Теодор Кернер - Мёртвый гость. Сборник рассказов о привидениях Страница 8

B этот момент нам встретился по пути какой-то загулявший полуночник, прошедший, однако, мимо нас, словно рядом со мной не было прекрасной странно одетой женщины, чьи ослепительные плечи достаточно явственно сверкали из-под черной вуали. Я услышал ее негромкий смех:

— Разве я тебе не говорила? Достопочтенный господин был достаточно тактичен, чтобы не смутить меня. Что касается меня, то он мог бы и не церемониться. Что мне до моей репутации? Что мне до нее, если я хочу сделать что-то приятное для моего старого друга, хотя он того и не заслуживает?

Разговаривая, она продолжала настолько стремительно идти вперед — и все так же беззвучно, словно босиком, — что я едва поспевал за ней. Так мы подошли к воротам дома. Эта местность была мне незнакома. Несколько жалких хижин, в которых, вероятно, жили рабочие, было разбросано по обе стороны от окаймленного пыльными тополями шоссе, a дальше не было и признаков человеческого жилья.

— Мы уже почти у цели? — спросил я, так как какое-то тревожное чувство все больше стесняло мне грудь.

— Скоро! — прошептала она. — Слева уже видны решетки нашего сада. А за ними внутри — мой дом. Ты не устал? Ты хочешь вернуться?

Вместо ответа я попытался привлечь ее в свои объятия. Я горел страстным желанием поцеловать ее белую шею. Но она снова выскользнула и сказала:

— Не торопись! Еще не пришло время для того, что ты хочешь. Вот мы и пришли. Ты удивишься тому, как уютно я живу.

Мы стояли перед широкой железной решеткой; преграждавшей вход в просторный сад. Из насаждений не видно было ничего, кроме одной аллеи, сходившейся где-то вдалеке в темную точку и образованной похожими на кипарис тисами и отдельными деревцами туи, среди которых то здесь, то там высвечивали мраморные статуи. B самом отдаленном конце сада возвышалось одноэтажное строение с полукруглой крышей: очевидно, это была вилла. Но все было окутано такой плотной туманной дымкой, что на большом расстоянии отдельные детали казались неразличимыми.

— Не могла бы ты открыть дверь? — спросил я. — Ночь кончается.

— O, она достаточно длинна, — насмешливым тоном тихо ответила Абигайль. — А я забыла ключ. Что нам делать?

— Вот колокольчик рядом с воротами, — сказал я, — мы разбудим садовника, если тот уже спит.

— Не вздумай звонить. Никто не должен знать, что я впускаю тебя к себе, и меньше всего этот старый человек. Он станет презирать меня и перестанет поливать мои цветы. Но нам никто и не нужен. Мы и так протиснемся.

Сказав это, она удивительно легко — словно это была не женская фигура, a бесплотное облачко, — проскользнула между двумя железными прутьями.

Теперь уже — снова в ярком лунном свете она стояла по ту сторону решетки и делала мне знаки.

— Кто меня любит, тот следует за мной! — крикнула она, опять рассмеявшись своим злорадным смехом. Но в то же время ее красота настолько ослепила меня, что от страстного желания и нетерпения я лишился самообладания.

— Не играй так жестоко со мной! — воскликнул я. — Ты же видишь: я здесь не могу пройти. Если ты меня заманила в такую даль, то доведи свое доброе дело до конца: достань ключ и впусти меня!

— Это может показаться слишком простым выходом из положения, сударь, — издевалась она надо мной через решетку, бросая на меня сверкающие взгляды. — А поутру, когда прокричит петух, он бросит меня, одинокую вдову, не чувствуя никаких угрызений совести, потому что я красива только ночью. При свете солнца на меня смотреть нельзя. Нет, милостивый государь, мне нужен был только надежный провожатый, поскольку добродетельной женщине не подобает появляться на улице одной и в полночь. А теперь спасибо за рыцарскую услугу, господин майор или как вас там еще называть, и счастливого пути!

Она сделала низкий книксен, причем ее фигура выглядела соблазнительнее, чем когда-либо, затем повернулась ко мне спиной, собираясь свернуть на аллею.

— Абигайль! — вне себя крикнули. — Возможно ли это? Ты не можешь так бесчеловечно поступить со мной: сначала поманить меня всеми прелестями рая, a потом злорадно столкнуть в бездну ада. Если я и не смог когда-то назвать тебя своей, то, по крайней мере, не отталкивай меня так безжалостно от себя, дай мне насладиться хоть бы каплей любви, чтобы облегчить мою страдающую душу!.. Только один поцелуй, Абигайль, — но не такой, как в тот раз, когда твое сердце было вдалеке от твоих губ, a так, как целуют друга, которому прощают тяжкое преступление!

Она остановилась и спокойно повернулась в мою сторону:

— Если вас устроит и такая малость — что же; Абигайль не жестока, хотя жизнь обошлась с ней сурово. K тому же мне самой хочется ощутить вкус поцелуя — мне этого так не хватало в жизни.

Она снова подошла вплотную к решетке. Просунув обе свои гладкие мраморные руки через решетку, она быстро прижала мою голову к своему лицу. Совсем рядом с собой я видел ее большие серые глаза, которые и теперь сверкали холодным равнодушным огнем. B следующий момент я почувствовал, как ее губы прижались к моим, и странное ощущение — не то ужаса, не то блаженства — разлилось по моему телу. Ее губы были холодны, но дыхание буквально испепеляло меня, и мне казалось, будто этот поцелуй высосет всю мою душу, у меня потемнело в глазах, я задыхался, в ужасе пытаясь освободиться из ее объятий, но ее мягкие, холодные губы впились в мои; я пытался вырваться из переплетения этих рук; но мягкие „змеи“ сжали мою шею подобно стальным обручам — и куда делась вся сила моих рук? Этот поцелуй словно вынул из меня сердцевину — и теперь они бессильно повисли вниз; смертельная испарина покрыла мой лоб, и, как бедный полуживой грешник под пытками, я повис на решётке. Я хотел закричать, но все звуки тонули в этом плотно прижатом рте; мысли лихорадочно суетились в моем мозгу, словно у человека, тонущего в открытом море; еще один миг — и со мной было бы покончено. Вдруг, как щелчок плети, жуткую тишину разрезал какой-то звук — и тотчас же рот по ту сторону решетки оторвался от моего; тихий хохоток прозвучал из-за прутьев; я потерял сознание и упал…

Когда я снова пришел в себя, то увидел склонившуюся надо мной фигуру доктора, моего друга, занятого протиранием моего лба и висков какой-то эссенцией, которую он достал из своей дорожной аптечки. Его дрожки стояли рядом на аллее: я понял, что своим спасением от призрака я обязан был его кучеру, так как того спугнул щелчок его хлыста. „Какого дьявола ты ищешь здесь, дружище, на этом кладбище в час духов? — громко спросил врач, когда я слегка оживился и с его помощью поковылял к дрожкам. — Ты весь дрожишь, и твоя губа кровоточит, если ты решил, что долечишься после вод, прохлаждаясь здесь в росе на холодной земле, то глубоко заблуждаешься“.

Ни за что на свете не рискнул бы я изложить ему все обстоятельства случившегося со мной. Я сказал, что меня привело сюда крепкое вино и что, очутившись, в итоге, перед решеткой, где мне захотелось немного передохнуть, я, наверно, упал, почувствовав сильное головокружение. Это прозвучало правдоподобно. A на гостиничной кровати, куда меня доставил мой заботливый друг, я сразу же заснул здоровым крепким сном, которому уже ничто не могло помешать. Проспав очень долго, на следующее утро я был разбужен только приходом друга, однако от ужасного ночного визита, казалось, не осталось ни следа.

Все же я оказался далеко не таким отважным, каким надлежит быть солдату и каким вы меня, сударыня, милостиво изволите видеть. Когда наступил вечер — a весь день я провел в мрачных размышлениях в своей комнате, — я написал записку своему другу, в которой сообщал, что вынужден срочно уехать ночным поездом. И тут я не признался в истинной причине отъезда. Врачи — профессиональные скептики. Мог ли я представить себе, что он с доверием отнесётся к моему рассказу? Могу ли я, дорогие друзья, быть уверенным в том, что даже вам не покажусь после этого странным чудаком или же сочинителем фантастических сказок, который высосал из пальца эту историю, чтобы не вносить выкупа?»

Говорить не решался никто. Даже фрейлейн молчала и некоторое время рассматривала потолок, на котором плясало отражение лампы. Наконец она произнесла:

— Признаться откровенно — но я ни в коем случае не хочу вас расстроить этим, дорогой господин полковник, — я считаю эту историю с призраком ярким, удивительно правдоподобным и связным сном, приснившимся вам. Гостиничный портье не годится в свидетели, поскольку он якобы спал в момент, когда по лестнице поднималась женщина, a затем и вы сами. Впрочем, если всем приключением вы в действительности обязаны вину, то и в таком случае вся истина была в нем: ваше чувство к оставленной вами возлюбленной и Немезида, открывшаяся в жутких объятиях кошмара.

— Я был готов и этому объяснению, — сказал полковник тихо и опустил голову. — Но что вы скажете о снах, которые оставляют зримые следы в реальной жизни? Когда я утром подошел к своему столу, то букета из роз и жасмина в стакане не было, однако на диване лежала пригоршня засохших иммортелей.