Айн Рэнд - Атлант расправил плечи. Книга 2 Страница 9

— Не знаю. Он же секретный.

— Тогда откуда ты знаешь, что он важный?

— Так говорят.

— Кто?

— Вы не должны сомневаться в таких вещах, мистер Реардэн.

— Почему?

— Потому что не должны.

— Если не должен, то это становится абсолютом, а ты говорил, что абсолютов нет.

— Это другое дело.

— Что же в нем особенного?

— Оно касается правительства.

— Ты хочешь сказать, что нет абсолютов, кроме правительства?

— Я хочу сказать, что, если они считают это важным, значит, так оно и есть.

— Почему?

— Я не хочу, чтобы у вас были неприятности, мистер Реардэн, а все к этому идет. Вы слишком часто спрашиваете почему. Почему вы так поступаете?

Реардэн посмотрел на него и ухмыльнулся. Парень осознал, что сказал, и глупо улыбнулся, но выглядел он несчастным.

Человек, пришедший к Реардэну через неделю, выглядел молодо и подтянуто, но не настолько молодо и подтянуто, как ему хотелось. Он был в штатском костюме и кожаных сапогах, какие носят дорожные полицейские. Реардэн не мог точно установить, прибыл он из ГИЕНа или из Вашингтона.

— Я правильно понимаю, что вы отказались продать ваш металл Государственному институту естественных наук, мистер Реардэн? — произнес он мягким, доверительным тоном.

— Правильно, — подтвердил Реардэн.

Но разве это не сознательное нарушение закона?

— Понимайте как хотите.

И можно узнать причину?

Она не заинтересует вас.

— Что вы, напротив. Мы хотим оставаться беспристрастными. Вас не должно смущать, что вы крупный промышленник. Мы не поставим это вам в вину. Мы действительно хотим быть беспристрастными с вами, точно так же, как с любым рабочим. Мы хотим знать ваши доводы.

Опубликуйте мой отказ в газетах, и любой читатель объяснит вам мои доводы. Подобное уже появлялось в газетах чуть больше года назад.

— О нет, нет, что вы! Зачем этот разговор о прессе? Разве мы не можем уладить это дружески, в частном порядке?

— Дело ваше.

— Мы не хотим, чтобы об этом сообщалось в прессе.

— Не хотите?

— Мы не хотим причинить вам вред. Реардэн посмотрел на него и спросил:

— Зачем ГИЕНу понадобилось десять тысяч тонн металла? Что это за проект «К»?

— Ах, это… Это очень важный научно-исследовательский проект, имеющий большое значение; он может принести обществу неоценимую пользу, но, к сожалению, предписания сверху не позволяют мне раскрыть вам его характер во всех деталях.

— Знаете, — сказал Реардэн, — могу сообщить вам — в качестве довода, — что не хочу продавать мой металл тем, кто скрывает от меня свои цели. Я создал его и несу моральную ответственность за то, в каких целях он будет использован.

— О, об этом не беспокойтесь, мистер Реардэн! Мы освобождаем вас от ответственности.

— Предположим, я не хочу быть свободным от нее.

— Но… это весьма старомодное и… чисто теоретическое отношение к делу.

— Я сказал, что могу назвать это причиной своего отказа. Но не буду — потому что у меня есть другая, главная причина. Я не продам металл Реардэна ГИЕНу ни для каких целей, хороших или плохих, явных или скрытых.

— Но почему?

— Послушайте, — медленно произнес Реардэн, — можно найти оправдание первобытному обществу, где человек каждую минуту ожидает, что его убьют враги, и вынужден защищаться как может. Но нет оправдания обществу, в котором от человека требуют, чтобы он создал оружие для собственных убийц.

— Мне кажутся неуместными такие слова, мистер Реардэн. Я думаю, что мыслить такими категориями непрактично. В конце концов, правительство не может, проводя общенациональную политику, принимать во внимание вашу личную неприязнь к деятельности одного конкретного учреждения.

— Так и не надо.

— Что вы имеете в виду?

— Не надо спрашивать меня о моих доводах.

— Но, мистер Реардэн, мы не можем игнорировать нарушение закона. Что вы хотите, чтобы мы сделали?

— Делайте что хотите.

— Но это просто неслыханно! Никто еще не отказывался продать правительству то, что ему крайне необходимо. Кстати, закон не позволяет вам отказывать в продаже вашего сплава любому заказчику, не говоря уже о правительстве.

— Почему же вы тогда не арестуете меня?

— Мистер Реардэн, это дружеская беседа. Зачем говорить о таких вещах, как арест?

— А разве не это является вашим последним аргументом в споре со мной?

— Но зачем говорить об этом?

— А разве это не кроется за каждым вашим словом?

— Но зачем говорить об этом?

— А почему бы и нет? — Ответа не последовало. — Вы пытаетесь скрыть от меня тот факт, что, если бы не этот ваш главный козырь, я бы вас и на порог не пустил?

— Но я не говорю об аресте. Зато я говорю.

— Не понимаю вас, мистер Реардэн.

Я не помогаю вам делать вид, что это дружеская беседа. Она таковой не является. Теперь делайте что хотите.

На лице мужчины появилось недоумение, словно он не понимал предмета разногласий, и страх, словно на самом деле он все прекрасно понимал и жил в постоянном страхе разоблачения.

Реардэн почувствовал странное возбуждение, будто ему вот-вот откроется то, чего он до сего момента не понимал, будто он напал на след какой-то тайны, еще далекой и потому пока непонятной, но чрезвычайно, жизненно важной.

— Мистер Реардэн, — сказал мужчина, — правительству нужен ваш сплав. Вы должны продать его нам, вы же понимаете, что планы правительства не могут зависеть от вашего согласия.

— Продажа, — медленно произнес Реардэн, — требует согласия продавца. — Он встал и подошел к окну. — Я скажу вам, что вы можете сделать. — Он показал на запасной железнодорожный путь, где в товарные вагоны грузили болванки сплава. — Приезжайте сюда на своих грузовиках — как обыкновенные бандиты, но без риска, потому что в вас я стрелять не буду и вы это знаете, — возьмите столько металла, сколько вам нужно, и уезжайте. И не пытайтесь перевести мне оплату. Я не приму ее. Не выписывайте чек. Он не будет предъявлен. Если вам нужен мой металл, у вас есть оружие, чтобы завладеть им. Дерзайте!

— Господи, мистер Реардэн, что подумает общественность!

Это был инстинктивный, непроизвольный возглас. Лицо Реардэна напряглось от беззвучного смеха. Они оба поняли смысл этого возгласа. Реардэн спокойно произнес степенным, непринужденным тоном, давая понять, что разговор окончен:

— Вы хотите, чтобы я помог вам сделать вид, что это вполне законная сделка. Увы, ничем не могу помочь.

Мужчина не спорил. Он поднялся и сказал:

— Вы пожалеете о своей позиции, мистер Реардэн.

— Не думаю, — ответил Реардэн.

Он понимал, что инцидент далеко не исчерпан. И понимал, что эти люди боятся обнародовать проект «К» вовсе не потому, что он засекречен. Он ощутил необычайную легкость и радостное чувство уверенности в себе. Он знал, что сделал правильные шаги по внезапно открывшемуся ему пути.

Закрыв глаза и удобно вытянувшись, Дэгни полулежала в кресле гостиной. День выдался трудный, но она знала, что вечером увидит Хэнка Реардэна. Эта мысль, казалось, освобождала ее от омерзительно-бессмысленного бремени прожитого дня.

Она раскинулась в кресле, наслаждаясь отдыхом, ее единственной целью было ждать, когда в замке повернется ключ. Реардэн не позвонил ей, но она знала, что сегодня у него совещание в Нью-Йорке с поставщиками меди, и он никогда не уезжал из города до утра, и не было еще ночи, которую он не провел бы с ней. Дэгни нравилось ждать его. Это ожидание нужно было ей как мост от серых будней к ярким, счастливым ночам.

Предстоящие часы, думала она, как и все ночи, проведенные с ним, прибавятся к лицевому счету жизни, где накапливаются мгновения, наполненные гордостью за то, что их прожили. Единственной гордостью рабочих дней было не то, что она их прожила, а то, что она выжила. Это неправильно, думала Дэгни, ужасно, что кто-то вынужден говорить так даже об одном-единственном часе своей жизни. Но сейчас она не могла об этом размышлять. Она думала о Реардэне, о борьбе, которую он вел все эти месяцы, — о его борьбе за освобождение; она знала, что поможет ему выстоять как угодно, только не словами.

Ей вспомнился один из вечеров. Это было прошлой зимой. Придя к ней, Реардэн достал из кармана небольшой сверток и сказал: «Возьми, это тебе». Она раскрыла его и, не веря своим глазам, изумленно уставилась на рубиновый кулон грушеобразной формы, горевший неистовым кровавым огнем на белом атласе. Это был очень дорогой камень, лишь несколько человек в мире могли себе позволить приобрести его; Реардэн не входил в их число.

— Хэнк… зачем?

Просто так. Мне захотелось, чтобы ты носила его.

— О нет, это ни к чему! Он пролежит у меня без дела. Я так редко куда-нибудь выбираюсь. Когда же мне его носить?