё ещё не на что было купить строительные материалы. Тогда некий Ямамото[18], верующий, когда-то давно работавший в услужении у деда, пожертвовал на строительство храма все свои деньги, накопленные за десять лет работы паромщиком в порту Симидзу. Это кажется невероятным, но вера творит и не такие чудеса.

Однако и этих средств оказалось недостаточно, поэтому плотник Ямагути, стараясь уложиться в имеющуюся сумму, самолично обходил одна за другой лавки, где торговали древесиной, выискивая подешевле тут бревно для столба, там доску для потолка. Верующие нашей деревни, до сих пор как будто дремавшие, воспряли духом и в ветреные дни, когда нельзя было выходить в море, собирались у дедовского дома, чтобы послужить своим трудом благому делу: оттаскивали землю к горе Кацура, перевозили камень из Идзу.

Кажется, в это время вера в деревне разгорелась с новой силой. Я до сих пор помню, как старший брат, только что поступивший в среднюю школу, придя в гости к деду, говорил мне, когда мы шли с ним среди рисовых полей по тропинке, ведущей к реке:

— Тот, кто не учится, никогда не достигнет многого. Священнослужители утверждают, что учиться ни к чему, но отец всё-таки послал меня в среднюю школу. Я не считаю, что коль скоро Бог явится на тридцатилетнюю годовщину, учиться не имеет смысла. Пусть до тридцатилетней годовщины осталось немного, но ведь именно те, кто, как мы, трудятся во славу Божию, получат от Бога воздаяние. Так что учиться в школе не грех. В тридцатилетнюю годовщину явится Бог, а к пятидесятилетию в главном храме будет возведён Алтарь Сладчайшей Росы и Япония станет страной богов. На Башню с небес снизойдёт сладчайшая роса, и испившие от неё исцелятся от всех болезней. Знаешь ли ты, Мицу, что такое сладчайшая роса? Скажу по секрету. Сладчайшая роса белая и сладкая, как молоко…

Как взволновали меня его слова! Значит, когда наступит тридцатая годовщина, мы облечёмся в сияние Бога, но что же будет с нашими друзьями? Мне стало по-настоящему жалко всех неверующих. Вероятно, такие же детски наивные чувства испытывали и дед, и мои дяди.

Итак, в углу двора дедовского дома постепенно поднялся маленький храм, точно муравейник, построенный муравьями. Но для участка в какие-то двадцать пять цубо[19] работа продвигалась очень медленно, растянувшись на два с половиной года. Дед и бабушка буквально надрывались на этой стройке, отдавая ей свою кровь и пот, но пользы от этого было мало, напротив, из-за непомерных усилий однажды пришла беда.

В один из дней, когда наконец стали укладывать на крышу черепицу, бабушка, отдыхая возле строительной площадки в вечерней прохладе, сказала деду:

— Когда выхожу из дома на улицу, всякий раз перед глазами как будто движется какой-то чёрный клубок.

— Бог тебя храни, бабушка! — сказал оказавшийся поблизости плотник Ямагути.

А надо заметить, что в тот день она, как обычно, торговала рыбой вразнос.

— Чем ярче свет, тем чернее делается, да ещё ломота в шею отдаёт… Чернота эта растёт, растёт, пока всё не скрывает тьма, вот что меня тревожит!

С нескрываемым беспокойством она потёрла глаза, глядя вверх на крышу храма.

Ещё месяцем раньше мне поручили каждый вечер разминать бабушке плечи, но, как я ни старался, она продолжала страдать от ломоты в суставах.

— Пора тебе перестать продавать рыбу, — сказал невесело дед, который сам к тому времени начал страдать от невралгии лица. Он не жаловался на боль, но у него пропал аппетит, лицо стало серое, он на глазах худел. Домашние поговаривали, что всё это от переутомления на стройке, и не подозревали, что он болен.

Однажды, когда старший брат пришёл к нам в гости, бабушка попросила его посмотреть ей глаза. Они были мутные, с сильно увеличенными зрачками.

— Дырочки в центре глаз стали слишком большими, — сказал брат. — Если так дело пойдёт, зрению — конец.

Его слова всполошили деда, тётушку О-Тига и плотника Ямагути. Они подбежали к бабушке, повели её на свет, заглядывали по очереди ей в глаза.

— И в самом деле дырки что-то слишком уж большие!

— А у других какие дырки?

Впервые разглядывая друг у друга зрачки, они удивлялись непостижимому чуду человеческого глаза.

— А сейчас ты тоже видишь черноту?

— Как будто что-то крутится под самым носом, но только протяну руку, чернота отступает.

Я беспокойно наблюдал за этим переполохом, а брат — по его словам, он изучал в школе физиологию — настаивал на том, что у бабушки слабеет зрение.

Вскоре после этого бабушка пошла к глазному врачу. До сих пор помню тот вечер. Я только что перешёл тогда в шестой класс. Когда я вернулся из школы, мне сказали, что бабушка в сопровождении тётки из Кацуры ушла к глазнику. Томясь от беспокойства, я поднялся на пологий холм, расположенный на краю деревни, и ждал её возвращения. Поскольку тётка из Кацуры в то время была неверующей, я предположил, что по пути к доктору между ними возникла ссора… Но вот наконец они показались на дороге. Бабушка шла среди пшеничных полей, следуя за тёткой; когда я побежал им навстречу, тётка сразу меня огорошила:

— Есть вероятность, что бабушка ослепнет.

Бабушка шла подняв голову, глядя вдаль, в ней не было заметно неуверенности и беспокойства, но тётка продолжала гневно:

— Батюшка твой подался в святые, вот и получили! Сегодня же заберу бабушку к себе в Кацуру, ей уход нужен.

У меня сердце горестно сжалось, но не столько от того, что бабушка может ослепнуть, сколько при мысли, что она уйдёт от нас в Кацуру. У деда с бабушкой в доме жили дядя Санкити с женой и двумя детьми — мальчиком, младше меня на три года, и девочкой, ещё младше, но я жил под сенью бабушкиной любви. Вернувшись, бабушка присела на ступеньку и некоторое время молчала, не входя в дом.

— Из-за вечного недоедания и переутомления, может быть, теперь уже поздно! — сказала тётка деду, дяде Санкити и дяде Тёсити, всем своим тоном показывая, что её долготерпению пришёл конец; после чего, продолжая голосить, сообщила о результатах обследования. Тётя О-Тига отряхнула пыль с подола бабушкиного кимоно и собралась вести её в дом, но тётка не унималась:

— В таком состоянии посылать в Нумадзу продавать рыбу! Встреть я её там, я бы сгорела от стыда! Это безобразие, как бы вы ни обеднели!.. — Громко причитая, она заявила, что уведёт бабушку с собой в Кацуру, чтобы поместить в лечебницу.

И в самом деле, у бабушки не было никакой возможности передохнуть: всё, что она зарабатывала, разнося рыбу — одна йена, самое большее полторы йены в день, — шло на черепицу храма, на стены храма. Глубоко верующая бабушка, которая, радуясь, не уставала повторять, что теперь, когда осуществилась давняя мечта и получено разрешение от властей, надо побыстрее завершить строительство, чтобы иметь возможность совершать богослужение в дневное время, бабушка не могла поверить, что это самое строительство стало причиной её слепоты. Поэтому она отвергла предложение тётки.

— С годами у человека подкашиваются ноги, — сказала она, — и тело мало-помалу приходит в негодность, поэтому старухе обращаться к врачу — только напрасно транжирить деньги.