Синклер Льюис - Эроусмит Страница 96

Его остановил угнетающе вежливый лакей, ямайский негр.

Мартин буркнул, что он доктор Эроусмит, председатель Мак-Герковской Комиссии, и что он просит извинить за причиненное беспокойство, но ему необходимо немедленно переговорить с сэром Робертом.

Самым кротким и нудным тоном слуга стал объяснять, что доктору, гм, лучше переговорить с главным врачом, когда над перилами веранды показалось широкое румяное лицо и сочный голос прогудел:

— Впусти его, Джексон, и не будь дураком!

Сэр Роберт и леди Фэрлемб кончали обедать за круглым столиком на веранде, уставленным ликерами, кофейным прибором и мерцающими, как звезды, свечами. Она — худенькое, нервное ничто; он — толстый, очень красный, несомненно смелый и вконец растерявшийся человек; и в такое время, когда ни одна прачка не отваживалась прийти ни в один дом, его крахмальная манишка сияла белизной.

Мартин был в полюбившемся ему теперь полотняном костюме, в мягкой помятой рубашке, которую Леора все собиралась выстирать.

Мартин объяснил, что он намерен сделать — что он должен сделать, если мир хочет когда-нибудь разделаться с глупой привычкой болеть чумой.

Сэр Роберт слушал благосклонно. Мартину казалось уже, что губернатор его понимает, но тот, дослушав до конца, прорычал:

— Молодой человек, если бы я командовал на фронте дивизией и во время боя, во время жаркого боя, какой-нибудь писарь из военного министерства попросил бы меня поставить на карту всю операцию, чтоб испытать какое-то его маленькое изобретение, — как вы полагаете, что бы я ответил? Сейчас я почти бессилен — господа врачи забрали все в свои руки, — но, насколько окажется в моей власти, я, конечно, буду препятствовать вам, янки-вивисекторам, вмешиваться в дело, используя нас, как груду вонючих, — извините, Эвелин, — груду вонючих трупов. Спокойной ночи, сэр!

Благодаря ловкой напористости Сонделиуса Мартин получил возможность представить свой план Особому Комитету, состоявшему из губернатора, временно распущенного Совета попечителей народного здоровья, Инчкепа Джонса, нескольких мягкосердечных членов Палаты и самого Сонделиуса, присутствовавшего в качестве неофициального лица, что во всех концах земли помогало ему маскировать свою веселую тиранию. Сонделиус умудрился даже ввести в комитет негра-врача, Оливера Марченда, конечно не как самого образованного человека на острове (что было для Сонделиуса подлинным основанием), но как «представителя рабочих на плантациях».

Сам Сонделиус был таким же противником бесстрастных экспериментов Мартина, как и Фэрлемб; он считал, что все эксперименты должны проводиться в лабораториях (при помощи каких ухищрений, было для него не совсем ясно), не нарушая течения милых его сердцу эпидемий; но он никогда не мог устоять перед такой романтикой, как невинное заседание Особого Комитета.

Заседание назначили через неделю — когда каждый день уносил десятки жизней. В ожидании Мартин изготовлял новые запасы фага и помогал Сонделиусу истреблять крыс, а Леора слушала полночные споры мужчин и старалась добиться от них признания, что они поступили разумно, взяв ее с собой. Инчкеп Джонс предложил Мартину пост правительственного бактериолога, но Мартин отказался, чтобы не отвлекаться от основной своей задачи.

Наконец, Особый Комитет собрался в здании парламента. Каждый из его членов старался казаться не просто самим собою, а судьей. Присутствовали и те из врачей острова, кому удалось урвать свободное время.

Леора села среди публики в задних рядах. Мартин начал речь, представляя себе эту сцену со стороны: маленького Марта Эроусмита из Элк-Милза серьезно слушают правители тропического острова, возглавляемые сэром Имярек. Бок о бок с ним стоял Макс Готлиб, и, черпая у Готлиба силу, он почтительно старался разъяснить, что человечество постоянно отказывалось от подлинного величия, потому что подоспевали те или иные критические обстоятельства — война, выборы, преданность очередному Мессии — и прерывали терпеливое искание истины. Он старался объяснить, что сумеет, может быть, спасти половину жителей какого-нибудь предоставленного ему района, но для проверки ценности фага на вечные времена вторую половину придется оставить без прививок… хотя, добавил он дипломатически, этой несчастной половине будет во всяком случае предоставлен весь тот врачебный уход, каким больные пользуются сейчас…

Большинство членов Комитета слышали, что Мартин располагает магическим средством от чумы, которое он скрывает по неизвестным и, верно, постыдным побуждениям; они отнюдь не собирались поощрять укрывательство. Разгорелись прения, мало связанные с тем, что говорил Мартин, и позволившие уяснить только то обстоятельство, что все присутствующие, кроме Стокса и Оливера Марченда, настроены против него; Келлета раздражало вмешательство американца, сэр Роберт Фэрлемб просто уперся, как бык, а Сонделиус утверждал, что Мартин вполне порядочный молодой человек, но фанатик.

В споры ворвалось исступление в лице Айры Хинкли, миссионера из Братства Евангелического Просвещения.

Мартин не видел Айру с первого дня своего приезда в Блекуотер. С изумлением слушал он его речь:

— Джентльмены, я знаю, вы почти все принадлежите к англиканской церкви, но я прошу вас выслушать меня не как священника, а как врача, как доктора медицины. Гнев божий обрушился на вас… Но я не о том, я вот что хочу сказать: Эроусмит учился со мною в одном университете, на одном курсе. Я его знаю вдоль и поперек: такой был балбес, что его исключили. Ученый! А его хозяин, его хваленый Готлиб — его тоже выставили из Уиннемакского университета за неспособность! Знаем мы их! Вруны и остолопы! Нечестивцы, глумящиеся над верой! Кто вам сказал, кроме самого Эроусмита, что он — выдающийся ученый?

Любопытство на лице Сонделиуса сменилось упрямой скандинавской яростью. Он поднялся и прокричал:

— Сэр Роберт, этот человек — полоумный! Доктор Готлиб — один из семи мудрецов сегодняшней науки, а доктор Эроусмит — его представитель! Выражаю свою солидарность с ним, полную солидарность. Как вы должны были видеть по моей работе, я действую совершенно от него независимо, и я весь к вашим услугам, но я знаю его заслуги и покорно следую за ним.

Особый Комитет ласково вывел Айру Хинкли (из самых низменных побуждений: на Сент-Губерте белые не слишком уважают блаженные экстазы негров в часовнях Братства Просвещения), но постановил только «принять доклад к сведению, решение отложить»; и люди по-прежнему умирали десятками ежедневно, и на Сент-Губерте, как и в Маньчжурии, молили об отдохновении от этого древнего неотступного проклятия.

В коридоре, когда Особый Комитет разбрелся по домам, Сонделиус с жаром сказал Мартину и возмущенной Леоре:

— Да, славная была драка!

Мартин ответил:

— Густав, вы примкнули ко мне, наконец. Черт возьми, первое, что вы сделаете, — вы пойдете со мной и зарядитесь фагом.

— Нет, Худыш, я сказал вам, что не дам впрыснуть себе фаг, пока вы не дадите его каждому. Мои убеждения не изменились, сколько бы я ни дурачил ваш Комитет.

Когда они стояли перед Палатой, к ним подкатил небольшой автомобиль, отличавшийся всеми качествами, кроме комфортабельности и мощности, и на тротуар выпрыгнул англичанин, худой, как Готлиб, и типичный, как Инчкеп Джонс.

— Вы доктор Эроусмит? Меня зовут Твифорд, Сесил Твифорд из Сент-Свитина. Думал попасть на заседание Особого Комитета, но чертов надсмотрщик отпросился домой, а сам взял да и умер от чумы. Я слышал от Стокса о вашем проекте. Совершенно правильно! Сплошная нелепость — вечно возиться с чумой. Комитет отклонил? Жаль. Может быть, мы сумеем что-нибудь устроить в Сент-Свитине. Всего хорошего!

Весь вечер Мартин и Сонделиус жарко спорили. Мартин лег спать, тоскуя о налаженном укладе ночной работы и утренних фуражировок за папиросами. Он не мог заснуть, потому что воображаемый Айра Хинкли всю ночь врывался к нему.

Через четыре дня он узнал, что Айра умер.

Покуда был в сознании, Айра ухаживал за больными своего прихода и благословлял их — свою смиренную темнокожую паству в душной, крытой железом часовне, которую он теперь превратил в чумный барак. Он, шатаясь, ходил от койки к койке под евангельскими текстами, которые выписал сам на беленых известью стенах, потом громко возопил и повалился у сосновой кафедры, с которой так любил проповедовать.

Выпала все-таки на долю Мартина удача. В Карибе, где каждый третий человек был сражен чумой и за всеми ходил один врач, Мартин привил фаг всей деревне; без передышки делал инъекции, и работу отнюдь не облегчало сознание, что бойкая блоха с любого пациента может наградить его чумой.

Но он забыл томительный страх, когда стал наблюдать и отмечать в точных записях спад эпидемии, не происходивший больше нигде, кроме Кариба.