Уильям Теккерей - Кэтрин Страница 8

Для целей нашего рассказа нет надобности излагать подробно все приключения мисс Кэтрин, начиная с того дня, когда она покинула "Охотничий Рог", чтобы стать любезной капитана; нам, право, не стоило бы труда изобразить, как наша героиня, последовав за избранником своего сердца, лишь поддалась невинному порыву, а не желая в дальнейшем расстаться с ним, доказала тем глубину и силу своего чувства; и мы вполне сумели бы подыскать трогательные и красноречивые слова в оправдание роковой сшибки, совершенной обеими сторонами; но мы побоялись, не покоробило бы читателя от подобных описаний и рассуждений; к тому же, при желании, он может найти их в изобилии на страницах уже упоминавшегося "Эрнеста Мальтраверса".

Все поведение Густава Адольфа с Кэтрин, равно как и его мгновенный и блистательный успех, без сомнения, убедили читателя в том, что, во-первых, названный джентльмен едва ли воспылал к мисс Кэт истинной любовью; во-вторых, что покорение женских сердец было для него привычным занятием и рано или поздно он должен был к этому занятию возвратиться; и, наконец, в-третьих, что подобный союз в силу природы вещей не мог не распасться в самом непродолжительном времени.

Справедливость требует признать, что так бы оно и случилось, если б граф мог следовать своим непосредственным побуждениям; ибо, как многие молодые люди в его положении (не к чести их будь сказано), через неделю он остыл, через месяц стал тяготиться этой связью, через два потерял терпенье, через три дело дошло до побоев и брани; и он уже проклинал тот час, когда его дернуло предложить мисс Кэтрин свою ногу в качестве опоры, чтобы помочь ей взобраться на лошадь.

— Дьявольщина! — сказал он однажды капралу, поверяя ему свои огорчения. — Жаль, что мне не отрубили ногу прежде, чем она послужила ступенькой для этой ведьмы.

— А что, если той же ногой дать ей пинка и спустить с лестницы, ваша честь? — деликатно подсказал мистер Брок.

— Это ее-то? Да она бы так вцепилась в перила, что мне бы ее и с места не сдвинуть! Скажу тебе по секрету, Брок, я уже пробовал — ну, не то чтобы спустить с лестницы, это было бы не по-джентльменски, — но добиться, чтобы она убралась восвояси в тот дрянной кабак, где мы ее повстречали. Уж я ей намекал, намекал…

— Как же, ваша честь, не далее чем вчера вы при мне намекнули ей кружкой пива. Клянусь преисподней, когда пиво потекло по ее лицу и она бросилась на вас с кухонным ножом, я так и подумал: сущая чертовка! Вы с ней лучше не связывайтесь, ваша честь, такая и убить может.

— Убить — меня? Ну нет, Брок, это ты напрасно! Она волоску не даст упасть с моей головы, она меня боготворит! Да, черт возьми, капрал, боготворит; и скорей всадит нож в собственную грудь, нежели хоть оцарапает мне мизинец.

— Что ж, пожалуй, вы правы, — сказал мистер Брок.

— Можешь не сомневаться, — отвечал капитан. — Женщины — они как собаки: любят, чтобы с ними дурно обращались; да, да, сэр, любят, — мне ли не знать. Я немало перевидал женщин на своем веку, и всегда чем хуже я с ними обращался, тем больше они меня любили.

— В таком случае мисс Холл должна вас любить без памяти, сэр, — заметил капрал.

— Без памяти, — ха-ха, шутник ты, капрал! — именно так она меня и любит. Вчера, например, после этой истории с пивом и с ножом… кстати, не мудрено, что я выплеснул кружку ей в лицо, — никакой джентльмен не стал бы глотать это безвкусное пойло; я ей сто раз толковал, чтобы не нацеживала пива из бочки, пока я не сяду обедать…

— Так и ангела недолго привести в ярость! — поддакнул Брок.

— …И вот после этой истории, после того, как ты вырвал у нее из" рук нож, она кинулась в свою комнату, не стала обедать и часа два просидела взаперти. Но в третьем часу пополудни (я в это время сидел за бутылкой вина) гляжу — явилась, чертовка; лицо бледное, глаза распухли, кончик носа весь красный от сморканья и слез. Ловит мою руку. "Макс, говорит, простишь ли ты меня?" — "Как? — воскликнул я. — Простить убийцу? Нет, говорю, будь я проклят, если прощу!" — "Ты, — говорит она тогда, — убьешь меня своей жестокостью", — и в слезы. "Ах, так я же еще и жесток? — говорю. — А кто нацедил мне пива за час до обеда?" На это ей нечего было ответить, а я еще пригрозил, что всякий раз, как она подаст мне такое пиво, я снова выплесну ей всю кружку в лицо. Тут она опять убежала в свою комнату, где ревела и бесновалась до самой ночи.

— А ночью вы все-таки простили ее?

— Верно, простил. Я, видишь ли, ужинал в "Розе" в обществе Тома Триппета и еще нескольких славных малых; и случился там один толстый чурбан из уорикширских ланд-юнкеров, — сквайров, так это, кажется, здесь называется? — у которого я выиграл сорок золотых. А я, когда выигрываю, всегда сразу же добрею, вот мы с Кэт и помирились. Но все-таки я ее отучил подавать мне выдохшееся пиво — ха-ха-ха!

Из этой беседы читатель уяснит себе лучше, чем из самых красноречивых авторских описаний, как складывалась жизнь у графа Максимилиана и мисс Кэтрин и каковы были их взаимные чувства. Спору нет, она его любила. В предшествующей главе мы пытались показать, что Джон Хэйс, человек ничтожный и жалкий, истинный пигмей во всех страстях человеческих, вырастал в исполина, когда дело касалось любовной страсти, и преследовал мисс Кэтрин с неистовством, казалось бы, вовсе чуждым его натуре; вот так же и мисс Холл, на свою беду, влюбилась в капитана, и — тут он был прав — чем больше он ее оскорблял и мучил, тем больше нравился ей. Ибо любовь, на мой взгляд, сударыня, есть не что иное, как телесный недуг, против которого человечество так же бессильно, как против оспы, и который поражает нас всех, от знатнейшего из пэров королевства до Джека Кетча включительно; ей нет дела до звания человека и до его добродетелей или пороков, каждый должен переболеть в свой черед; она вспыхивает вдруг, невесть почему и с чего, и бушует положенный срок, заставляя существо одного пола томиться слепым и яростным влечением к существу другого пола (чистому, прекрасному, синеокому, кроткому и нежному — а может быть, злому, сварливому, горбатому, косоглазому и противному, — это уж как повезет); и, отбушевав свое, угаснет тихо и мирно, если не нарушать ее естественный ход, но, встретив противодействие, лишь разбушуется еще сильнее. Не полна ли история, и до и после Троянской войны, примеров подобной необъяснимой страсти? Ведь Елене по самым скромным подсчетам было лет девяносто, когда она сбежала с его королевским высочеством принцем Парисом! А мадам Лавальер была худа, кривобока, с дурным цветом лица, глаза у нее слезились, а волосы походили на паклю. А безобразный Уилкс не знал себе равных по успеху у женщин! Примеров можно еще привести столько, что хватило бы на увесистый том, — но cui bono? [8] Любовью управляет рок, а не воля человека; ее возникновение не объяснишь, а ее рост не остановишь. Хотите доказательств? Ступайте хоть нынче на Боу-стрит и спросите тамошних приставов, где чаще всего удается изловить преступника, — вам скажут: в доме у женщины. Он спешит к своей милой, хоть знает, что может поплатиться за это жизнью; он не откажется от любви, хоть на шее у него уже захлестнута петля. А что касается сказанного выше, что дурное обращение мужчины не ослабляет привязанности женщин, — не полны ли полицейские протоколы рассказов о случаях, когда прохожий, вступившийся за жену, избиваемую мужем, сам был избит мужем и женой, дружно ополчившимися на непрошеного защитника?

Итак, после всестороннего разбора этого вопроса, читатель едва ли станет спорить против утверждения, что мисс Холл в самом деле любила доблестного графа и что прав был мистер Брок, уподобляя ее бифштексу, который чем больше бьют, тем он мягче. Ах, бедняжка, бедняжка! Красивое лицо и показная любезность покорили ее за один час; впрочем, больше и не нужно, чтобы потерять свое сердце; больше и не нужно, чтобы полюбить в первый раз, — а первая любовь женщины длится всю жизнь (у мужчины прочней всего двадцать четвертая или двадцать пятая); ее не истребишь ничем; она пускает корни, укрепляется и даже растет, какая бы ни случилась почва, какая бы не трепала непогода, — растет подчас, как желтофиоль: прямо из камня.

Первое время граф был хотя бы щедр к Кэтрин: подарил ей лошадь, накупил дорогих нарядов и на людях оказывал то лестное внимание, которое она так высоко ценила. Но вскоре ему не повезло в игре, или пришлось уплатить кое-какие долги, или его кошелек отощал по другой причине, — и жизнь на широкую ногу кончилась очень быстро. Мисс Кэтрин, рассудил он, сызмальства привыкла прислуживать другим и потому отлично может прислуживать ему, а уж о себе самой и подавно сумеет позаботиться; и ко времени происшествия с пивной кружкой она уже давно несла все обязанности домоправительницы графа, включая попечение об его белье, об его погребе и обо всех тех удобствах, заботу о которых холостяк всегда рад переложить на женские плечи. И надо ей, горемычной, отдать справедливость, — она держала графское хозяйство в отменном порядке, не допускала никаких излишеств — разве только в украшении своей особы, когда Густав Адольф удостаивал ее чести вместе с ней показаться в люди (что бывало очень редко), или в выражении своих чувств во время очередной ссоры (что бывало гораздо чаще). Но при тех отношениях, какие связывали эту милую парочку, подобные слабости не диво в женщине. Она наверняка глупа и тщеславна, а отсюда страсть к нарядам, и к тому же втайне несчастна и горько сожалеет о своем падении, а это делает ее запальчивой и сварливой.