Элизабет Мид-Смит - Дедушка и внучка Страница 9

— Ого, — только и вымолвил он, — вы довольно-таки бесцеремонны, маленькая мисс.

— Ну, конечно, ведь я же тебя не боюсь, дедуля, нисколечко не боюсь. Пожалуйста, не воображай, что ты можешь меня испугать.

— Да уж я вижу, маленькая мисс.

— Не называй меня «маленькая мисс», мне это не нравится.

— Ну, хорошо, Дороти.

— Вот это другое дело, — удовлетворенно кивнула девочка. — Обними меня так, чтобы мне было хорошо и удобно. Я чуточку устала.

— Лучше сядь-ка на свой собственный стул, маленькая мисс.

— Опять «маленькая мисс»? — Дороти погрозила маленьким пальчиком.

Темные глаза деда смотрели в очень темные глаза ребенка. Старое лицо нахмурилось. Пальчик Дороти двинулся вверх и разгладил морщину на лбу сэра Роджера.

— Вот так-то лучше. Теперь ты хорошенький. Поцелуй меня. Хочешь?

— Совсем не хочу.

— Отлично. Я никогда не целую людей, которым не нужно моих поцелуев. Тетя Доротея, ты хочешь поцелуй?

— Я хочу, чтобы ты села спокойно, — сказала мисс Доротея, — и не беспокоила дедушку.

— Она не мешает мне, Доротея, — отозвался сэр Роджер. — Пожалуйста, будь так добра, встань и позвони.

Мисс Сезиджер исполнила просьбу отца. На звонок пришел Карбури.

— Сейчас же подайте прибор для мисс Дороти, — приказал старик.

— Прибор — это значит тарелка, нож, вилка и стакан для воды? — спросила Дороти. — Да? Потому что если «да», то мне этого не нужно, Карбури, так как я сыта.

— Что ты хочешь сказать? — оторопел старик.

— Меня накормили у мистера Персела. Он очень милый человек. Жена дала мне отличный завтрак, там было всякое мясо и… и луковицы. Я очень люблю лук. А ты, дедуля?

— Нет, это простонародное кушанье.

Карбури постоял немного и решил, что лучше тихонько выйти.

— Дороти, — обратился к девочке сэр Роджер, — как ты посмела напрашиваться на обед у одного из моих арендаторов?

— Меня пригласили, — невозмутимо ответила Дороти. — Видишь ли, славный-преславный кролик Бенни сломал лапку. Тут пришел мистер Персел и вынул его из ужасной западни. Теперь он лечит кролику лапку, а потом отдаст маленького Бенни мне. Это будет мой кролик, мой собственный. Я позволю ему спать на моей постельке и буду целовать его. Он-то уж будет рад, что я его целую, как были рады папа и мама. И жена дала мне отличный обед и угостила меня такими вкусными луковицами…

В эту минуту тетя Доротея быстро встала и тоже вышла из столовой.

— Хорошо, что она ушла, — облегченно вздохнула маленькая Дороти.

— Почему ты это говоришь? — спросил сэр Роджер, который сам был доволен, что дочь ушла, и сильнее прижал внучку к себе.

Она подняла головку, черные глаза девочки смеялись:

— Потому что при тете ты боишься говорить то, что по-настоящему думаешь.

— Я ничего не боюсь.

— Ну, значит, ты такой же, как я: меня нельзя испугать. Мне не нравится страх, и я не знаю, что это такое. Только все-таки, дедуля, ты говоришь не совсем правду. Не совсем, потому что ты боишься тети Доротеи.

— Не говори глупостей, маленькая Дороти. Уж конечно, я нисколько не боюсь ее. С какой стати я должен бояться собственной дочери? Неужели это похоже на меня?

— А все-таки боишься, — поддразнивала Дороти.

— Не боюсь! И перестань спорить со мной, это невежливо. Маленькая девочка должна многому научиться, и я попросил твою тетю учить тебя. Прежде всего, она выучит тебя слушаться.

— О! — в ответ Дороти весело засмеялась, а глаза у нее так и заблестели.

— И она будет тебе давать различные уроки.

— Ну и хорошо, — согласилась Дороти. — Учите, чему хотите. Я проглочу все, все посажу к себе в голову и буду беседовать с тобой об уроках. Мамочка учила меня разным чудесным вещам, а также мой дорогой папа. Учиться я хочу, но слушаться… Нигде в библии не сказано, что нужно слушаться теток: там говорится, что нужно слушаться мать и отца, о тетках же ничего не написано. Лучше учи меня сам, дедуля. Тебя я, пожалуй, буду слушаться, самую чуточку.

— Ну, пойдем гулять, — старик старался спрятать от внучки улыбку.

Он взял маленькую ручку и провел Дороти до беседки, в которой на свежем капустном листе лежала земляника. Едва они вошли в полуразрушенный, покривившийся домик, Дороти стала усиленно принюхиваться.

— Что за чудесный запах? Не понимаю, чем это пахнет?

Старик волновался, щеки его покраснели, глаза заблестели.

— Ах, знаю, знаю! — закричала девочка, заметив лист, а в нем крупные сочные ягоды. — Дедуля, ты положил их здесь для меня?

— Гм, да. Положил-то для тебя, только вот такая непослушная девочка их не получит…

— Я буду сидеть у тебя на коленях и лакомиться, — перебила Дороти. — Знаешь, дедушка, я чуточку устала, потому что ходила очень далеко. И мне ужасно хочется пить. Посмотрим… Нужно сосчитать: одна, две, три, четыре, пять… Целых одиннадцать! Что за прелесть! Какие крупные! Дедуля, скушай вот эту.

— Нет, я никогда не ем ни плодов, ни ягод.

— Ты должен, должен, и ты скушаешь. Ну, пожалуйста, дедушка, миленький, пожалуйста.

Но старые губы не разжимались, а молодому ротику хотелось ягод. Кончилось тем, что Дороти сама уничтожила всю землянику. После этого она откинулась, с удовольствием прижалась к деду, поглаживая его костлявую руку.

— Я люблю тебя больше всего на свете, — проворковала она.

Много лет прошло с тех пор, как старый сэр Роджер Сезиджер слышал такие слова. В первое время после свадьбы его жена говорила, что горячо любит его. Сын два или три раза старался доказать свою любовь. Но в общем старика было трудно полюбить. Даже любовь леди Сезиджер скоро угасла, потому что муж был так же скуп на ласку, как и на деньги. И вдруг теперь искрящееся энергией, бесстрашное дитя ворвалось в его жизнь, и маленькая курчавая внучка говорила, что любит его. После этих слов старик точно посвежел и помолодел. Неужели он убьет и ее любовь? Глядя на чернокудрую девочку, он удивлялся и никак не мог понять, почему она его совсем не боялась, почему, в то время как все старались отшатнуться, она радовалась его приближению и звала к себе.

После завтрака он нередко ложился поспать, а в это утро много ходил и двигался, что утомительно для старого человека. Но сегодня ему спать не хотелось. Он невольно крепче обвил руками маленькое существо. Детские губы, еще красные от сока земляники, прижались к морщинистой щеке, и будто что-то горячее, сладостное и волшебное коснулось старого сердца.

— Тебе очень приятно, когда я тебя целую, правда, дедуля?

— Мы не будем об этом говорить.

— Вот и отлично. Я люблю секреты, — заметила Дороти. — И ведь, правда, ты сам будешь учить меня, дедушка? Лучше учи меня ты, а не тетя Доротея, хотя ее я тоже очень люблю.

Несколько минут Дороти сидела молча, обдумывая пришедшую в голову мысль.

— Я хочу, чтобы тетя Доротея стала счастливой, — наконец высказалась девочка. — Мы с тобой могли бы ей в этом помочь. Как ты думаешь? Правда, могли бы?

— Твоя тетя Доротея вполне довольна и совершенно счастлива, — сухо ответил сэр Роджер, которому был неприятен такой поворот беседы. Ему нравилось тайком баловать маленькую Дороти, но совсем не хотелось, чтобы Доротея принимала в этом участие.

— Ей нужно много новых вещей, — продолжала Дороти, не обратив ни малейшего внимания на его последнее замечание. — Ей нужны платья, такие, как были у моей мамы. Мамочка была такая хорошенькая! Как жаль, что ты не видел ее. Ты бы ее полюбил. А вот папа… Но он был совсем ты, только молодой; ты — только не сгорбленный и без морщин на лбу; ты — только с веселым лицом; ты — если бы ты говорил быстро, весело и так, чтобы всех насмешить. Вот какой был мой папа. А теперь он и моя мамочка живут на небесах. У меня остался ты один, дедушка, и, конечно, тетя Доротея тоже. Но я люблю тебя больше, гораздо больше, чем ее. А потому я тебя еще раз поцелую, и, пожалуйста, позволь мне пойти во фруктовый сад и есть столько земляники, сколько мне захочется. Знаешь, прямо с грядки!

Через несколько минут тетя Доротея увидела маленькую фигурку в сильно испачканном белом платье, наклонившуюся над грядкой земляники. И разглядела сгорбленного, очень старого человека, ходившего взад и вперед в том месте фруктового сада, где, как он думал, его было видно меньше всего. Она улыбнулась, но ничего не сказала. Мисс Сезиджер в это время сидела за своим письменным столиком и писала ответ на таинственное и удивительное письмо, которое пришло к ней в это утро. Она собиралась сама пройти через северный лес и положить запечатанный конверт под камень, на котором была высечена буква «Р». Ведь это был тот самый камень, у которого она и Роджер веселились во время устроенного ими пикника в старые добрые времена.

Письмо брата сильно встревожило ее и в то же время очень обрадовало. Прежде всего, теперь ей не нужно было плакать о Роджере, думая, что он лежит в могиле. Уже это одно бесконечно радовало ее. К тому же между ней и Роджером завелась тайна. Бедная мисс Доротея вела такую скучную, ничем не наполненную жизнь, что «секрет» был для нее целым громадным достоянием, целым мирком. Ее совершенно не заботило, в чем провинился брат, какие проступки он совершил. Она уже давно простила ему, что он женился, как выражался отец, «на девушке, стоявшей ниже его», и что он вел рассеянную жизнь блудного сына. Говоря правду, библейский блудный сын уже давно был для мисс Доротеи любимым образом в притчах. Она читала рассказ о нем со слезами и, произнося святые слова, представляла на месте персонажей своих близких. Она часто видела во сне возвращение блудного сына, нередко представляла его себе нуждающимся, нищим и униженным; но больше всего любила мысленно рисовать себе его раскаяние и веселье, начавшееся в доме в честь примирения с ним. И между тем в эти минуты ее охватывала тревога: она невольно сравнивала евангельского отца со старым сэром Роджером Сезиджером и подозревала, что возвращение ее собственного заблудшего брата не будет сопровождаться радостью и ликованием, и уж тем более старик не прикажет ради этого заколоть откормленного бычка.