Сосэки Нацумэ - ЗАТЕМ Страница 8

— Во-от оно что… Просто диву даёшься, как всё ловко устроено в мире… Кстати, есть ещё подходящее занятие — выращивать в горшках карликовые растения. Красиво, приятно…

Дайскэ лень было отвечать, и он промолчал. Вскоре он поднялся и, сказав: «Ну что ж, хватит, пожалуй, заниматься баловством», — вышел на веранду, сел в кресло из индийского тростника и погрузился в размышления. Кадоно стало скучно, но только было он направился к себе в комнату рядом с прихожей, как с веранды донёсся голос хозяина:

— Значит, Хираока обещал сегодня прийти?

— Да, вроде бы обещал.

— Что же, дождёмся его.

Дайскэ решил отложить прогулку. Говоря по правде, его не первый день беспокоили дела Хираоки.

О положении друга Дайскэ узнал от него самого ещё в прошлый его приход. На примете у Хираоки было несколько мест, в одно из них на первое время он и собирался устроиться. Однако удалось это ему или нет, Дайскэ не знал. Раза два он заходил к Хираоке в гостиницу, но застал его только однажды и то уже в дверях комнаты, одетого в европейский костюм и что-то раздражённо выговаривавшего жене. Это Дайскэ понял сразу, хотя пришёл неожиданно, даже не попросив горничную доложить о своём приходе. Застигнутый врасплох Хираока едва повернул голову и без малейшего признака удовольствия на лице сказал: «А, это ты?» Из дверей выглянула жена Хираоки. При виде гостя её бледное лицо вспыхнуло. Испытывая неловкость, Дайскэ ответил отказом на формально вежливое: «Что же ты, входи», сказав: «Не стоит, особых дел у меня к тебе нет. Просто зашёл на минутку проведать. Ты, я вижу, собрался уходить, пойдём вместе». И он вышел на улицу.

Дайскэ проводил Хираоку до трамвая, и, пока они шли, Хираока не переставал жаловаться: никак не может найти дом, дел по горло, несколько раз ездил по адресам, полученным от служащих гостиницы, но неудачно — в одном месте ещё не выехали, в другом — красят стены. Дайскэ стало жаль друга, и он сказал: «В таком случае я поручу своему сёсэю подыскать тебе дом. Сейчас много свободных — в делах ведь застой». На этом друзья расстались.

Дайскэ, как обещал, велел Кадоно подыскать дом и показать его Хираоке с женой. Кадоно очень быстро нашёл подходящий и сообщил Дайскэ, что дом супругам как будто понравился. Однако Дайскэ не успокоился. Опасаясь, как бы не вышло неприятности с домовладельцем, если Хираока раздумает переезжать, и предвидя, что в этом случае придётся искать другое жильё, он снова послал Кадоно к Хираоке.

— Ты, надеюсь, сказал хозяину, что они снимут дом? — спросил Дайскэ у Кадоно.

— Да, на обратном пути зашёл и предупредил, что завтра переезжают.

Сидя в кресле, Дайскэ размышлял о судьбе Хираоки и его жены, которым предстояло заново устраиваться в Токио. За три года с того момента, как они расстались на вокзале Симбаси, Хираока сильно изменился. Счастье ещё, что он оступился на первой же ступеньке служебной карьеры, не успев достигнуть высокого положения. По крайней мере, не упал в глазах света. Но хотя удар и оказался не очень сильным, душевного разлада Хираока не избежал. Это Дайскэ заметил ещё в первую их встречу, но тут же подумал, что, быть может, ему показалось, поскольку он многое воспринимал теперь иначе. Однако после визита в гостиницу, когда, не заходя даже в номер, он вышел вместе с Хираокой на улицу и потом уже, дома, восстановил в памяти только что виденную им сцену, сомнения рассеялись, уступив место первоначальному впечатлению. Лицо Хираоки выражало крайнее напряжение и болезненно морщилось, словно от ветра или колючих песчинок. Нервозность, смешанная с горечью, чувствовалась и в каждом его слове, о чём бы он ни говорил. Хираока был похож на человека со слабыми лёгкими, которого заставили плыть по реке, где вместо воды густой кисель.

— Комок нервов, — пробормотал Дайскэ, глядя вслед Хираоке, вскочившему в трамвай. Потом вспомнил о его жене, которая осталась в гостинице.

Дайскэ ни разу не назвал её «госпожа Хираока», только «Митиё-сан», как называл до замужества. «Может, вернуться, — мелькнула мысль, — поговорить с Митиё-сан?» Но что-то мешало ему пойти к ней. Что именно? Дайскэ даже остановился, размышляя над этим, и, хотя ничего предосудительного в своём намерении не видел, испытывая ту же неловкость, пошёл не в гостиницу, а домой. Надо набраться смелости, уговаривал себя Дайскэ, но в данном случае это было не так-то легко. Ощущение тревоги и неудовлетворённости не покидало Дайскэ и дома, и он решил пойти выпить сакэ. Пить он умел и в тот вечер выпил особенно много.

— Ты был просто не в форме, — сказал себе Дайскэ, сидя в кресле и словно обращаясь к кому-то другому.

Появился Кадоно:

— Вам что-нибудь нужно?

Он сбросил хакама и таби, обнажив ноги, очень напоминавшие круглые булки. Дайскэ молча взглянул на него. В свою очередь, Кадоно уставился на хозяина и несколько секунд стоял неподвижно, как столб, потом спохватился:

— Ах, так вы меня не звали? Ах, ах! — и быстро исчез. Но Дайскэ это даже не показалось забавным.

— Вот видите, тётушка, они не изволили звать, — донёсся голос Кадоно со стороны столовой. — Говорил же я, что не было даже хлопка в ладоши. Я и подумал, что чудно как-то.

Старуха и Кадоно рассмеялись.

В это время кто-то пришёл. «Наконец-то», — подумал Дайскэ. Но встретивший долгожданного гостя Кадоно предстал перед Дайскэ с растерянным видом. Приблизившись, он шёпотом доложил: «Сэнсэй, к, вам госпожа Хираока». Не произнеся ни слова, Дайскэ направился в гостиную.

Жена Хираоки была светлокожей, черноволосой, с удивительно тонкими чертами лица и резко очерченными бровями. Затуманенное лёгкой грустью лицо напоминало старинные гравюры. Она всегда была бледной, а после возвращения в Токио выглядела особенно болезненной. Дайскэ это даже удивило, когда он увидел её в гостинице. Может быть, она ещё не оправилась после утомительной и долгой поездки? Однако на его вопрос женщина ответила, что нет, что теперь она всегда так выглядит, и Дайскэ стало жаль её.

Спустя год после отъезда из Токио Митиё родила, но ребёнок вскоре умер. Через некоторое время у неё появились боли в сердце и недомогание. Она думала, что отлежится, но улучшения не наступало, и пришлось обратиться к врачу. Врач толком ничего не определил, сказал, что это, возможно, сердечное заболевание, она не помнит, с каким, очень мудрёным названием. Заболевание серьёзное, при котором кровь, поступающая из сердца в артерии, небольшими дозами снова просачивается в сердце, поэтому излечить его полностью не удастся. Хираока не на шутку встревожился и сделал всё возможное, чтобы восстановить здоровье жены. Через год Митиё стало лучше, снова появился румянец. Она уже было обрадовалась, но примерно за месяц до возвращения в Токио опять побледнела. На этот раз врач сказал, что сердце ни при чём. Разумеется, оно не стало здоровым, но ухудшения не было, сердечные клапаны работали нормально.

Дайскэ слушал Митиё, смотрел на неё и думал, что причина тут в другом: что-то её тревожило.

Очень красивые, с ясным взглядом чёрные миндалевидные глаза Митиё, когда она пристально на что-нибудь смотрела, становились вдруг огромными. Дайскэ это объяснял их цветом.

До замужества Митиё они часто встречались, и Дайскэ хорошо запомнил это выражение её глаз. Теперь, желая воссоздать в памяти облик Митиё, Дайскэ прежде всего представлял себе её чёрные, чуть влажные глаза.

Митиё сидела сейчас напротив Дайскэ, положив на колени удивительно изящные, украшенные кольцами руки одна на другую. Модное золотое колечко, тонкое, с крупной жемчужиной, было свадебным подарком Дайскэ.

Вдруг Митиё подняла голову, и Дайскэ от неожиданности на секунду зажмурился, увидев чёрные глаза с хорошо знакомым ему выражением.

Они с мужем собирались прийти на другой день после приезда, но помешало её плохое самочувствие. А потом всё не представлялось случая пойти вдвоём, но сегодня как раз… Не договорив, Митиё вдруг вспомнила приход Дайскэ в гостиницу и стала извиняться, объяснив, что муж тогда как раз собрался уходить, потому и получилась такая неловкость. «Правда, вы могли его подождать», — с чисто женской логикой добавила она, стараясь вложить в слова всю свою приветливость. Но в голосе её звучала грусть, и это напомнило Дайскэ прошлое: Митиё всегда говорила несколько меланхоличным тоном.

— Мне показалось, Хираока был чем-то очень занят…

— Да, разумеется, и всё же… Можно было посидеть, верно? Такая церемонность ни к чему.

Дайскэ чуть не спросил, что в тот раз между ними произошло, но воздержался. Хотя на правах старого друга он мог поддразнить Митиё такой, скажем, фразой: «Видимо, вам тогда здорово досталось, вы даже покраснели. Что вы такое могли натворить?» Но шутить у него не хватило духу — такой жалкой выглядела Митиё, пытавшаяся загладить неловкость.

Дайскэ закурил, с сигаретой в зубах откинулся на спинку кресла и непринуждённо сказал: