Екатерина Леткова - Ржавчина Страница 8

— Annette, мнѣ сегодня необходимо быть у Нарскихъ… Я позвалъ Шатова къ тебѣ, - все не такъ скучно будетъ…

Такъ повторялось не одинъ, не два раза, а десятки разъ.

Ѣхали въ театръ и Никсъ непремѣнно звалъ Шатова въ ложу… Если тотъ отказывался, онъ дѣлалъ ему цѣлую исторію.

Разъ, ужъ это было въ концѣ февраля, долженъ былъ быть громадный балъ у старой тетки Никса. Николай Сергѣевичъ настаивалъ, чтобъ Анна также ѣхала туда.

— Николай, милый, ты знаешь, мнѣ этотъ балъ не доставитъ ни малѣйшаго удовольствія, я такъ отстала отъ выѣздовъ, отъ туалетовъ…

— Невозможно, Annette, я далъ слово tante Batsy, что ты будешь. И какой костюмъ я заказалъ для тебя!… Ты сдѣлаешь фуроръ, — будешь одѣта лучше всѣхъ. Ну, ma petite, я прошу тебя, согласись…

Анна согласилась. Въ день бала привезли заказанное платье. Оно было выбрано со вкусомъ, сдѣлано очень хорошо. Никсъ присутствовалъ самъ при туалетѣ жены; настоялъ, чтобъ она надѣла свой парюръ изъ изумрудовъ, который долженъ былъ идти къ темно-зеленой отдѣлкѣ платья.

Анна совсѣмъ утонула въ этомъ платьѣ. Атласное кремъ, съ богатой отдѣлкой изъ плюма feuille morte и старинными кружевами, съ длиннѣйшимъ шлейфомъ, оно подавляло ея крошечную фигурку свой роскошью и тяжестью.

Куаферъ перечесалъ ее три раза; платье пришлось подбирать и подкалывать на ней цѣлый часъ. Когда послѣдняя роза была наколота, мужъ еще разъ взглянулъ на нее и какая-то тѣнь легла на его лицо.

— Какая ты блѣдная, Annette, — заговорилъ онъ, — неужели ты не позаботилась о…

Онъ не зналъ, какъ сказать. Ея удивленный взглядъ смутилъ его.

— Ну, о косметикахъ… Что-жь тебя это удивляетъ? Въ Парижѣ это такъ принято, — заговорилъ онъ по-французски.

— Ну, ужь извини, — я румяниться не буду.

— Я и не говорю, чтобы всегда, а къ этому платью feuille morte необходимы розовыя щеки…

— Оставь пожалуйста, Никсъ, что это ты выдумываешь! — раздраженно остановила его Анна.

— Ну, если ты находишь красивымъ d'avoir l'air d'une feuille morte, это твое дѣло, — сухо отвѣтилъ онъ. — Я готовъ, ѣдемте. Онъ взялъ свой клякъ и быстро вышелъ изъ ея комнаты.

Огорченная, съ чувствомъ злобы на себя, на всѣхъ, на свою физіономію и на красоту другихъ, вошла Анна въ залу. Громадные каблуки затрудняли походку. Жаръ, духота, суетливость и страшный шумъ довели ее до дурноты… Позвали мужа… Ему уѣхать невозможно, — онъ танцуетъ сейчасъ съ княгиней…

— Шатовъ, дружище, проводите Аnnette до дому, — обратился онъ къ гвардейцу, когда Анна пришла въ себя.

Тотъ сейчасъ же согласился. На балы онъ ѣздилъ по привычкѣ, никогда не танцевалъ, ходилъ изъ комнаты въ комнату.

Анна и въ каретѣ еще не совсѣмъ оправилась отъ дурноты. Какое-то чувство ужасной обиды наполнило все ея существо. Она употребляла большое усиліе, чтобы не показать его передъ Шатовымъ. Она хоть и видала его очень часто, но отношенія ихъ были чисто внѣшнія.

Инстинктомъ она чуяла, что онъ и лучше, и честнѣе, и добрѣе всѣхъ тѣхъ, кто ее окружаетъ.

— Вы измучились? — Стоило ему только спросить Анну, и все скрываемое чувство обиды вырвалось въ неудержимыхъ рыданіяхъ.

— Господи! какъ измучилась, — говорила она, закрывъ лицо платкомъ. — Что же мнѣ дѣлать, что я такъ некрасива?… Какъ взглянулъ на меня, когда меня причесали, да нарядили, я сейчасъ же увидала, что въ немъ сдѣлалось, — продолжала она, всхлипывая какъ ребенокъ. — Еслибъ я была красивая, онъ бы любилъ меня…

— Полноте, Анна Николаевна, — пытался утѣшить ее Шатовъ.

— Самъ настоялъ, чтобъ я ѣхала на этотъ балъ, — не слушая его, продолжала Анна. — Какъ мнѣ не хотѣлось!… Вы скажете, это — пустяки; а взгляните хорошенько — и вы поймете: не обидно развѣ это, не тяжело сидѣть полтора часа передъ зеркаломъ? Куафёръ причешетъ такъ, — нехорошо, надо выше… Сидишь, какъ кукла… Третій разъ причесали, и все-таки мужъ не доволенъ… Долженъ же онъ привыкнуть къ моей наружности…

Анна припала лбомъ къ запотѣвшему стеклу кареты и продолжала какъ бы сама съ собой:

— И лицомъ я зеленая, говоритъ… Я всегда была такая… А ужь румяниться не буду… Еще того недоставало, чтобы походить на этихъ, съ которыми онъ проводитъ всѣ вечера…

Она уже не плакала, только губы нервно подергивались. Шатовъ взялъ ее за руку. Ему стало жаль эту молодую женщину, обиженную природой и людьми.

— Анна Николаевна, успокойтесь, — тихо заговорилъ онъ. — Невозможно требовать отъ человѣка больше того, что онъ можетъ дать. Никсъ — добрый малый, хорошій товарищъ, но… онъ не стоитъ васъ.

Анна быстро оглянулась на Шатова. Его простой, искренній тонъ произвелъ на нее сильное впечатлѣніе. Она почувствовала особенную дрожь, пробѣжавшую по ней съ головы до ногъ, и вырвала отъ него свою руку.

Шатовъ, не подозрѣвая ничего, продолжалъ:

— Не придавайте большаго значенія всему этому. Его вы не передѣлаете, а сгубите и здоровье, и молодость… За что пропадетъ все это? Никому удовольствія, да и себѣ счастья не получите… Когда отживете, тогда и спохватитесь, что не жили совсѣмъ…

Анна все время серьезно смотрѣла на говорившаго Шатова.

«Вотъ вѣдь у Никса глаза хорошіе, но въ нихъ никогда не уловишь выраженія, — думалось ей. — Слишкомъ быстрые, темные… А эти — глубокіе, вдумчивые такіе… Если этотъ полюбитъ, такъ ужь навсегда», — проносилось въ головѣ Анны.

Шатовъ, видя, что она немного успокоилась, замолчалъ и сѣлъ въ глубь кареты.

Анна первая прервала молчаніе.

— Когда любишь, нельзя себѣ приказать — придавать или не придавать значеніе. Вамъ хорошо такъ говорить, — вамъ ни до кого дѣла нѣтъ, — съ замѣтнымъ раздраженіемъ проговорила она.

— Вы не можете такъ утвердительно говорить, — лѣниво возразилъ онъ.

— Почему? — спросила Анна.

— Да потому, что нельзя судить о человѣкѣ по его внѣшнему виду.

Ее какъ будто бы кольнуло.

— Неужели вы можете сильно любить, забыть все для любимаго существа? — сама не понимая для чего, спросила она.

— А вы не знаете, Анна Николаевна, что и подъ снѣгомъ иногда бѣжитъ кипучая вода? — шутливо отвѣтилъ онъ. — Ну, мы и пріѣхали… Ложитесь-ка спать, успокойтесь, — говорилъ Шатовъ, высаживая ее изъ кареты, какъ маленькую. — До свиданія!

— Пріѣзжайте ко мнѣ завтра вечеромъ. Мы бы обо многомъ поговорили, — сказала Анна, поднимаясь на лѣстницѣ.

— Не могу, Анна Николаевна, — завтра мужу вашему обѣщалъ ѣхать въ маскарадъ.

— А куда? — полюбопытствовала она, прислонившись въ косяку двери, отворенной швейцаромъ.

— Вамъ туда не ѣхать вѣдь, для чего же спрашивать? — сказалъ Шатовъ, поцѣловалъ руку и быстро сталъ спускаться съ лѣстницы.

Горничная Анны — парижанка, одѣтая въ сѣренькое платье съ фартучкомъ — еще не успѣла снять бѣлый чепчикъ и была очень удивлена раннимъ возвращеніемъ барыни. Она фамильярно встрѣтила Анну, стала разспрашивать, почему она вернулась, отчего такая блѣдная, не помочь ли ей чѣмъ-нибудь?

Анна объяснила все легкимъ нездоровьемъ и торопливо прошла въ спальню; она невольно, сейчасъ же, подошла къ трюмо и окинула себя взоромъ съ головы до ногъ. Носъ и глаза покраснѣли отъ слезъ, щеки въ красныхъ пятнахъ, волосы на лбу распустились и выбились прядями изъ-за ушей. Ей самой непріятно бросился въ глаза контрастъ ея будничной, усталой наружности съ роскошнымъ свѣжимъ нарядомъ… Сколько мы дала она, чтобы быть красивой!… Какъ бы воспользовалась своей красотой — этой силой въ отношеніи мущинъ! Какъ бы помучила ихъ, насмѣялась надъ ними!..

Она сидѣла задумавшись передъ зеркаломъ, не слушая оживленной болтовни француженки. Мысли перескакивали съ предмета на предметъ, путались, повторялись — и все-таки касались одного и того же. Горничная Clémence, раздѣвши барыню, ушла, оставивъ ее одну. Анна была очень возбуждена, ложиться ей не хотѣлось и она стала ходить взадъ и впередъ по комнатѣ.

«Зачѣмъ я поѣхала на этотъ балъ? — думала она. — Чтобъ ему сдѣлать удовольствіе?… Да, еслибъ онъ могъ гордиться мной, это бы доставило ему удовольствіе. А онъ сейчасъ же и оставилъ меня на балу, точно стыдится… Какой мелкій человѣкъ! — въ первый разъ промелькнуло въ головѣ Анны. — Еслибы Шатовъ женился, онъ бы не сталъ стыдиться наружности жены, не сталъ бы упрашивать ее румяниться. Неужели ему могутъ нравиться эти намазанныя женщины съ ихъ циничными взглядами и разговорами?… Что еслибы завтра!… Только бы узнать, гдѣ маскарадъ… Намазаться, одѣться и поѣхать… Противно, жутко… Развѣ нарядить Clémence?… Француженка еще большій успѣхъ можетъ имѣть… Но тогда не увидишь, не будешь торжествовать сама…»

Анна не могла себѣ отдать отчета, какъ она поступитъ, но, быстро ложась въ постель, она почуяла возможность удовлетворенія за нанесенную ей обиду.

VI.

На слѣдующій день въ клубѣ художниковъ былъ назначенъ большой балъ-маскарадъ съ необыкновеннымъ освѣщеніемъ, съ живыми картинами, процессіями…